Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса II
— А что будет, если я его все-таки выпью?
— Ну, например, сердце начнет стучать быстро-быстро. Голова закружится. А может, вообще в обморок упадешь, кто тебя знает.
— Ух ты! — восхищенно выдыхает личинка антихриста. — В обморок! Хочу!
— Обойдешься, — твердо говорит старший. — Эспрессо ему. Ты бы еще сигару потребовал. Сам захотел быть маленьким, теперь играй по правилам.
Интересные какие у них сказки. «Сам захотел» — ишь. Можно подумать, у кого-то есть выбор.
* * *Почти каждому, кто заходит в этот двор, мерещится, будто он уже жил здесь прежде. Даже тому, кто впервые прибыл в Вильнюс утром текущего дня, вдруг начинает казаться, что вон за той деревянной дверью без номера — дом его детства, или съемная комната студенческой юности, или, к примеру, бывшая бабкина квартира, куда приезжал каждое лето на каникулы, пока были живы старики.
Люди обычно тяжело переносят подобные конфликты памяти и здравого смысла. Поэтому подавляющее большинство поспешно уходит отсюда в смятении, но некоторые любопытные смельчаки все же решаются задержаться и даже постучать в бывшую свою дверь. Им всегда отпирают, а дальше — по обстоятельствам. Гостя могут пригласить в дом, не требуя объяснений, могут с вежливым интересом выслушать на пороге, дать разумный совет или незначительное поручение, сделать подарок или, напротив, попросить что-нибудь на память о случайной встрече. Наверняка известно одно: если уж постучался в дверь, надо соглашаться со всем, что тебе там скажут, и делать, что велят, ибо нет на свете игры сложней и серьезней, чем та, в которую ты теперь вовлечен.
Из книги Мартинаса Радкевичюса «Неполный каталог незапертых дворов» * * *Вопреки моим опасениям, младший мальчишка, лишенный восхитительной возможности отравиться эспрессо, продолжает мирно пить сок, вместо того чтобы в гневе поливать им окружающих. Включая меня. Вернее, начиная с меня, очень уж близко к источнику опасности я располагаюсь. Хоть пересаживайся.
А кстати, можно бы и пересесть. Например, вон за тот дальний столик. От греха подальше. На мне новые льняные штаны, прекрасные, как чужая мечта; ничего не имею против того, чтобы отправить их в стирку, скажем, послезавтра. Но прямо сегодня, не дожидаясь вечера, — перебор.
Но тут старший мальчик строго говорит:
— Ты лучше скажи, зачем столько дворов наизнанку вывернул?
И я остаюсь на месте. Не знаю, угодит ли юный сказочник непоседливому братцу, но меня он заинтриговал окончательно и бесповоротно. Теперь буду подслушивать, пока опустевшие чашки не разлучат нас.
— Пара-тройка — ладно, пусть десяток — вполне допустимо, — продолжает он, — и даже полезно для всякого города. Но сто сорок девять, мелкий. Сто сорок девять дворов! Я считал. Какого черта?
— Ну так они же были совершенно ужасные, — отвечает младший. — Заходишь, и сразу становится та-а-ак тоскливо! Хоть плачь. А некоторые люди всю жизнь там живут, от рождения до самой смерти, представляешь? А другие просто ходят мимо — тоже не сахар. И им с каждым днем становится все тоскливее, а плакать они уже давно разучились, так что вообще никакого выхода. Но я все исправил!
— Да уж. Исправил — не то слово. А сколько народу теперь нам на голову свалится, ты подумал?
— Ой, да никто никуда не свалится. Они и не заметят ничего. Ну, может, кто-нибудь иногда, если очень повезет. Пару раз в год, например. И это будут хорошие гости. Удачливые и храбрые. Представляешь, как они удивятся? И как удивимся мы. Жалко тебе, что ли?
Такой важный и рассудительный, как будто роль играет. Когда-то я смотрел забавный кинофильм, где дети изображали взрослых гангстеров, джазменов и певиц.[14] Маленькие актеры были чрезвычайно убедительны, но, кстати, без драки кремовыми тортами в финале все равно не обошлось. Так что лучше бы мне не терять бдительность.
Старший мальчик тем временем вздыхает и качает головой. Молча. А жаль. Так интересно мне не было с тех пор, когда мы с другом Мишкой сидели на чердаке его дома, среди развешенных на просушку простыней и ждали, когда появится хоть одно из обитающих тут привидений, о которых по большому секрету рассказала нам Мишкина старшая сестра Беата.
Так и не дождались, кстати. До сих пор обидно.
— Совсем не обязательно вот так беспокоиться, — говорит младший мальчишка. — Что сделано, то сделано. А дальше — как получится. Зачем портить себе удовольствие? Нечестно, если только мне весело, а тебе — нет. Мы так не договаривались.
— Дворы в промышленном количестве наизнанку выворачивать мы тоже не договаривались, — ухмыляется старший.
— Конечно не договаривались. Потому что и без всяких договоров заранее ясно, что так все равно будет. Они же практически сами при виде меня выворачиваются. Но до сих пор это всегда было к лучшему, скажешь, нет?
— Смотря что считать лучшим… Ай, ладно. Что сделано, то сделано, действительно. Чего это я.
* * *В этом дворе есть ветхая беседка, построенная под старыми яблонями. В беседке стоят две лавки и стол. Стол в любое время года усыпан мелкими зелеными яблоками; если взять одно из них, вытереть, как в детстве, рукавом, и откусить, обнаружишь, что слаще этого яблока нет ничего на земле.
Съев яблоко, следует взять с собой косточки и закопать их в землю в своем дворе или любом другом месте, какое покажется подходящим. Яблони из этих семян вырастут быстро, им не будут страшны ни морозы, ни засуха, ни насекомые, ни болезни, а посидев под их сенью хотя бы несколько минут, любой человек сможет избавиться от печалей и тревог, даже тех, для которых есть серьезные основания.
К сожалению, в наше время мало кому приходит в голову сажать семена, в противном случае весь город с окрестностями давно уже стал бы островом радости и покоя.
Из книги Мартинаса Радкевичюса «Неполный каталог незапертых дворов» * * *Мне очень хочется вмешаться. Сказать: «Мальчики, о своем поведении вы распрекрасно можете поговорить дома. А здесь, сейчас, пока я вас подслушиваю, извольте рассказывать интересное. У меня кофе едва на донышке, надолго эти слезы не растянешь. Не заказывать же еще одну чашку, тем более что в этом дурацком летнем кафе на Одминю варят, как выяснилось, исключительную, бессмысленную бурду. А я еще сказку хочу. Я их, кажется, тысячу лет уже не слушал. Что там у вас в запасе, кроме драконов, единорогов и вывернутых наизнанку дворов? И кстати, что это означает — наизнанку? Швами наружу? И что это за швы, если речь идет не о штанах, а о дворах? Давайте, выкладывайте, да поскорей».
— На самом деле я бы тут еще пару-тройку сотен дворов наизнанку вывернул, — мечтательно вздыхает младший мальчишка. — Но с запертыми никакого смысла возиться.
— Твоя правда, — кивает старший. — Все-таки запирать дворы — дурацкая затея. Все равно что здоровую руку туго перевязывать, препятствуя течению крови. Что люди не могут гулять, где захотят, это еще полбеды, но от городов, где запертых дворов больше, чем открытых, отворачиваются обидчивые ветры, а это уже настоящая катастрофа. К счастью, всегда остаются окраины, спальные районы с огромными общими дворами, которые захочешь — не обнесешь забором, не запрешь. Это хоть как-то выравнивает баланс.
Надо же, как они рассуждают. Запертые дворы в Старом городе и меня огорчают до невозможности, всегда кажется, что там сокрыто самое интересное, и ужасно обидно, что нельзя поглядеть. Выходит, мое мнение разделяют ветры и эти странные дети, которые с каждой минутой нравятся мне все больше. Хоть действительно вторую чашку скверного кофе заказывай, лишь бы никуда отсюда не уходить.
* * *В этом дворе, когда ни зайди, непременно встретишь старушку, которая сидит на лавке, окруженная клубками разноцветной шерсти, и вяжет длинный узорчатый шарф. От дождя старушку и ее рукоделие защищает деревянный навес, когда становится темно, она зажигает керосиновую лампу, если холодает, надевает валенки и пестрые перчатки-митенки; впрочем, даже в самый лютый мороз, когда не заводятся автомобили и отменяют занятия в школах, температура воздуха в ее дворе едва ли ниже нуля. Хорошо, что об этом почти никто не догадывается, а то цены на квартиры в ветхих двухэтажных домах, чего доброго, подскочили бы до небес.
Старушка обычно не обращает внимания на посторонних, но изредка все же поднимает голову от вязанья и, глядя прямо в глаза незнакомцу, требовательно спрашивает: «Синий или зеленый?» А то и вовсе: «Какой сейчас цвет?» И, получив ответ, берет соответствующий клубок.
Говорят, будто узоры, которые вывязывает старушка, непостижимым образом влияют на ход истории — то ли самого Вильнюса, то ли какого-то иного неведомого города. Есть, впрочем, версия, что она просто вяжет шарф вымышленному внуку, который непременно вернется домой в тот день, когда работа будет закончена.
