Андрей Посняков - Семейное дело
И страшно подумать, что увидят стоящие у ограды дети. Страшно. Одно понятно: плакать они в дальнейшем будут не при виде диких псов, а вспоминая молоденькую учительницу рисования.
«Надо удержать!»
И в этот момент, к счастью, Лера увидела вожака стаи.
— Любишь гоняться за детьми?
Нет, вопроса не получилось — только хриплый рык, полный обещания смерти, и бешеный взгляд готового сорваться чудовища, обещающий то же самое, только быстрее и мучительнее.
Секунду зверь смотрел на зверя, а затем — отступил.
И стая враз перестала лаять, поглядывая на Валерию с явным страхом.
— Прочь!
Псины бросились вверх по улице.
— Ты в порядке?
— Ты в порядке?
Валерия дождалась короткого кивка от мальчика и обернулась на чужой вопрос из-за спины — Ройкин! Лицо перекошено, в руке табельный «макаров». «Ты откуда тут взялся, Димуля? Следил, что ли?»
— Я к тебе хотел… — Ройкин повёл рукой, увидел в ней пистолет, изумился и принялся неловко запихивать его в кобуру. — Думал… насчёт вечера договориться…
Голос его подрагивал.
Белый «Форд» стоял посреди дороги, дверца распахнута, двигатель не заглушён: подъезжая, опер увидел, что девушка в беде, и сразу бросился на помощь.
— Спасибо! — Лера быстро поцеловала Диму в губы. — Спасибо.
— Ты как?
— Нормально.
— Ты прямо на них…
— Всё в порядке. — Девушка вернулась к мальчику. — Лёша, поднимайся.
— А они точно ушли?
— Тебя не покусали?
Подбежали Марина Николаевна с продлёнки, завхоз Кардалевич.
— Посмотрите мальчика, — попросила Лера. — Проверьте, нет ли укусов.
— А вы, Валерия Викторовна?
— Я в порядке, меня не тронули.
— Как ты их прогнала? — тихо спросил Ройкин, отводя девушку в сторону. — Из баллончика? Газом?
— Нет. — Лера дёрнула плечом: — Просто попросила уйти.
— Просто попросила?!
— Рявкнула: «Вон!!», они и послушали. — Лера слабо улыбнулась. — Я ведь учительница…
И посмотрела в сторону сквера. Но не на калитку, рядом с которой толпилась её группа, а дальше по улице, где возле кустов сирени, как показалось девушке, ошивался Цыпа.
* * *Прораб Василий Данилович Шишкин подстерёг архитектора на улице, у главного крыльца реставрируемой усадьбы. Внутрь не пошёл. Во-первых, сапоги после путешествия по зоне земляных работ были настолько грязными, что Шишкин не рискнул топтаться в них по паркету, пусть даже не циклёванному и плотно накрытому плёнкой. А во-вторых, не хотел присутствовать при дичайшем разносе, что устроил архитектор главному реставратору. Что стало поводом, да и был ли он вообще — повод, — Василий Данилович не знал, да и не хотел знать, и радовался, что сам легко отделался во время прошлой истерики, связанной с неправильной, по мнению архитектора, подготовкой набережной. Но надо отдать должное: с момента обнаружения подземного хода Кумарский-Небалуев вёл себя тише обычного и в истерики впадал строго по делу, а не просто так.
— Ещё одну такую залипуху увижу — тебя самого надо будет реставрировать, идиот! — Сулейман тигром вырвался на оперативный простор, в смысле — на уставленное лесами крыльцо, но уходить с него не спешил и дверь не закрыл, продолжая переругиваться с оставшимся внутри реставратором. — За такие деньги ты здесь должен был Тадж-Махал построить, а не потолок зашпатлевать! По клубам шаришься? — Пауза, во время которой Израилович выслушивал робкий ответ подчинённого, а затем последовала новая порция яда: — Я тебе покажу: «расскажу дяде»! Я твоему дяде сам всё расскажу, бездельник, ты мне ещё должен останешься! Да ты мне уже должен! В рабство оформлю по самой низкой ставке, лентяй! А дядя твой тебя лично будет кнутом подгонять!
Реставратор, который скромно попросил называть его художником, чем-то неуловимо напоминал самого архитектора: тоже черноволосый, носатый и шумный. Только моложе, веселее и пощуплей. Звали его Максим Турчинский, и, по мнению Шишкина, свой гонорар парень отрабатывал на сто сорок шесть процентов — во всяком случае, законченные помещения вызывали у невзыскательного прораба восхищение. Но то ли с холлом у реставраторов действительно не заладилось, то ли Небалуев требовал чего-то необыкновенного, но ругались они крепко. Уже неделю.
— Не надо меня пугать!
— Я ещё не приступал!
— Да я завтра же отсюда уеду!
— И будешь ближайшие сто лет нужники реставрировать!
— Которые вы спроектируете?
— Мальчишка!
— Извините…
— Я всё… Я всем… Я тебе… — Модный архитектор захлопнул тяжеленную дверь с такой силой, что, казалось, содрогнулось всё здание. — Я ещё…
Шишкин сообразил, что сейчас с Сулейманом лучше не общаться, однако удрать не успел.
— Что?! — Архитектор в упор посмотрел на прораба. И внезапно — как будто другой человек на крыльце появился — сменил и тон, и выражение лица: — Василий Данилович, вы проверили подземный ход, как я просил? — В голосе Израиловича слышались и сладость, и елей, и даже малиновое варенье, от обилия которых строитель слегка оторопел.
— Проверил, — кивнул Шишкин. — Никаких скрытых помещений или ответвлений не обнаружено. — И, предвосхищая следующий вопрос, уточнил: — Я лично всё проверил и ручаюсь за результат.
— То есть за отсутствие результата, — протянул Небалуев, незаметно убрав варенье. — То есть получается, что рубль обронил случайный прохожий… Очень жаль.
— Что именно жаль?
— О чём вы хотели со мной поговорить? — Умение Кумарского бесстыдно отбрасывать в сторону невыгодные ему темы вызывало у прораба восхищение.
— Насчёт человека вашего, Сулейман Израилович…
— Это кого ещё? — не понял архитектор.
— Сигизмунда Левого.
— А-а… — Кумарский поджал губы. — А что Левый? И почему он мой?
— Вы ведь его в охрану устроили?
— Попросил принять. — Небалуев вздохнул и протянул руку, явно собираясь взять собеседника за пуговицу, однако в дюйме от грязного ватника холёные пальцы архитектора замерли и плавно вернулись к благородному и дорогому костюму. — Видите ли, Василий Данилович, Сигизмунд Феоклистович переживает сейчас непростые времена. Освободившись, он с трудом возвращается к мирной повседневной жизни, и наша обязанность, наш гражданский долг заключается в том, чтобы помочь ему снова стать полноценным членом общества.
— Бухает он, — тоскливо сообщил прораб. — По ночам.
— Скотина, — с чувством произнёс исполнитель гражданского долга.
— Раньше один напивался, и на это глаза закрывали. А вчера он сотрудникам предложил.
— Отказались?
— Отказались и сообщили.
— Премировать из моего фонда.
— С удовольствием. — Шишкин помялся. — А с Левым что делать?
— Я с ним поговорю, — пообещал архитектор и вытащил из кармана зазвонивший телефон: — Извините, Василий Данилович.
— Да я уже закончил. — Прораб кивнул и быстренько исчез из поля зрения Кумарского. Который, в свою очередь, сделал несколько шагов по деревянному настилу, остановился и громко произнёс:
— Да, Юрий Дмитриевич?
— Вы были правы, Сулейман Израилович, вы были правы! — возбуждённо сообщил директор музея. — Кто-то копался в фондах!
«Проклятие! Какой же я дурак!»
— Что-то пропало?
— Ещё не знаю, Сулейман Израилович! Сегодня всю ночь буду разбираться!
— Завтра утром созвонимся?
— Конечно.
— Прямо детектив какой-то…
— Не то слово, Сулейман Израилович! Не то слово!
Шас медленно убрал телефон в карман, быстро дошёл до «Тигра», припаркованного на асфальтовом пятачке у ворот, и без приязни посмотрел на прислонившегося к переднему крылу дикаря.
— Я тебе говорил не привлекать к пьянкам строи-телей?
— Я чо, прокурор, их привлекать? — окрысился Шапка.
В последнее время, как заметил шас, Газон стал вести себя дерзко и смотреть на благодетеля без почитания, словно прознал о чём-то и затаился. Впрочем, в то, что дикарь мог что-нибудь узнать, шас не верил, а злобу затаил, поскольку считает, будто ему недоплачивают. Все лентяи считают, что им недоплачивают.
— Местных более не спаивать, — предельно жёстко приказал Кумар.
— А то чо?
— А то мне придётся тебя наказать.
— Самому?
— Узнаешь.
Тон, а может — соответствующий взгляд Сулира, сделал своё дело — Шапка прикинулся послушным. Видимо, сообразил, что шас, пусть даже и модный молдаванин, за сокровищами без серьёзной охраны не приедет, вот и взял назад.
— А чо я? — развёл руками дикарь, работая «под дурачка». — Я не поил, я предложил только.
— Впредь не предлагай.
— Ну и ладно, мне больше достанется.
— Вот именно. — Кумар помолчал. — Больше по ночам не отлучайся, будь всё время здесь и следи за происходящим в оба.
