Бен Ааронович - Луна над Сохо
Я откадрировал ту фотографию сорок первого года так, чтобы осталось только лицо, и отправил ей.
— Вроде похожа, — сказала Марта, когда я перезвонил.
На заднем плане раздавались голоса и музыка, приглушенные плотно прикрытой дверью. В доме все еще продолжались поминки по Микки.
— Вы случайно не знаете, где Шери живет? — спросил я.
— Где-то в городе, а где именно, не знаю, — отозвалась Марта.
Я спросил, нет ли у нее фотографий Шери. Она пообещала поискать и прислать мне, если найдет. Я поблагодарил и спросил, как она.
— Держусь, — прозвучало в ответ.
Я посоветовал продолжать в том же духе — а что еще можно сказать в такой ситуации?
С помощью магии современной науки я скопировал остальные фото на флэшку, которую заранее протестировал с помощью науки современной магии и обнаружил, что она не ломается от заклинаний. Насколько я понимал, использование магии в непосредственной близости от электроприборов портит их только в том случае, если именно в этот момент они подключены к электропитанию. Но меня по-прежнему напрягало отсутствие какой бы то ни было теории о принципе действия магии. Скептический голосок логики у меня в голове намекал, что всякая рабочая концепция подобного характера должна хотя бы отчасти основываться на квантовой физике — то есть на области точных наук, которая выносила мне мозг еще со школы.
Я попросил библиотекаршу сделать мне копии оперативной сводки и прочих документов, касающихся бомбардировки «Парижского кафе». Потом от души поблагодарил ее и направился к своей машине.
Вернувшись в «Безумие», я застал в холле доктора Валида — он что-то говорил Молли.
— Хорошо, что вы вернулись, Питер, — сказал он. — Выпьем по чашечке чаю?
Молли развернулась и, бросив на меня укоризненный взгляд, заскользила по направлению к кухне. А я последовал за доктором Валидом в холл, под восточный балкон — там стояло несколько мягких кресел в красной обивке и журнальных столиков красного дерева. У доктора, как я заметил, была при себе медицинская сумка — современный чемоданчик из пуленепробиваемого пластика, обтянутый темно-красной кожей. Единственной традиционной деталью был намотанный на ручку стетоскоп.
Меня беспокоит, что Томас слишком активно влился в работу, — сказал доктор.
— С ним что-то не так?
— Он где-то подхватил вирусную инфекцию, и теперь у него поднялась температура.
— За завтраком он нормально себя чувствовал, — удивился я.
— Да он хоть при смерти будет, все равно никому не скажет, — покачал головой доктор. — Нужно, чтобы несколько дней его никто не беспокоил. Ему прострелили грудь, Питер, а это повлекло повреждение таких тканей, которые полностью никогда уже не восстановятся. А это, в свою очередь, делает его уязвимым для респираторных инфекций, вот как сейчас. Я выписал ему курс противовирусных препаратов — очень надеюсь, Молли проследит, чтобы он их вовремя принимал.
Как раз в этот момент явилась Молли — она несла на деревянном лакированном подносе парадный веджвудовский чайный сервиз. Четкими и грациозными движениями она налила чаю доктору Валиду, мою же чашку демонстративно проигнорировала. Наверное, считала меня виновным в болезни Найтингейла: возможно, пронюхала про пиво.
Доктор Валид налил мне чаю и взял пару печенек с подноса.
— Мне сказали, Лесли приехала в город на какие-то процедуры, — сказал я.
— С ней все будет в порядке, — сказал доктор. — Все, что от вас требуется, — готовность оказать ей помощь, когда она об этом попросит. Какие эмоции у вас вызывает ее увечье?
— Это ведь не со мной произошло, — ответил я, — а с Лесли, и с доктором Фрамлином, и с тем несчастным кришнаитом, и еще много с кем.
— Вы чувствуете себя виноватым?
— Нет, — сказал я. — Не я их покалечил — напротив, я сделал все от меня зависящее, чтобы предотвратить это. Но если уж на то пошло, меня гложет чувство вины за то, что я не чувствую себя виноватым.
— Не все пациенты попадают ко мне мертвыми, — сказал доктор Валид, — были в моей практике и иные случаи. Иногда результат может оказаться неутешительным вне зависимости от предпринятых действий. Дело не в том, что вы должны ощущать некую ответственность, — просто не отворачивайтесь от Лесли, когда она попросит о помощи.
— Как подумаю о ее лице, аж в дрожь бросает, — не сдержался я.
— Ее оно пугает гораздо сильнее, поверьте мне на слово, — сказал доктор, похлопав меня по руке. — Как и мысль о том, что оно пугает вас. Просто будьте рядом, когда ей понадобится ваша поддержка, — вот в чем ваша задача. Ваша обязанность, если хотите.
Поскольку суточная доза сентиментальностей была уже многократно превышена, я решил сменить тему.
— Вам известно о вампирьем логове, которое мы нашли в Пэрли?
— Да, неприятное было дело.
— То, что я там ощутил, Найтингейл назвал tactus disvitae не-жизнью, — сказал я. — Он предполагает, что вампиры высасывают жизнь из всего, что их окружает.
— И я разделяю его предположение.
— Вам доводилось когда-нибудь препарировать мозг жертвы вампира?
— Когда они попадают ко мне на стол, их мозг обычно находится на последней стадии иссушения, — ответил доктор. — Однако было два-три случая, когда они ссохнуться не успели, благодаря чему я получил кое-какие сведения. Мне кажется, я знаю, к чему вы ведете.
— Вы обнаружили в них следы магической деградации?
— Гипермагической деградации, — поправил доктор. — И да, мозги всех осмотренных мною жертв находились в терминальной стадии ГМД — это означает поражение более девяноста процентов мозга.
— Есть ли вероятность того, что «жизненная энергия» и магия — это фактически одно и то же?
— Во всяком случае, моим заключениям это не противоречит, — ответил доктор Валид.
Тогда я рассказал ему о своих опытах с карманными калькуляторами и о том, насколько их разрушенные микросхемы напоминали повреждения человеческого мозга, вызванные ГМД.
— Это должно означать, что магия воздействует как на живые организмы, так и на неживые предметы, — сказал доктор. — А это, в свою очередь, позволяет считать возможным создание неких относительно точных измерительных приборов.
Доктор Валид был явно раздосадован — совсем как я, когда открыл способ распознавания магии с помощью пса Тоби.
— Нужно обязательно повторить ваши опыты и зафиксировать результаты, — сказал он.
— Это можно и потом, — возразил я. — Сейчас мне важно знать, каким образом магия воздействует на продолжительность жизни.
Доктор Валид внимательно на меня посмотрел.
— Вы о Томасе?
— Я о вампирах, — сказал я. — Я посмотрел, что есть на эту тему у Вольфе, он пишет по крайней мере о трех случаях четкого определения возраста вампиров. Каждому из них было более двухсот лет.
Доктор Валид был горячим сторонником точных наук и не стал верить на слово естествоиспытателю, жившему в девятнадцатом веке. Однако он допускал некую вероятность того, что эти данные правдивы. Честное слово, специалист по криптопатологии мог бы быть не таким занудой! Но я отнюдь не собирался допускать, чтобы его занудство испортило такую замечательную теорию.
— Давайте на мгновение представим, что это правда, — зашел я с другой стороны. — Возможно ли, что все существа, которым свойственно необычное долголетие, — genii locorum, Найтингейл, Молли, вампиры — забирают магию у окружающей среды, благодаря чему не старятся и не умирают?
— Жизни свойственно защищать самое себя, — ответил доктор. — Вампиры, насколько науке известно, единственные создания, способные высасывать жизнь — то есть и магию, и все прочее — непосредственно из живых людей.
— Вот именно, — кивнул я. — Теперь давайте забудем о божествах, Молли и прочих необычных существах и сосредоточимся на вампирах. Можно ли предположить, что существует некое вампироподобное создание, которое питается жизненной силой музыкантов, что делает их крайне уязвимыми в момент исполнения музыкальных произведений?
— Вы полагаете, существуют вампиры, которые питаются джазом?
— А почему бы и нет?
— То есть джазовые вампиры?
— Ну, если кто-то ходит как утка и крякает как утка, то…
— Но почему именно джаз?
— Вот это уж не знаю, — ответил я.
А вот папа мой наверняка знал бы. Он бы сказал, что иначе и быть не могло, ведь на свете нет музыки, кроме джаза.
— Думаю, нам стоит собрать нескольких музыкантов, привести к ним вампира и потом посмотреть, чей мозг будет поврежден.
— Не думаю, что такой метод соответствует протоколу по экспериментам с участием человека, утвержденному Британской медицинской ассоциацией, — возразил доктор. — Не говоря уже о том, как трудно будет найти добровольцев, готовых стать подопытными кроликами.
