Ловушка Пандоры (СИ) - Кузнецов Стас

Илья подумал, что купит себе, наконец-то, новенькую А8-ую, однако тут же вспомнил мать и понял, что, скорее всего, это будет все-таки Volvo.

Позвонил знакомому, попросил организовать ему эвакуатор так, чтобы тот как можно быстрее и тише зачистил следы. Пообещал хорошенько отблагодарить. На том конце провода недовольный сонный голос сразу взял услужливую тональность, заверяя, что все сделает в лучшем виде.

Вызвал такси. Закурил. Посмотрел в еще темное небо и пустил в него харчок. Тот, описав дугу, приземлился в подмерзшую лужу.

Крутанулся на льду, в найках было холодновато, и не прикрытые короткими джинсами голени задеревенели. Он снова глянул на небо и показал ему фак.

Такси приехало быстро — в пять утра дороги еще пустые.

Илья сел на заднее сидение. Таксист испуганно на него покосился и заглушил мотор.

— Эээ, парень, может скорую? — начал он, нерешительно поглядывая то на пассажира, то в окно, на разбитый гелик.

— Нет, обычная ссадина. Let’s go.

— Не, парень, не пойдет, не повезу! Выходи! Ты вот тут окочуришься, значит, а я, значит, потом хлопот не оберусь, — ворчливо забормотал себе под нос таксист, упрямо демонстрируя нежелание трогаться.

Илья, не скупясь, сунул ему, припасенную для таких случаев наличку, и водила дал по газам, не заботясь более о здоровье своего пассажира.

У подъезда Илья понял, что забыл ключи в машине. Он набрал номер квартиры на домофоне, послышались монотонные гудки.

— Кто? — наконец, раздался сонный женский голос.

— Я.

— Кто, я? — недоверчиво переспросила женщина.

— Илья.

Домофон звякнул, дверь открылась. Консьерж мирно посапывал, сложив голову на руки.

Лифт медленно тащил Илью наверх. То и дело темнело в глазах, но боли, как всегда, не было. А так хотелось порой ощутить боль…

Механический голос лифта объявил: «тридцать второй этаж — пентхаус».

Их с матерью квартира занимала два верхних этажа башни небоскрёба в центре. Размеры жилища позволяли Илье не пересекаться с матерью, что устраивало обоих. Илью еще больше устроило бы жить отдельно, но мать категорически не соглашалась. Из чистого упрямства, конечно. Слишком вжилась в роль образцовой мамаши. Илье же было плевать — есть она или нет, поэтому он особо не настаивал.

Мать, хмуро скрестив руки на груди, с откровенной неприязнью разглядывала входящего сына. Как только она разглядела Илью получше — раздражение и недовольство сменились тревогой.

— Что опять случилось?! Тебе нужен врач! — начала она, идя следом за Ильей через огромную гостиную, увешанную картинами. — Я позвоню, Олег, приедет!

— Справлюсь. Просто потерял много кровушки, ща зашьюсь, — устало отмахнулся Илья.

— Илья, ты… Ты же знаешь… Ты болен, — попыталась уговорить она сына. — Ты не можешь оценивать все, как нормальный человек.

— Да, вообще изи! Если ты помнишь, я учусь на врача, — отстраненно заметил он.

Илья зашёл на кухню, тщательно вымыл руки, снял пластырь, промыл порезы и ссадины на лице. Потом взглянул в зеркало. Вокруг глаз наметились два синяка, так называемый эффект очков. Присмотрелся к зрачкам — это было нелегко, потому что глаза у Ильи были такими черными, что контуры зрачков едва намечались.

— Илья, это не то! Тебе же говорили, как опасно твое заболевание?.. Ты же помнишь, что мы с тобой пережили? Я звоню Олегу!

Мать схватила телефон. Илья подошел к ней, отобрал трубку и положил обратно.

— Не чувствовать боль — не болезнь. Болезнь, когда люди боль чувствуют. Даже слова однокоренные боль и болезнь. Я не хочу слушать нотации твоего Олега, тебя хватает.

— Самая ужасная болезнь — жить без боли, ты словно бы уже мертв…

— Сотрясения нет. Легкие ссадины и ушибы. Небольшая кровопотеря. В целом состояние не опасное. Назначу себе железосодержащие препараты. И придется наложить шов на лоб, — монотонно констатировал он, доставая аптечку. — Кажется, останется шрам. Мне пойдет?

— Ты похож на отца. Тебе все пойдет, — автоматически сказала мать, садясь за стол.

Она потёрла переносицу, и уставилась невидящим взором на телефон, словно надеясь, что тот зазвонит или даст совет. Так ничего и не дождавшись, раздраженно выпалила:

— Если твое состояние в норме, тогда потрудись объяснить, что опять с тобой приключилось?! Где ты все время шляешься?! Не нагулялся по своей Европе?!

Она соскочила со стула и стала мерить просторную кухню шагами. Остановилась у панорамного окна и грустно посмотрела вниз.

— Я попал в аварию. Разбил машину…

— От тебя же смердит за версту! Ты опять пьяный за руль сел?! — закричала она.

Руки у матери мелко задрожали, но она продолжала смотреть на то, как из-за горизонта медленно показывается краешек солнца.

— У меня со слухом порядок, — спокойно ответил Илья. — Нет, садился я обдолбанный, а пил уже в машине.

— Ты болен! Тебе нужен психиатр! Давай мы тебя пролечим. Может Швейцария?

Она повернулась и умоляюще посмотрела на сына.

— Истеришь постоянно ты, а психиатр и больничка нужны мне. Лолка.

— Я так устала за эти годы, Илья. — Мать подошла к нему почти вплотную, и, развернув к себе, попросила: — Взгляни на меня.

Илья равнодушно, с высоты своего роста — он был выше на две головы — смерил мать оценивающим взглядом.

Вид у неё был, действительно, изможденный. В ней еще угадывалась былая красота, но на этой красоте лежала тень: блондинистые от природы волосы потускнели, под большими серыми глазами залегли черные круги. На лице проступила мелкая сеть морщин и четко очерченные губы были безжизненно белыми.

— Лучше бы ты родился без ног, чем то, чем ты родился… — бросила она.

— Выглядишь, рили, не очень. С твоими деньгами эт стремно. О пластике не думала? Мне как раз скоро нужна будет практика.

— Иногда я хочу, чтоб ты умер, — прошептала мать, голос ее чуть дрогнул, она заглотнула воздух, желая еще о чем-то сказать, но, передумав, отвернулась и нетвердой походкой зашагала прочь из кухни.

— Надо было сделать аборт, — усмехнулся ей вслед Илья.

Он вдел нитку в иголку. Саморассасывающиеся нитки Илья приобрел в Германии, швы снимать не придется. Внимательно посмотрел в зеркало, и, уверенной рукой сдвинув края кожи, стал зашивать рассеченный лоб.

Закончив, Илья критически осмотрел свою работу: стежки были безупречно-ровными. Не зря ему прочили большую карьеру хирурга.

Он удовлетворенно кивнул и пошел в спальню отсыпаться.

***

Сидеть на кухонной табуретке, покрытой вязаным ковриком, было тепло и спокойно.

На плите посвистывал чайник.

После ванны на мокрые волосы им накрутили полотенца, от чего все трое выглядели как арабские султанчики из сказок про Али-Бабу.

Баба Люся накормила жареной картошкой с салом и лучком, напоила вкусным травяным чаем.

Вадик уснул прямо за столом, мило свесившись на стуле.

Пошли стелить постели.

Баба Люся показала, где взять белье. Аня с тревогой, шепотом, призналась, что Вадик по ночам не держит мочу.

— Да не волнуйся ты так, деточка, у меня там где-то с дачной теплицы остатки полиэтилена лежали, постелите, и делов-то.

Баб Люся взяла полотенце и пошла в душ.

Аня подставила стул и достала с антресолей чистое постельное бельё и полиэтилен, передав все в протянутые руки Арины, спустилась со стула.

— Странная бабуська, — тихо хихикнула Арина.

— Не странная, а добрая. Она нам очень помогла.

— Да! А картофан-то какой вкусный с салом!

— Стели простыни, а я беру на себя пододеяльники, — улыбнулась Аня.

Как всегда заправить с первого раза у Ани не получилось, ей пришлось до половины залезть в прорезь, чтобы изнутри разровнять непослушное одеяло.

Ане вспомнились мамины пододеяльники с правильными дырками посередине и особенным запахом.

Арина, глядя на Аню, хихикала.

— Неумеха!

— Как ты смеешь смеяться надо мной, маленькая девочка?! Проси пощады! — замогильным голосом протянула Аня, раскинув руки на ширину пододеяльника и изображая приведение.