Павел Журавель - Медвежьи углы
Павел Журавель - Медвежьи углы краткое содержание
Павел Журавель
Медвежьи углы
Мы — медведи
— Бачишь, шо робиться! — жаловался Виталик, — не можу нiяк у кiмнатi щілини заізолювати, от дитя й хворіє.
Тут их сын Макар начал так выть и капризничать, что я понял — пора идти.
Виталик виновато посмотрел на меня:
— Ще чаю? — безнадежно предложил он мне.
— Нет, уже пора. Мне Женьку скоро укладывать, — подыграл я Виталику. Понимал — им пора.
Мы с Женькой с радостью выпорхнули в сырую темную осень. Запахи, как телохранители, обступили нас во тьме и повели.
Наступило то самое благословенное время, когда поток возвращающихся с работы уже иссяк, а до начала плавного, нестройного кружения влюбленных и романтиков по вечернему городку было еще часа три. Мы с Женей это знали, поэтому быстро добежали до темного соснового леска и… нырнули в шкуры. Все-таки осенние ночи самые темные, поэтому побыть собой можно было подольше и не волнуясь, как летом и зимой. Но искушение перебежать дорогу, полную машин, в нашем четвероногом, мохнатом обличии пришлось побороть.
Брести человеками домой было не так уютно. Мы ёжились от холодного ветра, шмыгали носами и сплетничали о Виталике.
— Пап, а они и летом так жарко живут? — спросил Женька.
— Не, ну летом они могут плавать и в комнатной воде, а то и вообще в село, к реке двинуть.
— А почему они к морю не едут? — занудствовал Женя.
— А почему мы в леса и горы не уходим? — вредничал я.
— А правда, лучше быть просто людьми, тогда живешь себе и живешь, — рассуждал сын.
— По-разному, — уклонялся от прямого ответа я. Не хотелось впадать в крайности и травмировать ребенка.
В школе я очень страдал: меня часто обижали, называя толстяком, и на физре я не ловил успехов — бегал плохо, подтянуться нормально не мог, в футбол не гонял, поэтому мнения пацаны были обо мне невысокого.
А как им, придуркам юным, объяснишь, что я не такой, как все люди. А взрослым тем более не объяснишь и сыну не объяснишь, и себе не объяснишь.
Только вечерком вот так побегаешь по лесу, по деревьям полазишь, воздух понюхаешь и объяснять никому ничего не надо. Главное, чтобы лишних глаз не было.
Виталик с сыном родом из рыб, причем из тропических, холода очень боятся, а ведь живут в наших широтах издавна. Живут и мучаются.
Женя их тоже очень жалел, но с оттенком медвежьего превосходства, пришлось его пыл охладить.
Я ему про дядю рассказал, который с детства хотел служить в ВДВ, но отправили его в стройбат из-за плоскостопия, хотя был высок, могуч и собой красив.
— И у тебя плоскостопие может быть, — пугал я сына, — ведь у нас, медведей, стопа обычно плоская.
— А зачем же вы мне кроссовки с супинатором купили, а не те красивенькие! — парировал он.
— Круто! — ошизел я. У меня в детстве таких вопросов не возникало.
От ответа решил уйти.
— Кстати, а знаешь, у этого дяди, который в ВДВ не попал, была шкатулка для сигарет в виде осла. Ему на уши жмешь, а сигарета из попы появляется.
— Ого! А какого он был цвета? — спросил сын. Слава Богу, разговор я перевел.
— Сверху коричневого, а снизу бежевого.
— Ммм. — Женя задумался.
Остаток дороги шли молча. Женя нюхал воздух, а я переживал.
Про любовь дяди к ВДВ — был обман: медведю в людях тяжело, многие наши после армии из медведей выбывают.
Интересно, а как рыбы в армии устраиваются, — подумал я.
Надо будет у Виталика спросить, когда в следующий раз придем. Не он, так, может, отец или его брат там были.
Медведь
— Рад вас наблюдать и видеть. Давненько-давненько ваших не было видно, — сказано было доброжелательно и старообразно. Петрович любил такой стиль и манеру общения. Но все равно некоторое время привычно паниковал и соображал нервно, что сделать с собеседником и где он прокололся.
Собеседник его подплыл совершенно бесшумно на плоскодонке и был миленьким, щупленьким старичком.
Тэк-с! — соображал Петрович, как это дитя полей и огородов его узрело?
— Ага! Именно узрело, да это ж Неандертал! Щупленький, тонкокостный, с необыкновенно интеллигентным для человека лицом и удивительным зрением.
Петрович, перед тем как хвост распушить и когти выпустить, километров на пять берега просмотрел вверх и вниз — никого не было в округе, любого человека он бы сразу почувствовал, только не неандерталов. Что делать! Тупиковая ветвь!
— Здрасьте-здрасьте, — улыбнулся Петрович и окончательно озверел, то есть позволил себе полностью обрасти шерстью, а во рту появились клыки. Показывал рыбаку, что понял кто тот.
— А вы как тут бытуете? Не ловят Вас? — Петрович был рабочим человеком и интеллигентов не любил, а тут еще испугался было.
— Нет-нет, — заверил тот, — все тихо. Я бы тоже рассупонился, да боюсь рыбу распугать.
— По реке идти сейчас одно удовольствие, никаких человеков как вымерли все, — радовался старик.
— Хе! — крякнул Петрович, — тут за нами несколько банд идет, толпа молодежи на резиновых лодках, рыбаки и еще три байдарки.
— Байдарки ваши? — среагировал дед.
— Нет, чужие, мы их даже не видели, но чую — идут — подчеркнул интонацией Петрович.
— А мне ничего не почувствовалось. Помирать пора, — огорчился дед.
— Да, ладно вам, — смягчился Петрович.
Владимир Петрович был тертый медведь, его не проведешь, у него было прекрасное алиби для людей: человеческая жена из местных жителей, речь и манеры своего в доску парня и работа, на которой не дашь себе и другим расслабиться, а чтобы не сойти с ума — прекрасное хобби: туризм и рыбалка. Заподозрить его в нечеловечности было невозможно.
Турпоход на байдарках всегда был в одно и тоже время — первая половина августа, незадолго до открытия охотничьего сезон. Охотников еще нет, а местных жителей уже нет. Тут можно расслабиться и время от времени принимать свой обычный вид, ночью побродить по лесу, бурча и принюхиваясь, плавать по течению реки вверх вниз, а на берегу его сторожил Борька Пинчук — псоголовец по происхождению и походный приятель. Он редко превращался в животное во время похода надолго. Только однажды, лет десять назад, расслабился и дня три, без перерыва, бегал в зверином обличии, пугая грибников из окрестных сел. Пришлось потом с маршрута сойти. И не потому, что Петрович на работу опаздывал, а исключительно из-за конспирации: где это видано, чтобы по лесу гонял седой пес размером с теленка и насвистывал под свой собачий нос популярные мотивчики. Но пронесло тогда.
— А что ваша прекрасная спутница? — спросил рыбак.
Петрович прикрыл глаза и значительно покачал головой.
Для конспирации брали настоящего человека — тихую, мечтательную и ужасно застенчивую женщину Лилю.
Она с солнцем ложилась спать и с ним же вставала — прекрасно для таких ночных хищников, как Петрович с Борькой. И палатка у нее отдельная. Была тихая, как птичка, любила на дневках собирать грибы, ягоды, травы к чаю, но готовить Петрович ей не доверял, кто их, тихих, знает. Не ровен час — снотворное в котел, а проснешься в зоопарке или у кого-нибудь над камином, на полстены растянутый.
В их с Борей дела Лиля не лезла, на дневках часами гуляла в полях и лугах. Когда она возвращалась или просыпалась, они чувствовали и моментально обращались в человека.
— А все-таки жаль, что много людей на реке. Мне так долго времени нужно, чтобы в себя прийти, — не успокаивался рыбак.
Петрович снова стал человеком — седым и худощавым. Подошла Лиля и поздоровалась со старым рыбаком.
— Совсем перестал чувствовать, дорогой мой, — сокрушенно прошептал неандерталец Петровичу и отплыл восвояси.
Борька рыбалку не любил, потому гремел котелками и мисками, чего-то готовя. Петровичу было лениво лезть в дела готовки, потому он, спросив мастырки у деда, рыбачил верховодку и прислушивался к реке. Лиля, перестав быть тихой, упражнялась на дудочке, которую где-то раздобыла. Петрович подозревал жену, с которой Лиля дружила. Жена Петровича была музработником в бывшем доме пионеров и доступ к инструменту имела.
— Фью-фью, фью-фью-фью, — свистом помогал Петрович экзерсисам Лили, верховодка, понятное дело, от этого совсем не ловилась, но он рыбачил для конспирации, ему хотелось вынюхать, как далеко от них другие группы по реке.
Ночь грядет безлунная, хорошо бы полностью развоплотиться и побегать, — думал медведь Петрович.
Совсем стемнело, ужин был готов.
— Давайте на берегу поедим — предложил Боря.
— Ага, тоже хочет побегать, — замер Петрович и опять посмотрел вверх по реке.
— Даже если кто и поплывет, нас не увидят, — глядя вверх по течению сказала Лиля.
Петрович отвернулся и демонстративно зевнул. Борька веток в костер подкинул, Лиля залезла в палатку и продолжила тренировку — фью-фью, фью-фью-фью…
