Барбара Хэмбли - Кровавые девы
Большинство встреченных им вампиров были порождением последних веков и будили в нем любопытство, свойственное ему как собирателю фольклора и лингвисту; они пугали его, но при этом воспринимались как люди, сохраняя очевидную связь со своими прошлыми жизнями. Единственный известный ему средневековый вампир был сумасшедшим — как долго человек может оставаться в своем уме после того, как стал вампиром?
Этого он не знал и догадывался, что Исидро вряд ли прямо ответит на такой вопрос. Ничуть не меньше его беспокоило то, что с возрастом вампиры становились сообразительней и сильнее, и когда в серых предрассветных сумерках он перешел мост, направляясь к дому на Унтере-Кремерсгассе, его вдруг охватило неприятное чувство, что впереди его ждет ловушка. Поезд во Франкфурт отходил в семь часов. Ни один вампир не смог бы уцелеть на улицах, которые первые признаки рассвета уже в пять утра окрашивали в сизый цвет, но кто знает, во сколько немертвые ложатся в свои гробы?
Тот факт, что в снятом Исидро гнезде он обнаружил не билеты на поезд, а записку, гласившую «Мне надо переговорить еще кое с кем», ничуть не улучшил его настроения. Газеты, которые он вчера читал на протяжении всего долгого дня, на разные лады рассуждали о хрупком равновесии сил между Австро-Венгерской и Российской империями и новоявленным Германским рейхом: сербские области требовали независимости от Австрии, немецкое население настаивало на воссоединении с отчизной, русские поддерживали братьев-славян и угрожали от их имени австрийцам… Ну почему бессмертным понадобилось вмешиваться в политические дрязги?
Весь день он провел в пансионе рядом со старой колокольней, приводя в порядок записи об арендованных Исидро домах — о варшавском особняке в стиле барокко, склепе пятнадцатого века в Праге, фахверковом доме на Людвигштрассе, — после чего отправил их письмом на свое имя в банк Оксфорда. Когда он работал на министерство, у него был свой список безопасных убежищ для всех городов Европы, в том числе и съемных домов, владельцы которых не задавали лишних вопросов. Хотя у Исидро, наверное, было больше денег, чем у министерства в лучшие его годы.
На следующее утро он (предположительно, в компании покоящегося в гробу Исидро, хотя они с испанцем тщательно избегали любых личных встреч в городах, где обитали бессмертные) сел на поезд, идущий во Франкфурт. Проведя там двадцать четыре часа, они в полдень 29 апреля выехали в Кёльн, раскинувшийся на берегу Рейна. Некогда вольный имперский город, он затем попал под власть Франции, а теперь, к ярости всех, в ком текла французская кровь, снова принадлежал Германии.
Когда в понедельник утром Эшер добрался до старого каменного дома во Внутреннем городе, то на клавесине он обнаружил пачку вскрытых пустых конвертов на имя Петрониллы Эренберг, Хайеге-Урсуласгассе, Нойеренфельд… так называлась деревушка на окраине Кёльна.
Отправителем значился некий полковник Зергиус фон Брюльсбуттель, Берлин, Шарлоттенштрассе. Рядом с конвертами лежали два билета. Эшер вздохнул:
— Конечно же, Берлин.
16
Поезд на Берлин отправлялся незадолго до часа дня. Эшер повертел в руках конверты, рассматривая их. Дорогая плотная бумага с водяными знаками (не меньше трех шиллингов за пачку), хорошие чернила. И «фон» в фамилии. Почти наверняка — прусский помещик. Когда переписка с ним, длившаяся почти два года, до апреля 1910, подошла к концу, эта мадам Эренберг отправилась в Санкт-Петербург, к Бенедикту Тайссу, вполне возможно — с месье Текселем на буксире.
Интересно, Исидро осматривал дом Петрониллы Эренберг в присутствии кельнских вампиров? И если да, не помешало ли ему их общество — или простая нехватка необходимых навыков — провести тщательный обыск? Эшер провел рукой по пиджаку, нащупывая засунутое в потайной внутренний карман письмо, последнее письмо от Исидро, написанное леди Ирэн Итон в ее бытность живой женщиной… которое она хранила не в столе вместе с остальной перепиской, но в спальне, в тайнике за деревянной панелью. Продолжил бы Исидро обыск дома, не помешай ему петербургские вампиры? Знал ли он, что надо искать?
Трамвай, на котором Эшер доехал до Нойеренфельда, был битком набит строителями, направлявшимися к новым укреплениям. Их возводили по приказу кайзера, чтобы защитить город от неизбежной попытки — когда ожидаемая всеми война все-таки начнется — вернуть его под власть Франции, вырвав из рук ранее захвативших его немцев. Эшер вслушивался в окруживший его гул голосов, в несвязные жалобы на военных, ворчливые рассказы о женах и детях, просьбы закурить «бога ради» на напевном кельнском диалекте. Кое-кто из мужчин перебрасывался шутками с уборщицами и прачками, ехавшими в богатые дома в модном пригороде, и кухарками, которые жили в городе вместе с мужьями-кабатчиками или извозчиками. Когда рабочие вышли, женщины остались в вагоне, провожая взглядами идущих к земляным насыпям и громадам из кирпича и бетона мужчин. Эшер смотрел, как те карабкаются на предназначенные для орудий насыпные валы, и боролся с желанием крикнуть им вслед: «Вы не представляете, на что это будет похоже».
Но у рабочих не было возможности изменить ход вещей. В следующие несколько лет, подумал Эшер, именно они будут защищать эти укрепления от наступающих французов. И под их ударами французы полягут, как пшеница под косой Жнеца.
Он закрыл глаза. Ему предстояло позаботиться о том, чтобы эти люди, как и те, кто будет жить после войны, не столкнулись с поддерживаемыми правительством вампирами.
Дом Петрониллы Эренберг напомнил ему особняк леди Ирэн Итон: богатый, сдержанный, скрытый от глаз за высоким забором и рядом тенистых деревьев, растущих вдоль загородной дороги. Сюда охотно нанимались дневные слуги, поддерживающие порядок в комнатах; здесь можно было с удобством вести ночную жизнь. Эшер три четверти часа потратил на наблюдение за улицей, окрестными домами и, самое главное, порядком передвижения совершавших обход полицейских. Меньше всего ему хотелось, чтобы его арестовали в Германии, к тому же — всего в полумиле от крупных фортификационных сооружений, предназначенных для обороны от французов.
В дом он попал через заднюю дверь, отперев ее отмычками.
На то, чтобы найти нужные улики, ему потребовалось всего полтора часа.
Если эта женщина работала на германскую разведку, ей должны были рассказать, как прятать важные вещи… Но советам, даже если они были получены, она не последовала. Эшер не обнаружил ни привычных сейфов, ни сдвижных панелей, которые так нравились его коллегам из немецкого Министерства иностранных дел. Но у него был богатый опыт, благодаря которому он знал все те места, где непрофессионалы обычно прячут финансовые документы: от вынимающихся половиц, прикрытых углом ковра, и до убранных на чердак сундуков. К тому же финансовые документы обычно хранятся в шкатулках. Хорошо еще, что ему не надо было искать билет на поезд или утерянное завещание, как в каком-нибудь детективном романе. И хозяйка дома наверняка должна была учесть, что она не сможет наблюдать за работой приходящих уборщиков…
Что, скорее всего, указывало на специально сооруженный тайник.
Изучив половицы на мансарде (как в «Знаке четырех») и темные закутки между стропил, он методично исследовал ведущие вниз ступени, а затем и лестницу на третий этаж. Тускло освещенный пролет между третьим и вторым этажами был покрыт дешевой дорожкой, поэтому Эшер сначала осмотрел верхнюю и нижнюю ступеньки… и обнаружил, что вверху дорожка удерживалась не гвоздями, а деревянной рейкой, привинченной только в двух местах.
В пустом пространстве под второй ступенькой, установленной на петли, он нашел две обувных коробки.
Гроссбухов там не оказалось — их хозяйка увезла с собой. Зато были банковские выписки за несколько десятилетий, в подробностях рассказывающие о переводах, дарениях, вложениях… бумаги, следы которых Лидия искала в архивах всех тех представительств немецких банков в Петербурге, до которых смогла добраться благодаря власти или деньгам князя Разумовского. В первой коробке лежали более ранние документы, восходящие к 1848 году, когда, вероятно, Петронилла Эренберг стала вампиром — впрочем, тогда ее звали Петрой Эренберг. В 1870-х годах она передала все свое имущество «племяннице» Паулине, на чье имя приобрела этот дом, который вместе с прочей собственностью в Кёльне и других местах, а также акциями железнодорожных и морских транспортных компаний в 1896 году перешел к Петронилле Эренберг.
Бумаги из второй коробки были не столь давними и относились к поездкам в Берлин, имевшим место между октябрем 1907 и апрелем 1910. В ноябре 1909, когда наступившая зима сократила световой день до нескольких часов, Петронилла отправилась в Петербург, после чего последовала покупка — через три группы подставных лиц — секуляризированного монастыря святого Иова, расположенного на северном берегу Невы, на самой границе города. В то же самое время Петронилла приобрела особняк на Садовой улице, неподалеку от леди Ирэн, и начала скупать недвижимость на Выборгской стороне, в том числе и небольшое здание на Сампсониевском проспекте, обозначенное как «бывшая фабрика». Был там и корешок платежного поручения на сумму пятьдесят тысяч франков, выписанного «Дойче банку» на имя доктора Бенедикта Тайсса.
