Нелли Мартова - Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры
Как странно. Если бы пару месяцев назад ее привели в эту квартиру, она бы ни за что в жизни не подумала, что эта рабочая студия принадлежит ее матери. Кроме стола и разбросанного мусора, все кругом было на своих местах, ящички и полки в стеллажах заполнены со свойственной маме аккуратностью, но здесь не было ни одной детали, которая говорила бы о хозяйке хоть что-то личное – ни на кухне, ни на столе, ни в ванной. Даже мыло не такое, какое мама любила покупать домой. Инга сидела на диване, разглядывала комнату, размышляла. Почему все-таки мама скрывала от нее такую важную часть своей жизни? Почему она не хотела, чтобы Инга стала скрапбукером? Боялась, что она захочет сразу уйти в тот, другой мир? Выходит, там не так уж и хорошо? Повинуясь внезапному импульсу, Инга поднялась, заглянула в ящик дивана. Там лежали несколько старых простыней, хорошо ей знакомых. Пару лет назад навещала маму, когда та болела гриппом, и знакомая наволочка в рыжий цветочек напомнила ей родное лицо, и сразу же захотелось обнять ее. Инга расплакалась. Ревела и проклинала себя. Это что, она теперь будет плакать по каждому поводу, как маленький ребенок? Или только до тех пор, пока не выплачет все слезы за предыдущие двадцать с лишним лет ее жизни?
Потом она немного успокоилась, сделала себе чай и принялась исследовать содержимое стеллажей. Материалы можно оставить на потом, больше всего ее интересовали папки с документами. Заказы, какие-то списки, но где же та самая коллекция? В самом нижней левой секции она нашла толстую пожелтевшую тетрадь в белой псевдокожаной обложке, какие делали еще в советские времена. Страницы в клеточку хранили вырезки из газет, записи аккуратным маминым почерком и фотографии. В Италии, куда Инга несколько раз ездила на практику, она часто видела в католических храмах уголки, куда в благодарность покровителям прихожане приносили свидетельства радостей своей жизни – свадебную фату невесты, серебряное изображение руки или ноги, ползунки или распашонки. Белая тетрадь напомнила ей именно этот обычай. В ней нашлись фотографии свадеб и младенцев, сообщения о вручении каких-то наград, сложенные вчетверо афиши спектаклей, вырезанные из книг заглавные страницы, статьи из журналов о художниках и поэтах, вырезки со стихами и просто заметки:
«В. защитил кандидатскую диссертацию, получил два патента».
«П. после развода снова женился, у него двое чудесных детишек».
Снизу другой ручкой приписано: «Бывшей жене оставил квартиру, помог устроиться на работу».
Были и бытовые заметки:
«Сосед З. Р. перестал играть на барабане по ночам».
«Р. достал джинсы своей мечты».
«Муж М. научил ее водить машину».
А вот этим достижением Инга бы гордилась, неужели открытка способна и на такое? Это ж не каждому наркологу или психологу подвластно:
«Вл. бросил пить и курить, устроился на работу».
Интересно, какая специализация была у мамы? То есть не была, конечно, а есть! Она забыла спросить у клоуна, а тут столько всего разного, что сразу и не поймешь.
На каждую страницу тетради ее внутренняя радость откликалась взрывной волной. Каждую страничку заполняла родная, теплая, искрящаяся радость. Инга подумала, что любой, кому доставалась мамина открытка, хотя бы на краткий миг прикасался к этой радости. Теперь она там, в Меркабуре, и не может ни для кого сделать ничего хорошего. Разве что для того скрапбукера или скрапбукерши… нет, не может быть, чтобы они были в альбоме какой-то стервозной бабищи.
Инга листала альбом и понимала: ей пока нельзя туда, в тот мир. Теперь каждый выбор в ее жизни или прибавляет в ней внутренней радости, или отнимает ее. И непонятно, что случится с этой радостью в том мире. Надо ли ее хранить глубоко в себе или, наоборот, делить ее с другими, чтобы она росла, чтобы не пропадала? А если она исчезнет совсем, эта радость, сможет ли Инга жить по-прежнему? Да сможет ли она жить вообще? Разве что, если начисто забудет все, что случилось с того момента, когда она открыла студенческий альбом родителей.
Она пролистала белую тетрадь до конца, собиралась уже поставить ее на место, когда обнаружила в дальнем углу полки еще одну тетрадь, такую же, только в черной обложке. Открыла первую страницу, прочитала:
«М. вышла замуж, муж регулярно избивает ее».
Снизу красной ручкой: «Не может справиться с ненавистью ко мне?»
Фотографий и вырезок в черной тетради было мало, только встречались изредка некрологи – крохотные объявления в толстых черных рамках, вырезанные из газет.
«Р. написал прекрасные стихи, их сначала приняли к публикации, потом отказались публиковать, он попал в психбольницу, тяжело заболел».
«С. сделал открытие, но его не поняли, он провалил защиту диссертации».
«Н. сначала добился потрясающего успеха, но потом буквально за год стал алкоголиком».
«С. после увольнения с работы сел писать научную книгу, но не довел работу до конца и внезапно покончил с собой».
И снова снизу приписка красной ручкой: «Его коллега уехал в Англию и опубликовал целый ряд статей в научных журналах. Работе (общей с С.) прочат большое будущее».
Что это? Тоже результат действия открыток? Нет, не может быть! Это какая-то ошибка. Может быть, это неудачи других скрапбукеров? Может, вообще все эти заметки – не об открытках ее мамы, может быть, она просто собирала все известные ей случаи? Инга потрясла головой: не стоит себя обманывать. Заказы поступали от Магрина, выполнять их ее вынуждал контракт. «Не навреди намеренно» – контракт не требует нарушать Кодекс, значит, в открытках не было намеренного вреда. Почему же так вышло у всех этих заказчиков? Случилось ли бы с ними то же самое, если бы они не получили скрап-открытку? Может быть, поэтому мама так не хотела, чтобы Инга стала скрапбукером? Боялась, что открытки дочери, по контракту или без него, тоже будут пробуждать в людях не самые лучшие качества вопреки ее желаниям.
Инга вдруг почувствовала азарт. Как в тот момент, когда она делала шаг в пропасть, когда одним-единственным усилием – не воли даже, а чего-то неведомого, но очень сильного, поднимающегося из глубины души, – заставляла себя прыгать с моста, ходить по горячим углям, выходить на улицы города в золотом костюме, рисовать открытку на глазах у хулиганов. Эта тоненькая ниточка, которая связывает самую ее человеческую суть с настоящим, опасным, реальным миром, где можно упасть в пропасть, где можно открыткой убить человека, а можно нести радость, – эта ниточка и есть то, ради чего стоит жить в этом мире, это ее предназначение. Нет, она не готова променять даже один-единственный шаг в пропасть на океан меркабурского спокойствия и безмятежности.
Ей не нужен мир, которым можно управлять легким движением руки.
Ей нужен риск. Она хочет держать этот баланс сама.
И на ее пути скрапбукера не должно быть ничего, кроме радости.
Но если контракт – единственный способ спасти родителей – то она на это готова. А потом придумает, как его расторгнуть. Загвоздка только в одном – надо отговорить соперницу.
За окном светало. Инга посмотрела на часы – надо привести себя в порядок перед встречей с Вандой. Волна азарта пробрала ее до самых кончиков пальцев, Инга бережно положила на место обе тетради, еще раз оглядела комнату и смахнула набежавшую снова слезу. Вымыла кружку, тщательно вытерла полотенцем, поставила на место. Пусть будет полный порядок.
Закрыв дверь, она некоторое время стояла перед ковриком, потом тяжело вздохнула и сунула под него ключ. Если мама так хотела, пусть так и будет. Вдруг она вернется раньше, чем Инга об этом узнает?
У входа в подъезд Инга едва не столкнулась с худенькой девушкой, которая несла в руках большую спортивную сумку. Что она тут делает в такой ранний час? Наверное, возвращается из другого города, с вокзала или из аэропорта. Лицо, усыпанное веснушками, показалось ей смутно знакомым. Но Инга слишком сосредоточилась на предстоящем разговоре с соперницей – Вандой, чтобы сколько-нибудь долго предаваться воспоминаниям.
* * *Той ночью, после разговора с отцом, Софья долго сидела в мансарде с маленьким белым конвертом в руках. Доставала открытку, разглядывала. Маленькая белая карточка, меньше стандартной открытки, пахнет тяжелыми сладкими духами. Почти чистая, только в серединке – кроссворд из четырех пересеченных слов. Заполнены только две буквы: «не». Как Джума догадалась, чем можно зацепить отца? Внизу кверху ногами, как это обычно бывает в газетах, написан маленькими буквами ответ на кроссворд, слова складывались в предложение: «Она – не часть твоей жизни». Как все просто у Джумы! И почему она так не нравится Надежде Петровне?
Софья положила открытку с кроссвордом обратно в белый конверт, долго вертела в руках, ощупывала, как слепой – листок с текстом, написанным азбукой Брайля. И никак не могла понять сама себя: почему, ну почему она не хочет отдать ее отцу? Ведь завтра, когда она уйдет, ему наверняка опять станет плохо. Разве эта карточка – не проявление заботы о нем, даже в некотором смысле – способ выразить дочернюю любовь? Тогда в чем же дело? Трудно понять. Чувства притупились. Вокруг нее снова выросла толстая скорлупа, но ей не хотелось плакать, как это бывало раньше после подобных разговоров с отцом. Битый час она смотрела на конверт, пока не поняла, что не сможет его отдать. По крайней мере не сейчас. Ей нужно как следует подумать, причем подальше от отца, без эмоций, без тягостного ощущения скорлупы вокруг, когда она и сама в себе толком не может разобраться.
