Владислав Крапивин - Прохождение Венеры по диску Солнца
В зеркальце над ветровым стеклом, в полумраке, колюче поблескивали глаза водителя.
— Чегой-то тебя, друг, мотает сегодня по окраинам… — сказал он.
— Мотает…
— Видать, дела?
— Ты ведь стольник просил, не так ли? — сказал я.
— Как договорились. А чё?
— Тогда помолчи.
— Понял…
Я велел ему остановиться у поворота на шоссе. Не хотел, чтобы он знал, куда я иду.
— Ля-ля-ля… Нехорошие здесь места… — протянул он, пряча сотенную бумажку.
— Понял, — сказал теперь я и тут же забыл об этом. Подождал, когда небритый тип уедет, и пошел по обочине.
Справа тянулась кладбищенская изгородь, сложенная из ребристых каменных плиток. Над ней чернели великанские головы сосен. Слева была пустошь. Далеко за ней мигали редкие огоньки, а на низких тучах вспыхивали зеленые отблески далекого трамвая. Темноты не было. В тучах, пообещавших было грозу, появился широкий разрыв, выкатилась большущая луна кирпичного цвета. Она светила, как театральный прожектор, затянутый грязной оранжевой марлей. Тучи впитывали это свечение и принимали бурый оттенок.
И неестественный свет, и само появление круглой луны вносили свою долю в ненатуральность происходящего. Ведь на самом-то деле, по календарю, следовало появиться месяцу в последней четверти, и то ближе к утру. Я отметил этот факт, но он отложился у меня в голове отстраненно, без удивления.
На пустоши, недалеко от дороги, громоздились на фоне туч будто нарисованные тушью конструкции. Какие-то искривленные башенные краны и обрывки эстакад. Странно — в прошлый раз я их не заметил… От конструкций ощутимо пахло ржавчиной. Этот запах перемешивался с запахами болота, теплого асфальта и бензина. Но машин не было — ни обгоняющих, ни встречных. И пешеходов, конечно, не было — кого сюда понесет в такую пору!..
И тихо, тихо, тихо. Только мои шаги…
Я шел как заведенный. Расталкивал грудью плотный душный воздух. Во мне была спрятана четкая цель, но в то же время все, что делалось со мной, и все, что было вокруг, явно отдавало природой потусторонних пространств или сном. И в то же время не было в этом сумрачной таинственности и торжественного настроя души, а была какая-то расхлябанная дурь. Она лезла в меня снаружи и отзывалась внутри обрывками паршивых воспоминаний, кривляющихся мелодий и дурацкими строчками, которые появлялись неизвестно откуда. Стоило мне взглянуть на черные конструкции, как в голове начинало прыгать:
Всюду краны, краны, краны,
Поржавевшие вконец.
Ах, не сыпьте соль на раны —
Этой строечке п…ц!
А когда я переносился мыслями вперед, начинала вертеться в памяти залихватская частушка студенческих времен:
Вот, друзья, профилакторий
По названью крематорий,
Каждый будет в нем здоров —
Было бы побольше дров!
Я мотал головой, чтобы прогнать поганую песенку. Сейчас она была не просто поганая, а кощунственная. Ведь я шел к стене.
«Это недалеко, вон там, у самой изгороди… стена такая из кирпича, в ней углубления, а в них вазочки с пеплом. И больше ничего. Только снаружи дощечки с именами и фотографиями…»
«А интересно, у него какая вазочка? Наверно, самая дешевая. Кто стал бы тратить большие деньги ради мальчишки. Да и не было их, скорее всего, у тетки… Идиот, что значит «интересно»! Совсем это не интересно!» Пепел мне был не нужен. Мне был нужен снимок на табличке. Я высвечу его ярким фонариком-брелком и нажму кнопку спрятанного в мобильнике аппарата. Потом я увеличу снимок на экране компьютера, обработаю в программе «Фотошоп» и превращу в портрет. И больше никогда не пойду к стене с табличками. Вовка будет у меня дома…
По здравому размышлению, вовсе не было резона переться на кладбище в такую пору. Никто не мешал дождаться дня и отыскать, что хотел, при солнечном свете. И легче, и безопаснее — меньше риска свернуть себе шею или наткнуться на опасных типов. Но это — именно по здравому размышлению. А его тогда у меня не осталось ни вот настолечко. Была лишь неумолимая тоска, было отчаянное желание немедленно сделать хоть что-то такое, чтобы… Чтобы что? Сохранить хоть какую-то, пускай призрачную связь с Вовкой? Оправдаться перед ним? Просто уменьшить тоску?.. Мне казалось, что я совершаю тайный обряд, который освободит от тяжести душу. Снимет с меня вину…
А об опасностях я, кстати, и не думал. Ничуть…
Наконец я увидел в кладбищенской изгороди черный провал. Тот самый, из которого мы с Вовкой выбрались сюда, на шоссе. Не сдерживая шага, я по шумно зашелестевшей лебеде приблизился к пролому и с маху окунулся в него.
Здесь все оказалось не так, как на дороге. Сразу обняла меня тьма. Непонятная луна осталась в другом мире. Навалились влажные кладбищенские запахи. И… никакого страха. Да, никакого, хотя казалось, что вокруг, повсюду, много невидимых существ. Они приблизились с осторожным любопытством, но без всякого желания причинить зло. А когда они тонким чутьем жителей иного мира ощутили, зачем я здесь, то даже прониклись пониманием. И, наверно, это их понимание позволило мне быстро добраться, куда я хотел, — не плутать среди неразличимых надгробий, не застревать в кустах и не путаться в травяных плетях, а через минуту оказаться у пахнущей кирпичом стены со смутно белеющими квадратами табличек.
Я уперся в теплые кирпичи ладонями — понял вдруг, что устал. Отдышался. Включил фонарик-брелок. Тонкий луч прорезал сумрак, отвоевав у него кусочек реального мира. Сопровождавшие меня невидимки деликатно отступили подальше в чащу.
Каменные пластинки с именами и овальными снимками были расположены в три ряда. Нижние на уровне пояса, верхние выше головы. На узеньких выступах кое-где лежали высохшие букетики. Я снизу доверху и обратно прошелся лучом по ближним табличкам. Потом по соседним. Вдоль стены тянулась травянистая тропинка, я медленно, боком, пошел по ней, выхватывая фонариком имена и фаянсовые овалы с лицами. Вверх-вниз, вверх-вниз… Длина стены оказалась около тридцати шагов. И на всей длине я не нашел того, кого искал… Пропустил?
Я пошел обратно. Опять фонариком — верх-вниз…
Не было Вовки.
Не было, не было, не было…
Снова прошел я туда и обратно — уже понимая, что не найду. Невидимки, что провожали меня, еле слышно и виновато вздыхали неподалеку: мы, мол, ни при чем, не знаем, где он…
Наконец стала садиться батарейка. Быстро так. Свет фонарика сделался кирпичным, как у той луны. Я сунул брелок в карман и пошел к пролому.
Я не понимал, огорчаюсь или радуюсь.
Если Вовки здесь нет, значит… А что «значит»? Может быть, все, что случилось, какой-то громадный розыгрыш? Стечение обстоятельств? Гипноз? Сон? Может быть, Вовка все-таки не оттуда?
Или…
Или, может быть, я просто не понял? Где-то рядом есть еще одна такая же стена?
Но я знал, что больше не пойду сюда. Ни ночью, ни при свете дня. И не буду нигде искать Вовкину фотографию (хотя, наверно, можно было бы найти, если постараться, — в школе, у друзей-приятелей). Нет, не буду. Потому что это было бы… ну, словно насилием над природой неведомых законов и правил. Попыткой изменить то, что подарила судьба.
Видимо, у ангелов-хранителей не бывает портретов. Наверно, это почему-то нельзя…
А что можно? Что осталось? Спасение от нищеты? Как мне теперь было на это наплевать!.. Что еще? Альбом с бабочками, половинка бинокля, стопка выстиранной и заштопанной одежды…
«Еще мальчик Вовка в конце повести…» — словно сказал кто-то со стороны. Да, это было, пожалуй, главное. Но было ли это утешением?..
Невидимки незаметно оставили меня, и потому на обратном пути я изрядно заплутал. Царапаясь, цепляясь, застревая, выбрался через тьму к дыре в изгороди чуть ли не через час (или так показалось?). Наконец снова увидел над каменным забором кирпичную луну. Я уже понимал нелепость своей ночной вылазки. Мне хотелось домой. (А еще хотелось заплакать, как маленькому, но это где-то в глубине — как говорят, на уровне подсознания).
Порвав о камень рубашку на плече, я вылез из дыры под ненатуральный и довольно сильный свет луны.
И сразу навстречу шагнули двое.
Я не разглядел лиц, видел только фигуры. Один приземистый, стриженый наголо, другой тощий и косоплечий.
— А, вернулся все же, — с хрипотцой заядлого курильщика выговорил тощий. — А зачем вернулся, козявочка? Думал, договоримся?
— Шеф правильно угадал: придет, — сказал беззлобно, даже с ноткой сочувствия, стриженый. — У их, у интеллигентов, это завсегда. Называется «комплекс жертвы». Когда кролик в пасть удава… Ну, давай, Гоша…
Пока они давили из себя слова, я дергал из кармана пневматическую хлопушку «Пикколо». Конечно, из нее не уложишь наповал, но если в глаз или в пасть…
