Андрей Посняков - Семейное дело
— Придёт кто? — насторожился Газон.
— Жду, — коротко ответил шас.
— Я не хочу умирать.
— И не придётся.
— Точно?
— Я не прошу тебя сражаться — только следить.
— А вдруг он заметит?
— А ты не просто следи, а транслируй мне видео. Тогда ему не будет никакого смысла тебя убивать… — Сулир вспомнил, с кем говорит, и уточнил: — Ты сможешь наладить передачу?
— Разберусь, — пробурчал дикарь. — Делал раньше.
— Вот и хорошо. — Ещё одна пауза. — Возьми «различитель».
И протянул Газону очки с тёмными стёклами — Красные Шапки не владели магией, и поскольку таинственный некто наверняка заявится в усадьбу под прикрытием морока, увидеть его дикарь сможет только с помощью артефакта.
— Денег тоже дай, — отрывисто произнёс Газон, забирая очки. — На такой риск я за одну зарплату не пойду.
— Вот тебе деньги. — Шас отсчитал подчинённому несколько купюр. — Бухай только по необходимости и смотри в оба.
— Да понял я, понял. — Шапка сунул банкноты за пояс и впервые за всё время разговора приятно улыбнулся: — Хорошо с тобой, молдаванин.
— Я — архитектор.
— А я как сказал?
* * *Дом вызывал жалость…
Нет, пожалуй, не так. Жалость вызывали его обитатели, неспособные ни отыскать чего получше, ни потребовать от городских властей привести в порядок старое и в общем-то красивое строение. Четырёхэтажный дом, построенный в самом начале XX века, мог стать украшением улицы, но сейчас вызывал лишь горькое недоумение: как можно довести до такого состояния здание, стоящее едва ли не в центре? Зачем? Неужели людям настолько безразлично, где они живут? Зачем превращать в помойку собственный город?
Да, Озёрск — провинция. Но он всегда был провинцией, однако посмотрите, как его отстраивали раньше! Попробуйте почувствовать, сколько тепла и любви хранят старые камни.
Не можете почувствовать? Тогда о чём с вами говорить?
Какие же вы озёрцы?
Впрочем, тот, кто вошёл в дом сейчас, был далёк от подобных размышлений и чувств. И старые камни оставляли его равнодушным.
А дом вызывал у него не недоумение, а брезгливость.
Тёмный подъезд. Скрипучая лестница. Запах старости…
«Почему они соглашаются тут жить? Или перестали замечать то, что их окружает?»
Скорее всего, так и есть — перестали замечать. Смирились.
А может — никогда не видели, не задумывались, потому что не с чем было сравнивать?
Простые люди в простой ситуации. Им дали где жить, они и живут, ветшая вместе с домом.
Очень простые люди, поскольку ни подъезд, ни дверь квартиры не защищались магией. Не было тут «ничего особенного», мягко убеждавшего вороватых прохожих, что за закрытой дверью нет и никогда не было ничего интересного. Не переливались опасным предупреждением контуры «Кольца саламандры», способные сжечь даже средний танк, соберись он сдуру прорваться через входную дверь. Не было даже примитивных «Серебряных колокольчиков», предупреждающих хозяина о незаконном проникновении.
И внутри, как показало беглое сканирование, отсутствовали какие бы то ни было артефакты.
— Нет, спящие у тебя наверняка есть, куда же без них… — Однако почувствовать надёжно замаскированные магические устройства не смог бы даже нав. — А во всём остальном — молодец! Квартира не привлекает внимания. Никто и не подумает, что тут логово жителя Тайного Города.
Примитивные — даже по человским меркам — замки не выдержали вмешательства простеньких отмычек, и квартира отдалась вторжению, как наполеоновский Париж — русскому войску: без особой радости, но покорно, стараясь, раз уж не получилось отбиться, хоть удовольствие получить.
— Не слишком ли скромненько? Я понимаю — надо играть роль, но ведь это уже чересчур. Ты-то в отличие от них знаешь, что может быть лучше.
В коридоре — древний, как скифские шлемы, шкаф с мутным зеркалом. Внутри шкафа — довольно простенький набор молодёжной одежды: джинсы, майки, кофточки, блузки. Пара недорогих деловых костюмов, брюки, заурядные туфли.
— Гм… Ты всё это носишь на спор? Или тебе доплачивают за кошмарный внешний вид?
Ванная комната более-менее отремонтирована, плитку менять не стали, но отмыли, саму ванну, кажется, покрасили, поставили новый смеситель. На стеклянной полке под зеркалом — дешёвый парфюм.
— Ты серьёзно? Но на себе-то зачем экономить? Всё равно провинциалы не поймут… Зачем ты пользуешь эту жидкость, которую даже её производители не называют духами?
В комнате новые обои и новая мебель: диван, телевизор, кресло, книжные полки, небольшой письменный стол с дешёвым ноутбуком. Два карандашных портрета на столе, два местных донжуана во всей красе, написанные с потрясающим сходством.
— А ты и правда талантлива…
Кухня, судя по всему, осталась старая, однако её тоже отмыли.
И, — подтверждая результаты первоначального сканирования, — никаких магических следов или «закладок». Ничего подозрительного. Ни одной ниточки, способной привести к Тайному Городу.
— Уважаю. Нет, действительно: жить в глухой провинции, в помойке и не пользоваться магией… Уважаю. Ты, Лера, настоящий профессионал. А настоящие профессионалы весьма опасны.
Потому что тот, кто готов ради легенды мучиться несколько месяцев в подобной помойке, способен на многое.
— Кумар молодец, знал, кого взять с собой.
Именно поэтому Сулир до сих пор не имел ни покушений, ни даже угроз в свой адрес: профессионала уровня «Валерии Викторовны» нанимают не только для охраны, но и с целью кровавой и жестокой мести, и случись что с работодателем, «преподаватель ИЗО» пойдёт до конца просто потому, что будет обязана это сделать.
— Ладно, разберёмся…
Осмотр закончился.
Никаких записей или артефактов, проливающих свет на нынешнее задание обитательницы однокомнатной квартиры, не обнаружено, все версии на её счёт так и остались версиями. Ставить свои артефакты, например на подслушивание, смысла не имело — профессионал такого класса обнаружит их с лёгкостью. И насторожится. А давать «Валерии Викторовне» лишний повод для подозрений не следовало.
— Мы ещё увидимся, брюнеточка. И не только увидимся.
Дверь мягко затворилась, щёлкнули замки, скрипнула лестница — она реагировала даже на легчайшие шаги, и…
Резкий поворот, мягкий толчок в соседскую дверь и вкрадчивый вопрос:
— Зачем ты на меня смотришь, бабушка?
Тишина. Перекошенное лицо отшатнувшейся в глубь коридора старухи. Страх, который можно буквально пощупать… погладить… облизать…
Страх старухи особенно сладок, ведь она знает цену времени, знает, как мало ей осталось, дорожит каждой непрожитой секундой, и каждая из них отображается сейчас на морщинистом лице.
А в ответ — улыбка.
Добрая. Можно сказать — человечная.
Страшная.
— Зачем ты на меня смотришь, бабушка?
— Я не смотрела, — бормочет старуха. Ей очень хочется перекреститься, но страшно поднимать руку. И ещё она догадывается, что крест не поможет. Не в этот раз.
— На меня нельзя смотреть, бабушка.
— Уходи, — шепчет любопытная соседка. Слишком любопытная.
— Уйду.
Но улыбка обещает другое.
— Сейчас уходи. — Старуха почти шипит. Но это не шипение разъярённой змеи, нет, это газ покидает детский шарик.
— А ты никому обо мне не расскажешь?
Вопрос звучит издевательски, любой, даже самый тупой зритель, окажись он сейчас в тёмном коридоре, понял бы, что вопрос противоречит улыбке, а значит, его можно не рассматривать всерьёз. Любой бы понял, но только не старуха. Потому что для неё в этом вопросе таится надежда.
— Не расскажу.
— Честно?
Чем больше боится жертва, тем острее наслаждение.
— Богом клянусь.
— Хорошо… — Лёгкое движение назад, к двери, но именно лёгкое, только для того, чтобы увидеть мгновение облегчения на лице жертвы, только чтобы насладиться перепадом настроений несчастной: вот старуха радуется, в её глазах читается надежда… Которую тут же сменяет дикий ужас.
Потому что следующее движение — вперёд.
Потому что человеческое лицо превращается в чудовищную морду, а когти бьют в грудь.
— Дьявол, — шепчет старуха.
И поднимает руку, пытаясь… не защититься, нет — перекреститься.
* * *— Вот, товарищи милиционеры, проходьте за мной! — Музейная уборщица (она же и гардеробщица) тётя Глаша встретила опергруппу на крыльце, замахала руками, привлекая внимание и подтверждая, что сюда приехали, сюда, не ошиблись, а затем поспешила вперёд, показывая дорогу.
— Мы уж не милиционеры, тётенька, — улыбнулся Ройкин. — Давно уже не милиционеры.
— Да я привыкла, — отмахнулась уборщица. — У вас постоянно чего-то меняется, что ж теперь, переучиваться?
— Теперь не надо.
