Кассандра Клэр - Город священного огня (др. перевод) (ЛП)
Между бровями Джулиана пролегла бороздка смятения, но он поднял взгляд на Хелен и кивнул.
– Я позабочусь о Тае. Обещаю.
– Хорошо. – Хелен встала и быстро поцеловала мальчика в макушку. – Потому что он удивительный и особенный. Вы все. – Она улыбнулась Эмме поверх его головы. – Ты тоже, Эмма, – сказала она, и на имени ее голос сжался, как будто она сейчас заплачет. Она закрыла глаза, еще раз обняла Джулиана и, схватив чемодан и пальто, выбежала из комнаты. Эмма слышала ее шаги на лестнице, а потом среди шелеста голосов раздался звук закрываемой двери.
Эмма взглянула на Джулиана. Тот сидел неподвижно, его грудь поднималась и опускалась, как если бы он бежал. Она быстро потянулась к нему и, взяв за руку, написала пальцами на его ладони: «Ч-Т-О-С-Л-У-Ч-И-Л-О-С-Ь?».
– Ты слышала Хелен, – тихим голосом произнес он. – Она доверяет мне заботу о них. Дрю, Тавви, Ливви, Тае. По сути, всю мою семью. Я буду… Мне же двенадцать, Эмма, и у меня будет четыре ребенка!
С волнением она начала писать: «Н-Е-Т-Т-Ы-Н-Е…».
– Тебе не обязательно так делать, – прервал он. – Здесь же нет родителей, которые могут нас подслушать. – Эти слова прозвучали необычно горько в устах Джулса, и Эмма с трудом сглотнула.
– Знаю, – наконец проговорила она. – Но мне нравится наш тайный язык. То есть, с кем еще мы можем об этом поговорить, если не друг с другом?
Он откинулся на спинку кровати, повернув к ней лицо.
– По правде говоря, я совсем не знаю дядю Артура. Я видел его лишь на праздниках. Знаю, что Хелен сказала, будто он замечательный и все такое, но это же мои братья и сестры. Я знаю их. А он – нет. – Он сжал руки в кулаки. – Я позабочусь о них. Я прослежу, чтобы у них было все, что нужно, и никто у них больше это не заберет.
Эмма снова потянулась к его руке, но на этот раз он не сопротивлялся, полуприкрыв глаза, пока она указательным пальцем писала на внутренней стороне его запястья: «Я-П-О-М-О-Г-У-Т-Е-Б-Е».
Он улыбнулся ей, но в его взгляде она увидела напряженность.
– Я знаю, – сказал он. – Он протянул руку и накрыл ее ладонь. – Знаешь, что последнее сказал мне Марк перед тем, как его забрали? – спросил он, прислонившись к спинке. Он выглядел совсем измученным. – Он сказал: «Оставайся с Эммой». Так что мы останемся вместе. Потому что так поступают парабатай.
Эмма почувствовала, как из легких вырвался воздух. Парабатай. Это важное слово для Сумеречных охотников – одно из самых важных, включающее в себя одну из сильнейших эмоций, которую можно испытать, самое серьезное признание, что ты можешь сделать другому человеку, если дело не касается романтической любви или брака.
Когда они вернулись домой, ей хотелось сказать Джулсу, что те слова, которые она выпалила в кабинете Консула о том, что они станут парабатай, – не просто желание стать его парабатай. «Скажи ему, – твердил тоненький голосок в ее голове. – Скажи, что ты сделала так, потому что тебе нужно остаться в Лос-Анджелесе. Потому что тебе нужно узнать о том, что случилось с твоими родителями. Чтобы отомстить».
– Джулиан, – тихо произнесла она, но он не шелохнулся. Его глаза были закрыты, а темные ресницы касались щек. Проникающий в окно лунный свет очерчивал его белым и серебристым. Кости на лице начали заостряться, терять детскую мягкость. Она вдруг представила, как он будет выглядеть, когда станет старше, шире и стройнее – повзрослевший Джулиан. Он будет таким красивым, девчонки так и будут крутиться вокруг него, и одна заберет его у нее навсегда, потому что Эмма – его парабатай, а значит, никогда не будет среди этих девчонок. Она никогда не сможет так его любить.
Джулиан что-то пробормотал и пошевелился в прерывистом сне. Рука была протянута к ней, пальцы почти не касались ее плеча. Рукав закатан до локтя. Она протянула руку и осторожно стала чертить на голой коже его предплечья, где кожа была бледной и нежной, еще неотмеченной шрамами.
«М-Н-Е-Т-А-К-Ж-А-Л-Ь-Д-Ж-У-Л-И-А-Н», – написала она, а потом откинулась назад, затаив дыхание. Но он этого не почувствовал и не проснулся.
Эпилог
Красота тысячи звезд
Май 2008
Воздух подавал первые теплые намеки на лето: солнышко светило ярко и жарко на угол Кэрол-Стрит и Шестой Авеню, а деревья, стоявшие вдоль кирпичных домов, были густо испещрены зелеными листьями.
Клэри сняла куртку на выходе из метро и стояла в джинсах и футболке напротив входа в школу Святого Хавьера, наблюдая, как открываются двери, и поток учеников выливается на тротуар.
Изабель и Магнус прислонились у дерева напротив нее, он в вельветовом пиджаке и джинсах, а она в коротком серебряном коктейльном платье, открывавшим вид на ее метки. Клэри предполагала, что ее метки тоже бросались в глаза: идущие по ее рукам к животу, где футболка слегка задиралась, и на задней стороне шее. Некоторые вечные, некоторые временные. Все они были ее знаками отличия – отличия не просто от учеников, роящихся у входа в школу, обменивающихся прощаниями и договаривающихся прогуляться в парк или встретиться позже в Джава Джонс. Нет, отличия от нее прошлой. Той, которая была одной из них.
Пожилая женщина с пуделем и в шляпке насвистывала, идя по улице и наслаждаясь лучами солнца. Пудель подбежал к дереву, где стояли Изабель и Магнус; женщина замерла рядом. Для нее Охотники и колдун были невидимы. Магнус окинул собаку свирепым взглядом, и та попятилась с визгами, таща за собой хозяйку. Мужчина посмотрел на них:
– У невидимости есть свои недостатки, – подметил он.
Изабель на секунду улыбнулась, но потом вновь посерьезнела. Когда она заговорила, в ее голосе слышались едва сдерживаемые чувства:
– Вон он.
Клэри резко подняла голову. Школьные двери вновь открылись, и на лестницу вышли три мальчика. Она узнала их, даже стоя в другом конце улицы. Кирк, Эрик и Саймон. В первых двух ничего не изменилось; она почувствовала, как загорелась руна Дальнозоркости на ее руке, когда она скользнула по ним взглядом. Девушка посмотрела на Саймона, упиваясь каждой деталью.
Последний раз они виделись в декабре, он был грязный, в крови, в демоническом царстве.
Теперь он взрослел, старел, его время не замерло. Волосы отросли, падая на лоб и прикрывая шею. Лицо приобрело здоровый цвет. Он стоял одной ногой на верхней ступеньке, его тело такое же тощее и угловатое, как обычно, ну, может, немного полнее, чем было на ее памяти. Парень был одет в потертую голубую рубашку, которую он носил уже годами. Саймон приподнял свои квадратные очки и активно зажестикулировал другой рукой, в которой держал рулон бумаги.
Не отрывая взгляда, Клэри с трудом достала стило из кармана и начала рисовать на руке, отменяя чары руны невидимости. Она услышала, как Магнус пробормотал что-то об осторожности. Если кто смотрел в ту сторону, то увидел бы, как она внезапно появилась между деревьев. Но никто, похоже, не удивился, и Клэри спрятала стило на место. Ее рука дрожала.
– Удачи, – сказала Изабель, не спрашивая, что она запланировала. Клэри предполагала, что это и так очевидно. Изабель продолжала прислоняться к дереву; выглядела она напряженной и усталой, ее спина была очень прямой. Магнус крутил топазовое кольцо на левой руке; он просто подмигнул, когда Клэри сошла с тротуара.
Изабель никогда бы не пошла поговорить с Саймоном, думала Клэри, переходя улицу. Она бы никогда не рискнула увидеть его пустой взгляд, отсутствие узнавания. Никогда бы не стала терпеть доказательства, что ее забыли. Клэри гадала, не была ли она мазохисткой, идя на такой поступок.
Кирк уже ушел, но Эрик заметил ее раньше Саймона; она напряглась на мгновение, но стало ясно, что его память тоже стерли. Он недоуменно и оценивающе на нее посмотрел, определенно гадая, не к нему ли она идет. Клэри покачала головой и кивнула подбородком на Саймона; Эрик приподнял брови и похлопал друга по плечу на прощание, прежде чем удалиться.
Саймон повернулся к Клэри, и она почувствовала, будто ее ударили под дых. Он улыбался, коричневые волосы лезли в глаза. Свободной рукой он убрал их назад.
– Привет, – сказала он, останавливаясь перед ним. – Саймон.
Темно-карие глаза потемнели от недоумения, и он уставился на нее.
– Я… мы знакомы?
Она сглотнула внезапный горький привкус во рту.
– Когда-то мы были друзьями, – сказала она и пояснила: – Очень давно. В детском садике.
Саймон с недоверием поднял бровь.
– Должно быть, я был очаровательным шестилетним пупсом, раз ты до сих пор помнишь меня.
– Помню. И твою мама Элейн, и сестру Ребекку. Она играла с нами в Голодного Носорога, но ты съедал все шарики.
Саймон слегка побледнел под легким слоем загара.
– Откуда ты… так и было, но я играл один, – сказал он, в его тоне был намек на недоумение и что-то еще.
– Нет, не один. – Она вглядывалась в его глаза, желая, чтобы тот вспомнил, вспомнил хоть что-то. – Говорю тебе, мы были друзьями.
