Аттестат зрелости (СИ) - Рюмин Сергей

Только я об этом подумал, как рядом тормознулась знакомая «шестерка». С водительской стороны вылез Устинов, махнул мне рукой:

— Садись!

Я сел на переднее сиденье рядом с ним.

— Я рапорт написал на увольнение, — сходу он сообщил мне. — Так что я ко всем этим игрищам не причастен.

Я засмеялся. Это я уже понял, когда не увидел его среди своих похитителей.

— А то будешь стоять мокнуть на дороге вожидании транспорта, — смущенно буркнул он.

— За нами поехал? — спросил я.

— Ага! — согласился он. — Как увидел, что вы со двора выехали, так и я следом рванул. Трасса до Москвы одна, не заблудишься. Ты их хоть не сильно?.. Они там живы?

Я отмахнулся:

— Всё с ними нормально. Старикашку даже подлечил вон.

— Начмед наш, — сообщил Денис. — Так-то он нормальный дед.

— Все вы нормальные, — криво усмехнулся я. — До поры до времени.

Значит, он за нами всё время ехал, следил. И ведь по ауре видно, что не врёт насчет причастности.

Денис прогнал машину по центральной улице, покосился на здание Управления, когда проезжали мимо.

— Думаешь, следят? — пошутил я. Он только отмахнулся рукой.

Выехали из города, пересекли окружную. Стал накрапывать дождь. Денис вполголоса матюкнулся — забыл залить воды в омывательный бачок. Щетки терли по стеклу, размазывая грязь, отнюдь не улучшая видимость. Впрочем, когда дождик чуть-чуть усилился, результат деятельности дворников стал получше.

Через пару минут салон наполнился характерной вонью, потом показался бетонный забор химзавода, здания, цеха… Еще через десять минут мы въехали в поселок Химик.

— Подожди, — попросил я. — Давай к тому дому.

Я показал на Мишкин дом. У него ж мой дипломат остался, надо забрать. На часах было без пяти пять. Шестнадцать часов пятьдесят пять минут. Прошло два с половиной часа, как я уехал с комитетчиками.

Денис остановился возле подъезда. Я посмотрел на него, он на меня. Кажется, он меня понял.

— Это больно? — спросил он.

— Нет, — я отрицательно качнул головой. — Просто забудешь меня и всё.

— Не надо, — буркнул Денис, пряча взгляд. — Я никому не скажу.

И добавил:

— Всё равно увольняюсь.

«Скажешь, еще как скажешь!» — подумал я, но решил не «запаролевать» его. Всё равно там еще и напарник у него есть. Всем рот не заткнешь. Бежать надо.

— Передай тогда Игорю, — кивнул я. — Чтоб тоже помалкивал.

— Само собой! — он улыбнулся. — Кстати, приглашение ко мне в гости в силе. Знаешь, какие вкусные пироги моя Татьяна печет?

— Пироги — это здорово!

Мы пожали друг другу руки.

Глава 2

Дела семейные, школьные, спортивные да чародейские.

— Отстрелялся? — первым делом поинтересовался Мишка, как открыл мне дверь. — В смысле — отделался?

— Один? — вопросом на вопрос ответил я.

— Один, — кивнул мой друг. — Заходи!

— Ставь чайник! — попросил я, разуваясь. Мишка поплелся на кухню, я — следом за ним. Мы сели за стол. Чайник вскипел почти сразу. Мишка подвинул ко мне бокал, сахарницу, вазочку с маленькими сушками.

— Есть хочешь?

— Не, — отмахнулся я. — Дома перекушу. Что там в школе говорят?

— А что говорят? — пожал он плечами. — Мы ж сразу с Андрэ домой пошли. Завтра узнаем! Что они к тебе прицепились?

— А то ты не понимаешь! — осклабился я.

— Это да, — согласился Мишка.

Я допил чай, сожрал у него с десяток сушек, засобирался домой.

— Может, тебе помощь какая нужна? — поинтересовался Мишка, протягивая мне «дипломат».

— Да вроде не надо, — ответил я. — Возможно, я от них даже насовсем отделался.

На следующий день меня прямо в вестибюле школы отловил директор.

— Антон! Зайди!

Надо же! Не «Ковалёв», а «Антон». Значит, ругаться не будет. Уже хорошо.

Иван Степанович показал на дверь канцелярии. Я подошел, поздоровался. Он протянул мне руку. Директор протянул мне руку! Я осторожно пожал её.

— Садись! — Иван Степанович показал на стул. Я сел. Он сел рядом.

— Как у тебя дела?

Я пожал плечами.

— Нормально. К соревнованиям готовлюсь.

— К соревнованиям это, конечно, хорошо. А с «этими» как?

Он посмотрел мне в лицо.

— У тебя проблемы? Тебе нужна помощь в решении вопросов с комитетчиками? Я могу подключить кое-кого…

Он не закончил, только покрутил кистью руки, показывая пальцем вверх. Меня его предложение тронуло.

— Я тебя знаю, — продолжил он. — Ты парень не шебутной, правильный, наш, советский. Что они от тебя хотят?

— Спасибо, — выдавил я. — Не надо. Мне кажется, я решил этот вопрос.

Директор наклонился ко мне, проговорил вполголоса прямо в ухо:

— Вербовали?

Я только вздохнул. Он понял это по-своему.

— Держись, парень!

Меня осенила идея.

— Да дело в том, что у меня дядя в генштабе в Москве служит, — сообщил я. — Вот они и пристали. Только вы, Иван Степанович, пожалуйста, никому не говорите. Ладно?

Директор хлопнул меня по плечу и повторил:

— Если что, имей ввиду. Я смогу помочь!

— Иди! А то сейчас звонок будет! — он выпроводил меня из кабинета.

Степаныч не врал. Аура у него светилась ровным бледно-зеленым цветом. Только, когда он упоминал кэгэбэшников, сразу вспыхивали красные всполохи гнева. Интересно, почему он их так не любит? На этот вопрос мог ответить только сам Иван Степанович. Да и не особо он волновал меня.

А тем временем Лавруха решила устроить диктант. Для меня он особой проблемой не был. Я и до аварии всегда писал почти без ошибок. А тут подарок от Гериса в виде абсолютной памяти!

Для других моих одноклассников в этом плане было сложнее.

Мишка писал грамотно, но насчет запятых он откровенно «плавал». Особенно когда это касалось выделения всякого рода уточнений, деепричастий и прочих. В этом плане наш общий друг и его сосед по парте Андрюха Комар ему был не помощник от слова «совсем». Гуманитарные науки ему были как китайская грамота с японскими иероглифами.

Отличник по алгеброметрии и физике Димка Зеленчук тоже русский с литературой недолюбливал, еле вытягивая предметы на «4». Его сосед Колька Артамохин тоже еле вытягивал русский на «4». Шансы списать друг у друга были, но что толку?

Грамотно писали у нас в классе девчонки: почти круглая отличница Ленка Крутикова, которая Жазиль, Верка Подгорина, Майка да Ленка Аверина.

Близняшки Селезневы в этом плане оставались блондинками не только внешне.

Когда мы с Мишкой сидели за одной партой, то в конце диктанта, который писали всегда на листочках, мы просто-напросто быстро обменивались работами. И я проверял его едва разборчивую писанину, поправляя все ошибки. Потом менялись листочками заново. Доходило до того, что Мишка за диктант получал «пять с минусом» (минус за почерк), ввергая в зависть окружающих.

Мой нынешний сосед Юрка Никитин в таких услугах не нуждался. Ошибок у него хватало на твердую «четверку».

Да и вообще в классе после восьмого остались одни, так сказать, «интеллектуалы» — отличники и хорошисты, у которых в плане после школы стояли институт или военное училище.

Когда у Нины Терентьевны было хорошее настроение, диктант был по произведениям Чехова, где предложения отличались краткостью и минимализмом с точки зрения пунктуации.

Если настроение было плохое, текст для диктанта мог быть взят из Достоевского или Толстого. А еще, по её словам, существовал какой-то там Набоков, чьи синтаксические структуры отличались повышенной вычурностью, но, тем не менее, строго следовали правилам великого и могучего русского языка.

Когда она объявила, что будет диктовать отрывок из «Каштанки», класс облегченно выдохнул. По крайней мере, «двоек» уже точно не ожидается.

Едва высидев остальные уроки, я поспешно направился домой — переодеться, собраться на секцию. Мишка с Андреем мне компанию не составили. По пути позвонил по номеру телефона, оставленному Николаем Васильевичем для меня. Номер оказался прямой. Трубку снял директор.