Владимир Корн - Путь на острова
Тот с явным смущением пожал плечами:
— Просто я видел ваш взгляд на такую штуку, еще тогда, в башне, когда мы находились еще в самом низу. И когда нашел такую же, решил взять. Подумал, много места она не занимает, весит всего ничего, а вам будет приятно.
— Спасибо, Тлисор, — поблагодарил я его.
Только чему тут быть приятному, если эта вещица все время станет напоминать мне о той причине, из-за которой Николь со мной и рассталась. Ну да ладно, не возвращать же ее со словами: «Она мне даром не нужна», пусть и действительно досталась даром, и действительно не нужна, человек старался.
Среди вещей не оказалось ничего особенно ценного, но это совсем не говорило о том, что при дележке, на которой я не присутствовал, меня обделили. Меня, кстати, приглашали, но я отказался, заявив, что меня устроит все, что они посчитают нужным мне дать. Как отказалась, кстати, участвовать в ней команда корабля, понимая, какой ценой они нам достались.
Когда за Тлисором захлопнулась дверь, я снова подошел к иллюминатору, рассматривая через стекло проплывавшую внизу землю.
Спасая нас, капитан Дезальез не стал садить корабль на пустошь, «Иоахим Габстел» завис над землей на некоторой высоте. В борту его открылся люк, из него спустили сразу три штормтрапа, и по ним начали быстро спускаться вооруженные матросы. Правда, и чируки не приблизились к нам ближе определенного расстояния, слишком уж грозно смотрелся зависший над землей огромный корабль. А если учесть, что на его борту виднелись арбалетчики, числом не меньше десятка, так и вообще все становится понятно.
Никогда раньше я не мог себе представить, что мне доставит столько радости вступить на палубу корабля Ост-Зейндской Торговой Компании. Но вскоре меня поджидало жесточайшее разочарование.
Корабельный лекарь, сухонький морщинистый старичок с кустистыми седыми бровями и почему-то постоянно дергающимся левым плечом был суров.
— Я отлично понимаю, господа, — сказал он таким тоном, как будто бы все мы перед ним в чем-то серьезно провинилась, — что единственной вашей мечтой на всех сейчас является желание набить себе брюхо.
Тут он обратился ко мне лично, и добавил:
— В вашем случае, господин Сорингер, наесться от души. Но увы, — продолжил он снова для всех, — вам придется какое-то время потерпеть. Нет, отличнейший и питательный мясной бульон может вливать в себя сколько угодно, но более грубую пищу употреблять вам категорически нельзя. Разве что, по кусочку мяса вот такой величины, и столько же хлеба.
И лекарь скупо отмерил у себя на указательном пальце, и без того едва ли не детских размеров ровно его половину.
В одном мне повезло: он начал потчевать всех какой-то микстурой, и, глядя на ошарашенное лицо Кемира, первым отведавшего ее, я решительно отказался — обойдусь.
— Сколько нас не было? — поинтересовался я уже в кают-компании у сидевшего напротив меня за столом Сигрита Бенувенте, одного из трех навигаторов «Иоахима Габстела».
— Сегодня шестой день пошел, — ответил он. — Да вы ешьте, ешьте, господин Сорингер, вам необходимо.
«Да ем, я ем, вернее пью, — с неожиданной злостью подумал я, стараясь лишний раз не смотреть на его тарелку, где в окружении картофеля, зеленого горошка, кусочков моркови и кабачков, лежал исходящий парком рубленный говяжий бифштекс, стыдливо выглядывающий из-под великолепной глазуньи. — Понимаю, что все это правильно и ненадолго, но смотрится как издевательство».
— Мы увидели бы вас и без вспышки, — продолжал рассказывать он, непринужденно отправляя в рот кусочек мяса, слегка пережаренного, как я и люблю, — Но должен признаться, ее невозможно было не увидеть, гляди мы даже в любую другую сторону. У всех у нас на мостике, даже зайчики в глазах забегали. Что это было? Фонарь Древних?
«Нет, керосиновый, просто я фитиль до конца выкрутил», — но вслух сказал:
— Да. Есть у некоторых из них такая особенность.
— Людей на ваши поиски отправили на следующий день к вечеру. Башню по вашим следам найти удалось легко, но от вас самих никаких следов обнаружить не удалось. Вообще никаких. Ни тел, ни пятен крови, ни вещей или лоскутов. Как будто вы все исчезли, испарились.
— А чируков не видели?
— Нет, ни одного.
Тут я увидел, что сам Сигрит надумал задать мне несколько вопросов, и поспешно ретировался, сославшись на то, что после еды очень захотелось спать.
По дороге я непринужденно зачерпнул из чаши полной горстью обжаренные на масле с солью сухарики, здраво рассудив, что от них никакого заворота кишок не случится точно. Вернувшись в каюту, и обнаружил терпеливо меня дожидающегося Тлисора с вещами Древних в руках.
Я подошел к столу, чтобы взять в руки цилиндрик, так похожий на тот, из которого появлялась птица. Нет, на этот раз я даже не попытался ее вызвать, к чему? Много раз успел убедиться в том, что мне это совершенно не под силу.
Да и отличаются они. У того на одном из торцов имелось изображение какой-то неведомой птицы, тут же присутствовал несложный узор, больше всего похожий на виньетку.
Повертев цилиндрик в пальцах, и уже совсем собираясь вернуть его туда, откуда взял, когда в руке мелодично щелкнуло. Никогда бы не мог подумать, что щелчок может быть таким мелодичным.
«Гляди-ка ты, — хмыкнул я, разглядывая две половинки цилиндра, — на вид как будто бы единое целое, даже шва не видно, (хотя когда в вещах Древних было по-другому?) и тут выясняется, что это пенал, пусть и совсем маленький».
Внутри пенала находилось нечто совершенно непонятное, с таким мне и самому сталкиваться не приходилось, и в рассказах других не слышал. Зеленая палочка, похожая на стеклянную, с золотистым шариком на конце. Я снова повертел ее в пальцах, погрел в ладони, потер, нажал на шарик, пожал плечами, и положил на стол, откуда она в следующее мгновение благополучно скатилась на палубу. Корабль качнуло еще раз, и я направился к дверям. Мне уже пришлось пробыть на борту «Иоахима Габстела» достаточно долго, чтобы понять: как то не так его качает, не самым обычным образом.
Я взялся уже за ручку двери, когда внезапно услышал за спиной до боли знакомый женский голос, произнесший нечто вроде того:
— Клеисвинель, амилас.
Передо мной стояла Николь. Нет, это была самая настоящая Николь, тут никаких сомнений быть не могло. Все, все: волосы, лицо, глаза, фигура, улыбка… Даже движение, когда она провела руку по волосам, принадлежало именно ей. Нет никакой другой девушки в целом мире, у которой такой простой жест был настолько изящен. Это была именно Николь, только, конечно же, не материальная. Потому что ее здесь быть не могло, а в чудеса я не верю. Как бы подтверждая мои мысли, изображение немного расплылось, а затем вновь приобрело четкость. Девушка улыбнулась, затем сказала что-то еще и еще.
