Иные - Яковлева Александра
Аня прошлась по дорожкам — мимо пустой игровой площадки, мимо фонтанов и подстриженных фигурных кустов. Мокрые скамейки тоже были пусты, если не считать одинокого ворона. Ворон блеснул на Аню черным глазом, тяжело оттолкнулся от скамьи и, взлетев, устремился в сторону сада.
— Отличная мысль, — сказала сама себе Аня и последовала за вороном. В той части двора она еще не была.
Сад прятался за высокой живой изгородью, по-осеннему пестрой и пропускающей свет. Сквозь прорехи Аня увидела, что внутри оживленно. Несколько девочек собирали урожай яблок. Одни, взобравшись на деревья по приставным лестницам, тянулись к самым крупным и чистым плодам, другие держали эти лестницы и подставляли плетеные корзины. Девочки пели, развлекая себя: высокие детские голоса обволакивал особенно красивый глубокий альт одной из воспитанниц.
Аня вошла в сад. Уже увядающий, но оттого особенно прекрасный, он обнял ее запахами прелой листвы, влажной земли, поздних роз и сладким яблочным духом. Из высоких розовых кустов вышла навстречу и застыла на дорожке Катарина Крюгер. На ней было глухое шерстяное платье и плотные садовые перчатки, в руках — охапка темно-красных роз и секатор.
— Катарина! — Аня пошла ей навстречу. Она не знала, поймет ли ее Катарина, но попробовать стоило. — Макс, герр Нойманн… Вы не знаете, где он? Мне нужно с ним поговорить.
Катарина отступила на шаг, и ее красивое, тонкой лепки лицо застыло, как у статуи.
— Er ging [1], — ответила, поджав губы. Казалось, она прекрасно поняла, о чем спросила Аня, но помогать ей понять ответ не собиралась.
Повисло неловкое молчание. Катарина прижимала к себе букет, будто ребенка, завернутого в одеяла.
— Красивые розы, — кивнула Аня на цветы. — Вам они очень идут. А я люблю такие.
Среди жухлой травы тянулась желтая стрелка рапса. Аня сорвала ее и показала Катарине. Наверное, для замкового сада это был просто сорняк, невесть как залетевший сюда семечком с диких полей. Но Ане он передавал теплую весть с родной земли.
На это Катарина ничего не ответила. Обдав горьковатым ароматом поздних роз, она пролетела мимо Ани и скрылась за живой изгородью сада. Несколько лепестков сорвалось и осыпалось на дорожку следом за ней. Аня проводила ее недоуменным взглядом. Жгучий холод, который шел от Катарины, ощущался почти физически, протяни руку — и обожжет. Аня могла поклясться: помощница Макса ее ненавидит.
Девочки на деревьях заметили ее и стали махать. Аня помахала им в ответ. Чтобы развеять мрачные мысли, она пошла в сторону яблонь по узкой тропе, выложенной мшистыми и скользкими камнями.
Самые младшие побежали Ане навстречу и окружили веселой шумной стайкой. Заглядывая ей в глаза и смеясь, они говорили все разом, наперебой, протягивали яблоки. Аня ничего не понимала, но взяла одно яблоко у самой маленькой беловолосой девочки. Обтерла о юбку, откусила от розового бочка. Сладко-кислый сок побежал по рукам, Аня рассмеялась, и девочка, взвизгнув от удовольствия, потянула ее под деревья.
Здесь, разложив на пледе горстку камешков, сидела, поджав под себя ноги, девочка-подросток.
— Das ist Dahlie, — сказала беловолосая. — Sie spricht mit Runen [2].
Услышав свое имя, девочка под яблонями кивнула и поманила Аню. Аня села на край пледа напротив нее.
— Далия? — переспросила. — А я Аня. — Она указала на себя.
Далия кивнула и взяла Аню за руку. Тонкие бледные пальцы на удивление цепко обхватили запястье. Аня не успела ничего сказать или сделать — глаза Далии закатились, челюсть отвисла. Слепо пошарив в пустоте над камешками, Далия ловко подцепила сперва один, потом второй и третий. Другие девочки замерли позади, будто стерегли, чтобы гостья не убежала. Аня чувствовала их яблочное, сладкое дыхание над головой.
Далия выложила три камешка в ряд, на каждом — тонко прорезанные значки. Первый был изломан, как разрушенный мост. Второй напоминал женщину с большим торчащим вперед животом. Последний — знак бесконечности. Аня уже видела подобные символы раньше. В галерее, вокруг мозаики на полу. На гербе, который встречался в замке повсюду. А еще — в детстве, неподалеку от родной деревни.
Большой камень лежал в озере, вдалеке от берега. Как-то летом Пекка и Дюргий поплыли к нему на лодке и взяли маленькую Анники с собой. Мальчишки гребли по очереди. Доплыв, они выбрались на его темечко погреться. Снизу камень был темный и мокрый, мохнатый от водорослей. Сверху — сухой и белый, как кость. Символы на нем, похожие на буквы, были едва заметны — мальчишки и не увидели даже. Только когда Анники попыталась прочесть надпись вслух, Пекка ее отругал: мало ли какое там колдовство! Анники расстроилась, так что вечером перед сном Пекка сочинил для нее сказку про злого великана-волшебника, чьи проклятия были настолько тяжелыми, что падали на землю огромными камнями.
Она совсем забыла о том случае, но сейчас вдруг вспомнила.
Далия открыла рот и заговорила. Ее голос, похожий на птичий клекот, вырывался с хрипом. Узнать в этом человеческую речь, пусть и чужую, было почти невозможно. Аня не понимала ни слов Далии, ни символов, но точно знала, что происходит. Старухи-знахарки из ее деревни гадали так же — на всем, что попадется, и всем, кто попросит.
Макс сказал, среди детей нет никого с даром. Но если бы Хильма увидела сейчас Далию, она бы наставила на нее свой крючковатый палец, как когда-то на Аню, и завопила: «Одержимая! Ведьма!» Далия и впрямь выглядела как халтиатуи — одержимая своим духом. Неужели это всего лишь притворство? Аня надеялась, что Далия просто ее разыгрывает.
Вот она стихла и низко опустила голову, дыша устало и с хрипом. Потом глубоко вдохнула, моргнула, словно пробудившись. Отпустила Анину руку.
Аня поняла, что сидит, открыв рот. Она поспешно его захлопнула и нервно рассмеялась, растирая запястье: хватка у Далии оказалась почти как у больничных ремней. Девочки, которые слушали гадание, в отличие от Ани, наверняка все поняли. Они загудели вразнобой. Кажется, рослая девица была недовольна тем, что узнала, но остальные с ней спорили.
Другая девочка, та, которая красиво пела, наклонилась к Ане и, словно поздравляя, вдруг чмокнула ее в щеку. Аня удивленно рассмеялась.
— Habe ich dich erschreckt? [3] — спросила Далия почти шепотом, как будто сорвала горло. Один глаз у нее немного косил, словно смотрел Ане за плечо.
— Прости, не понимаю, — ответила ей Аня. — Да мне и не нужно, Далия! Но все равно спасибо. Это было… — Она тоже поводила руками над рунами. — Очень жутко!
Конечно, ее разыграли, что же еще! Аня начала безудержно смеяться. Далия, кисло улыбнувшись, сгребла все камешки в черный бархатный мешочек и поднялась на ноги. Переживая, что обидела ее, Аня потянулась к ней:
— Прости! Далия, я не хотела…
Но тут прозвенел обеденный колокол. Девочки, похватав корзины, побежали на звук, и Аня осталась одна посреди опустевшего сада. Где-то в ветвях коротко крикнул и взмыл в вышину невидимый ворон. С тихим стуком посыпались в траву переспевшие сочные яблоки.
1. Он уехал (нем.).
2. Это Далия… Она говорит с рунами (нем.).
3. Я тебя напугала? (нем.)
3. Я тебя напугала? (нем.)
2. Это Далия… Она говорит с рунами (нем.).
1. Он уехал (нем.).
Борух
«Пуля массой тридцать граммов, летящая горизонтально со скоростью триста метров в секунду…»
Борух мог высчитать, за сколько секунд пуля из задачника по физике клюнет его в спину. С такой скоростью никто не бегает — вот как быстро. Если часто решать задачки про пули, которые дает на уроках Эберхард, можно в конце концов сообразить, что лучше вообще не стрелять.
Он бежал, запинаясь о кочки, путаясь в сухой траве, распугивая луговых птиц и лягушек. Ветер бил в лицо, вышибал из глаз слезы. Несколько раз Борух падал, попав ногой в нору, но тут же вскакивал, весь в грязи и налипших травинках, и бежал дальше. Казалось, что дети, вся стая во главе с Эберхардом-вожаком, преследуют его. Борух боялся обернуться и увидеть, насколько они близко. За спиной гремело, и он петлял как заяц, пригибая голову. Он бы хотел бежать еще быстрее — страх сидел у него на загривке, холодил между лопаток. Страх быть убитым. Страх убить. Но словно невидимая плотная ткань натянулась между замком и спасительным лесом — Борух не мог продавить ее и вырваться на свободу.
