Вадим Панов - Последний адмирал Заграты
— С тех пор многое изменилось, лингиец. Теперь все граждане и все равны. Отвечай на вопрос или убирайся. Ты иностранец и пока не совершил никаких преступлений. Мы не собираемся тебя преследовать.
— А какие преступления совершили дети?
— Они приказали открыть огонь по мирной демонстрации, — вклинился в разговор Кумчик. — Они и полковник Синклер повинны в массовых убийствах и должны понести наказание.
— Законное требование, — помолчав, признал Помпилио.
Лилиан ахнула. Генрих-младший вздрогнул. Кумчик едва заметно выдохнул. Мика несмело улыбнулся. Среди наемников и дружинников пронесся шепоток, им показалось, что бамбадао готов отступить.
Показалось.
— Но принц Генрих тоже действовал на основании закона, — продолжил Помпилио. — Он пытался спасти от погромщиков жителей Альбурга. Возникает юридическая коллизия…
— Не возникает, — отрезал Зопчик. — Несколько часов назад центральный комитет Трудовой партии принял постановление о превентивном аресте всех загратийских адигенов как потенциальных пособников Нестора дер Фунье.
— Принцы не считают себя адигенами.
— Всем известно, что они родственники мятежника, — пожал плечами Зопчик.
— Мерзавец, — прошипела Лилиан.
— Как видишь, Помпилио, мы действуем строго в рамках закона и во имя Заграты.
Голос галанита окреп. Приободрились и вооруженные спутники лидеров, менсалийцы и вулениты остались на месте, а вот дружинники стали медленно приближаться к адигену, догадавшись, что следует пусть и беззвучно, но веско поддержать Зопчика.
— Но мы готовы не просто попрощаться с тобой, лингиец, но даже подарить кое-что на прощанье, — великодушно произнес Ян. — Ты можешь забрать свою подружку. Нам не жалко.
— Да! Забирай ее! — выкрикнул Мучик.
— И убирайся из нашего мира, — закончил Кумчик.
Сорок против одного, еще полсотни во дворце, и тысячи — на площади. Трудовики не сомневались в благоразумии Помпилио и с каждой секундой становились все наглее. А вот адиген выглядел растерянным — он не привык к такому обращению. Громкий титул заставлял людей держаться с Помпилио почтительно, и теперь, столкнувшись с откровенным хамством, адиген не знал, как поступать. Он посмотрел на Зопчика, потом на Лилиан, едва заметно развел руками и сделал несколько шагов назад, оказавшись в окружении дружинников.
— Если девка откажется, мы ее свяжем и доставим на твой цеппель, — рассмеялся Майер.
— И, может быть, даже в сохранности!
— Если она сама ничего не захочет.
Лилиан поджала губы и выразительно посмотрела на Помпилио:
«Будешь слушать, как меня оскорбляют?»
— Я могу выразить свое отношение к происходящему? — тихо осведомился адиген.
— Догадываюсь, что ты хочешь сказать, — самодовольно усмехнулся Зопчик.
— Пусть скажет!
— Да, адиген, говори!
— Обругай нас на прощанье!
— Я не хочу ругаться, — устало произнес бамбадао, сбрасывая плащ.
Выстрел громыхнул, едва первый «Близнец» оказался в руке Помпилио. За ним — следующий, и еще один, и еще… с нарастающей скоростью, сливающиеся в очередь.
Выстрел, выстрел, выстрел…
Враги окружали со всех сторон, и Помпилио не мог промахнуться. И ответного огня не опасался, во всяком случае, сейчас, пока оставались на ногах дружинники и трудовики.
Выстрел, выстрел, выстрел…
Движение вперед, в сторону, уклонение, шаг назад… Помпилио ни на секунду не оставался на месте, отталкивал живых, наступал на мертвых, и стрелял. Стрелял не переставая.
Выстрел, выстрел, выстрел…
Четырнадцать раскатов грома прозвучали меньше, чем за полминуты, и полностью расчистили центр зала. И убитые, и живые — все упали на залитый кровью пол. Лилиан и младшие принцы укрылись за троном. Генрих же оказался за спиной Вебера.
Выстрел. Четырнадцатый.
Вулениты и менсалийцы взяли на изготовку оружие, а между ними — одинокий бамбадао с разряженным «Близнецом».
На одно мгновение.
На одно-единственное мгновение наступила тишина, и Помпилио остался совсем один.
— Помпилио!
— Ты в порядке?
— Да.
— А дети?
— Мессер, я хочу сказать…
— Генрих, потом!
Хвастун выбил ногой окно и пустил в предрассветное небо красную ракету. Эдди и Би расположились у главной двери. Длинный контролировал заднюю. Феликс, успевший сменить револьвер на «Вышибалу», невозмутимо перезаряжал бамбаду.
Помпилио взял девушку за плечо, заглянул в глаза, едва заметно улыбнулся, но слово подобрал неласковое:
— Дура.
— Адигена, — поправила его Лилиан. — Дети в порядке, дорогой, можно ехать.
— Мессер Помпилио, я хотел…
— Генрих! Я же сказал — потом! Будь рядом с адирой! Это приказ! — Помпилио отошел к Веберу: — Феликс, что внутри?
— Полсотни.
— Я думал, будет хуже.
— Помпилио, как ты собираешься выбираться? — осведомилась Лилиан. — Дети говорят, что из дворца ведет подземный ход.
— Будет хуже, когда во дворец ломанется толпа, — пообещал Вебер. — Они наверняка услышали выстрелы.
И тут же, словно подтверждая слова вуленита, с улицы донеслись вопли. Бамбадао подошел к окну.
— Помпилио, что дальше? — требовательно спросила Лилиан.
— Дальше будет кровь, — тихо ответил тот, наблюдая, как пулеметные очереди срезают передние ряды бунтовщиков.
Первым пулеметом Герметикона стал «Маклис», получивший имя в честь не шибко скромного создателя. Громоздкий, тяжелый, требующий водяного охлаждения, он, тем не менее, произвел переворот на полях сражений и в течение нескольких месяцев был принят на вооружение всеми существующими армиями. «Маклисы» заполонили Герметикон, на какое-то время их название стало нарицательным, однако всего через пятнадцать лет мастер Уве Долл представил взыскательной публике свое детище — «Шурхакен», и «Маклисы» мгновенно сошли со сцены.
Крупнокалиберный пулемет, с несложным, но предельно надежным механизмом, полюбился военным с первого взгляда. А поскольку боевые характеристики нового оружия оказались великолепными, «Шурхакены» стали использовать повсюду: в крепостях и на передвижных установках, на бронетягах и цеппелях. А исследовательскому рейдеру Астрологического флота их полагалось пять…
Вывалившийся из облаков «Амуш» открыл огонь сразу, без какого-либо предупреждения, что стало для бунтовщиков полнейшей неожиданностью. Они привыкли к нерешительности военных и полиции, они привыкли к тому, что их пытаются успокоить, уговорить, запугать, в конце концов, а потому мгновенно впали в панику. Крупнокалиберные пули рвали обезумевших от ужаса людей на части, выворачивали из мостовой камни, рикошетили и снова рвали. Пулеметчики знали, что прикрывают Помпилио, и патронов не жалели. И никого не жалели, до краев заливая площадь свинцом и кровью.
