Александр Золотько - Игры богов
Жители города стояли на площади перед Черным храмом. Стояли молча и неподвижно. Когда послышалось бряцанье цепи, люди расступились, открывая путь к храму.
На площадке, выложенной черным мрамором, стоял царь. На нем были те же одежды, что и в роковой день, почти пять лет назад. И в руке был тот же меч. Царь ждал, и на лице его было поровну усталости и обреченности. Не в человеческих силах так долго сохранять ярость и отчаяние. Нужно было просто жить. Просто защищать город. Просто приносить жертвы Разрушителю. И надеяться, что он выполнит их просьбу. Снизойдет до нее, пока они все еще не погибли.
Младшему ребенку в городе было четыре года. Люди не рожали детей. Уцелевшие повитухи не принимали роды, а убивали неродившихся детей. Никто не хотел обрекать на мучения еще и их.
Не было ни барабанов, ни музыки. Лишь шаркающие шаги обреченных да позвякивание цепей. Бродяга был в предпоследней паре. И он не видел, что именно происходило впереди. Только слышал.
– Мы приносим жертву только одному богу, – хриплым голосом сказал царь.
– Мы все, – прошептали жители города, и шепот этот взлетел к темному небу.
– И просим только одного, – сказал царь.
– Мы все, – сказали жители города.
– Прими эти жертвы и разрушь весь мир! Мир, исполненный боли и печали… Убей нас!
– Нас всех, – сказали жители города.
Кто-то из связанных закричал. Цепь дернулась. Влажный хруст раздираемой плоти.
– Тебе! – чуть повысил голос царь. И снова крик.
И снова: «Тебе!» И крик. Хруст. «Тебе». Крик.
Бродяга посмотрел на человека, с которым они были связаны. Мужчина лет тридцати. Крепкий. И уже мертвый. Равнодушно смотрит перед собой, не замечая, что царь подходит к ним все ближе.
«Тебе». И стон.
Никто из пленников не попытался бежать или сопротивляться. Даже в подвале они не разговаривали, а молча смотрели перед собой. Они уже мертвы. Их назначили в жертву. И от них уже ничего не зависит.
Бродяга увидел, как окровавленная рука царя подняла над головой новое сердце, мгновение держала его, а потом швырнула за спину, на черный мрамор.
– Тебе! – тихо сказал царь. Люди молчали.
Царь приблизился к следующей паре. Ударил мечом, вырвал сердце. Поднял. Бросил. Снова ударил мечом. И новое сердце упало среди трех десятков других. Некоторые из них все еще сокращались, пытались гнать несуществующую кровь к несуществующему мозгу.
Напарник Бродяги чуть расправил плечи, словно помогая царю нанести удар точнее.
– Тебе! – сказал царь.
Кровь брызгами ударила в его лицо, уже залитое кровью других. Рука, поднявшая сердце, казалась покрытой алым лаком. Бродяга ждал. Вот сейчас. Сейчас.
Все происходящее вдруг замедлилось. Медленно-медленно царь шагнул к Бродяге. Повел мечом. Лезвие было тонким – его, видно, часто точили. Каждый день.
Меч медленно приближался к груди Бродяги. Плыл. Полз. Кажется, он даже извивался, как змея. Лезвие коснулось груди Бродяги.
Легкая боль. Укол. Бродяга успел почувствовать этот укол прежде, чем боль вспыхнула у него в груди. «Как больно, – подумал Бродяга. – Как больно и как долго». Он забыл, что может быть ТАК больно. Люди думают, что боги не чувствуют боли. Как больно!
Рывок – и перед глазами полыхнуло кровавым.
– Тебе, – услышал Бродяга.
Слово донеслось до него словно издалека, словно сквозь толщу воды.
Удар – и боль швырнула Бродягу вверх, скомкала его, сжала, как рука царя сжимала сердца принесенных в жертву. Сжимала его сердце.
Бродяга увидел всех на площади перед Черным храмом. Он словно стремительно взлетал, оставляя внизу и площадь, и царя, и свое тело… И боль ни на мгновение не отпускала его.
Люди, замершие на площади, глядящие на убитых. Люди, медленно и осторожно выбирающиеся из лагеря у моря и крадущиеся между деревьев по горному проходу к Проклятому городу. Чтобы убить тех, кто стоит на площади и смотрит на принесенных в жертву.
Бродяга попытался крикнуть, но у него не было рта, чтобы кричать. Он был просто сгустком боли, стремительно несущимся… Куда? Это не он летел, проваливаясь в боль, это весь мир начинал убегать прочь от него… Или, наоборот, мир что-то закручивало вокруг Бродяги, яростно комкало, заталкивая в Бродягу. Весь мир. Камни и деревья. Звезды. Не бронзовые заклепки, а настоящие, пылающие, колючие сгустки. Их тоже вминало в клочок боли, который еще мгновение назад звался Бродягой… Алым… Еще… Его звали как-то еще. Он помнил… Он был на грани воспоминания… Изначальный день…
Боль. Ужас. Отчаяние. Бездна.
Откуда берутся боги? – голосом Беса спросила Бездна. Откуда? Это так просто – стать богом, сказал вынырнувший откуда-то из темноты Плешивый. Так просто! Вы сами убьете друг друга, крикнул Бродяга… Алый… Кто? Кто?
Боль… Боль внезапно исчезла, словно сожгла сама себя. И испепелила наконец Бродягу. Тишина. Темнота. И свет… Там, впереди… Хотя направления не было, но Бродяга знал, что это впереди… Свет. И чувство полета. И страх.
Разрушитель. Если бы Бродяга знал, что это будет ТАК больно, то не согласился бы на это. Если в мире возможна ТАКАЯ боль, то зачем такой мир нужен? Если мир таков, каким его за последние дни увидел Бродяга, то разве не лучше ли будет его уничтожить?
Боль. Ужас. Бездна. Он не вырвался из Бездны. Он унес ее с собой. Она теперь в нем навсегда…
Сейчас он поймет, кто Разрушитель. Поймет. И спросит у него… Что? Что он спросит? Один-единственный вопрос: почему он так тянет? Почему до сих пор не разрушил этот мир? Почему? Вот сейчас… Через мгновение…
И за это мгновение Бродяга вдруг понял, что это был соблазн… Успел понять. Последняя линия защиты Разрушителя… Мальчишка, Светлый повелитель, который терпел эту боль ради своего народа… И которого предала Самка. Степной Орел, думавший о своем племени и убитый по воле бога, который зачем-то хотел крови горожан…
Одноглазый, которому было наплевать на Проклятый город и волю богов и который хотел только грабить и убивать… Бог, выдернувший Бродягу из Бездны и готовый пожертвовать Вечным городом для своей корысти… Кто-то из богов, обманувший его, Алого, ударивший Кровавой жертвой две тысячи лет назад, превративший в Безумного бога только для того, чтобы… Для чего? Чтобы отхватить себе кусок Силы, которая принадлежала Алому? Чтобы стать выше других? Стать… Кем?
Они похожи – люди и боги. Похожи в своей подлости и в своем эгоизме.
– Ты стал больше похож на человека, – сказал Бес.
Он хотел сказать что-то хорошее, этот человек, желающий стать богом. И сравнил его с человеком.
– Тебе помочь? – спросила служанка в Вечном городе.
Ей ничего не было нужно от Бродяги. Ей просто показалось, что ему плохо.
