Пока ты видишь меня - Хен Джу Пак

– Может, не тебе это говорить, а? Ты ведь и сам приезжал за умирающим человеком сюда. А что насчет того дедушки из магазина косметики?

– Да разве это одно и то же? Эй, я вообще недавно с тем дедушкой познакомился, а приехал сюда вслед за человеком, чтобы заодно с вами увидеться. Но у тебя-то не так. Ты ведь присматривал за ней больше десяти лет, а теперь хочешь отправить ее на тот свет? Только тебе от этого будет хуже.

– На этот раз даже я согласен с мнением Чхоля. Хён, вы проявили достаточно милосердия. Теперь нужно просто отпустить.

Давно такого не было. Возможно, вообще никогда, кроме как за едой сегодня. Хан и Чхоль говорили в один голос. Я осторожно прикусил губу, которая, казалось, почему-то пересохла, а затем хмыкнул и заговорил:

– Ребята, вы что-то совсем неправильно поняли. Я не собирался спасать эту старушку.

Два жнеца и фея, услышав меня, посмотрели одинаково озадаченно. В это время как раз подъехал автобус, и я услышал голос Ли Чонуна, сообщавший, что бабушка уезжает. Когда она попрощалась и села в автобус, я тоже ответил коротким прощанием. Через закрывающиеся стеклянные двери мы ясно видели платок с цветами азалии.

– Я просто желал ей спокойной смерти.

– Что? А не спокойной жизни?

– Умереть спокойно тоже важно.

Ли Чонун, который как раз подошел к нам, услышал мои слова и замер. Я, глядя прямо на него, продолжил:

– Умереть спокойно важно. Поэтому не думайте ерунды.

Вместо ответа Ли Чонун расплылся в улыбке. В ней не было ни тени, ни капли грусти. Над его головой парили врата, но не распахнутые, как у старушки, а лишь приоткрытые. Когда-то давным-давно я тоже был человеком, который мог видеть и фей, и жнецов. Не знаю, почему я вспомнил об этом только сейчас, но, возможно, именно поэтому этот парень привлек мое внимание.

Старые воспоминания действительно очень размыты. До такой степени, что я едва ли мог быть уверен, какие там были пейзажи и ситуации. И все же когда я оживлял эти воспоминания, то чувствовал одиночество. Я гнался за этим одиночеством. Там всегда были люди, которые хотели умереть, и Ли Чонун был одним из них.

Тоненькая нить одиночества. Он говорит, что ее нет, но и в его жизни это чувство стелется туманом. Потому что оно не исчезает так просто и может в любой момент вновь поднять голову. Разве не такова человеческая душа?

Некоторое время продолжалась повседневная жизнь, которую я назвал бы мирной. Я по-прежнему каждое утро приходил на станцию метро, чтобы купить кимбап, Ли Чонун был сосредоточен на подготовке к предстоящему экзамену, Хэдан неторопливо прогуливалась по миру живых, а Хан молчал. После трапезы в тот день он больше не появлялся передо мной. Тот странный взгляд, которым он смотрел на меня на автобусной остановке, был последним. А Чхоль… Чхоль сейчас сидел рядом со мной и широко улыбался.

– Дедушка еле-еле ушел. Вчера я провожал его в потусторонний мир.

– Ты как?

Чхоль вместо ответа кивнул. Для жнеца расставание, вызванное смертью, – обычное явление. И все-таки я не мог не волноваться за Чхоля. Он настолько же добрый, насколько непутевый. Я украдкой взглянул на его крашеные рыжие волосы, проглотив вопрос о том, почему он продолжал с ними ходить, хотя мог бы уже изменить цвет на черный.

– Что? Мои волосы? Теперь буду до конца жизни с этим цветом ходить.

– Почему? Ты же сказал, что ты в норме?

– Дедушка сказал, что мне он идет. Поэтому буду ходить так. А еще спасибо тебе, Хён.

– За что?

– Глядя на вас с той старушкой, я увидел, что это дарит утешение, и это придало мне смелости. Перед его смертью я много говорил с дедушкой.

Я хотел было спросить, о чем они говорили, но не стал, заметив тоску, которая редко появлялась на всегда светлом и озорном лице Чхоля. И еще я смутно догадывался, о чем они могли говорить. Ведь я нередко беседовал с теми, кому оставалось до смерти недолго, но они выбирали самоубийство.

Но воспоминания были нечеткими: у жнецов плохая память. Поскольку мы всегда связаны со смертью, эмоции притупляются, и даже если мы что-то ощущаем, чувства быстро испаряются. Воспоминания, не подкрепленные эмоциями, имеют свойство быстро исчезать.

Думаю, поэтому Чхоль решил сохранить этот цвет волос. Такой маркер не позволит воспоминаниям легко исчезнуть.

– Не хочешь съездить вместе с Уном в Вондан?

– Зачем?

– Говорят, там мясо тюленей продают. У него скоро экзамен, так что нужно как можно лучше заботиться о себе. Слышал, то мясо прекрасно помогает.

– Эй, парень. Его раньше продавали, но уже давно нет. Да и куда поедет человек, у которого скоро экзамен?

– А, да ладно! Я-то хотел воспользоваться этой возможностью, чтобы мясо попробовать. Тогда какой у тебя размер одежды?

Я нахмурился, не понимая, как связан разговор о мясе тюленей и мой размер одежды. Чхоль спокойно указал на мои голубые шорты и сказал:

– Уже зима скоро, сколько еще ты собираешься в шортах ходить? На тебя будут странно смотреть.

– Ну и что? Разве много людей меня видит?

– Эй, и все-таки, кому надо, тот видит. Ун вот тоже. Он не спрашивает, не холодно ли тебе? Ладно, размер одежды я могу примерно определить на глаз.

Под пристальным взглядом Чхоля я, сам того не осознавая, съежился и вытаращил глаза:

– Чхоль, ты ведь пришел сюда, чтобы снова поесть с Ли Чонуном, верно?

– А-а-а. Ну и это тоже. Эй, разве нельзя всего разок поесть вместе перед экзаменом? Да и состояние Уна тоже надо проверить.

– Что там проверять? Не отвлекай его от учебы без веских причин…

– Нет, дело в том, что всегда после этого Сунына, или как его там, дети пачками умирают. Что за важный экзамен такой, что это обязательно происходит каждый год?

– Видимо, для них это важно.

– И все равно! Каждый раз, когда в это время вижу проходящих мимо детей, мое сердце сжимается. Боюсь, что кто-то из них меня увидит.

Много кто начинал видеть нас после важного экзамена. Это распространялось не только на Сунын, но и на экзамены на государственных служащих. Для тех, чей жизненный путь был пройден только частично, но кто уже выбрал покончить с собой, экзамен был чем-то вроде веревки, удерживающей голову. Если провалишься, она тут же сдавит шею.

Точно не помню, когда это случилось, но, думаю, где-то в 90-х. Ребенок, проваливший Сунын, стоял на крыше многоквартирного дома. Кажется, я тогда сказал ему пару слов утешения. Хотя я вложил в них столько искренности, сколько мог, ребенку они показались банальными, и его лицо оставалось мрачным.

За мгновение до того, как погрузиться в повторяющуюся боль, он кое-что мне сказал:

– Конечно. Экзамен не так важен, как жизнь. Никто не говорил мне таких слов. Но мне хотелось услышать их не от человека, которого я в первый раз вижу, а от своей семьи!

Заплаканное лицо ребенка застыло от холода. На улице был такой мороз, что не верилось, что сегодня школьники сдавали Сунын [45]. Даже я, нечувствительный ни к холоду, ни к жаре, почувствовал, что замерз. Это не было обычным явлением, но все же оно происходило каждый год, так что и редкостью не было.

Слова Чхоля определенно имели смысл. Ли Чонун уже давно вышел из нестабильного подросткового периода, когда страдал из-за проблем дома. Теперь он жил отдельно, считая своей семьей одного только кота. Он каждый день ездил на дополнительные занятия, чтобы подготовиться к этому экзамену уже в третий раз, а значит, наверняка чувствует немалое давление.

Чхоль, должно быть, почувствовав мою тревогу, крепко сжал мое плечо и сказал:

– Видишь! Тоже волнуешься, да? Давай сегодня вечером позовем Уна на ужин.

– Что будем есть?

– Ты вроде говорил, что в Чонно есть вкусный ресторан, где подают самгетхан? [46] Идем туда.

Ресторан был недалеко от академии, где Ли Чонун посещал дополнительные занятия. Я немного поколебался, но все же нерешительно кивнул.