Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая
— Бизоны!!!
Это в самом деле были бизоны — те, про которых когда-то рассказывал Джек. Неисчислимое стадо лилось из-за горизонта за горизонт. Вокруг раздались выкрики на нескольких языках:
— Чёрт побери!
— Да такая добыча затопчет и не заметит!
— Сколько же их?!
— Такие стада бывают по нескольку сот тысяч…
— Смотрите, пыль из земли выбивают!
— А смотрите, сколько птиц над стадом!
— Ну, тут и поменьше какая-то добыча должна быть…
Сперва мы хотели дождаться, пока это гигантское стадо «схлынет», но, постояв две-три минуты, поняли, что, если это и будет, то к вечеру. Тогда я махнул рукой в сторону холмов. Йенс просигналил, что понял — и повернул…
* * *Между двух холмов росла небольшая рощица, пробивался, стекал вниз по склону, в распадок, убегая по нему, прозрачный ручеёк. Мы добрались сюда, когда уже начало вечереть. Удачно подгадали — как раз пора было разбивать лагерь.
Встал вопрос об употреблении нашего НЗ — сушёного мяса, копчёной рыбы, леваша, сушёных грибов, сухофруктов и муки из камышовых корней. Всё это весило мало, а следовательно, всего этого мы несли много (каждый парень — на 8-10 дней нормального питания, девчонка — на 5–7 дней), но это был именно НЗ, поэтому я обрадовался, когда Йенс подошёл ко мне с аркебузой Таньки и предложил себя в качестве охотника, клянясь, что вернётся с добычей максимум через час. Я кивнул — и вместе с Йенсом испарились Андрей (с аркебузой Линде) и Фергюс (со своей собственной). Рванул было с ними и Димка, но Ленка Власенкова перехватила его и бросила на заготовку дров…
…Мы разбили лагерь на внутреннем склоне холма, где огонь закрывали другие возвышенности. Темнело очень медленно, неохотно, но вместе с темнотой рождались в степи множество странных звуков. Зазвучал ночной хор насекомых в травах. На небе одна за другой зажигались звёзды, между ними застыли в безветрии лёгкие перья облаков — три или четыре на всём небе, и было ясно, что и завтра придёт солнечный день. Когда девчонки начали уже косо на меня поглядывать, а костёр горел вовсю, и к нему подтаскивали последние сучья и охапки хвороста, чтобы хватило на всю ночь — появились наши охотники. Они тащили двух антилоп — ну, во всяком случае, это были существа, похожие на антилоп — и здоровенную, чуть ли не больше антилоп, дрофу. Прибытие экспедиции было встречено шумным одобрением…
…Отблески костра погасли позади, но я по-прежнему слышал шум и не чувствовал себя одиноким. Трава под босыми ногами была уже прохладной, а земля под нею — всё ещё тёплой, прогретой за день… Я вышел на склон холма — третьего от нашего — и, легко взбежав на вершину, остановился.
Почти полная луна заливала равнину серебром. Ковыль катился волна за волной, вперемешку — свет и тень, отчего степь казалась живой, шевелящейся. Ни в одну сторону, сколько хватало глаз, не было видно человеческих огней; на востоке я различил всё ещё видную тёмную стену леса вдоль Миссисипи, из которого мы вышли.
Я вновь повернулся на запад — и, вздрогнув, напрягся — мне показалось, что чуть ниже по склону стоит человек. Но уже в следующий миг я расслабился — лунный свет превратил в человека каменную глыбу, гранитный выход…
Хотя — нет! Не лунный свет. Я подошёл ближе к камню и убедился, что зрение меня не обмануло. Когда-то, очень давно, человеческие руки обработали его. Правда, с тех пор над ним потрудились ещё и солнце, жара, ветер, дождь и холод, но всё равно было видно, что изобразил когда-то мастер.
Широколицый мальчишка постарше меня стоял, уверенно разведя ноги и опираясь правой рукой — на уровне груди — на рукоять бастарда. На левой, согнутой перед правой, сидела охотничья птица. Голову покрывал шлем с наносником и выпуклыми надглазьями, из-под него падали волосы. Ноги статуи вырастали прямо из камня и, присев, я различил на нём буквы, похороненные в зауми готических завитков:
AD HONORES
— Ад… хонорес… — призвав на помощь все свои знания, прочёл я. — Ад хонорес… Ради чести, если по латыни… — я встал с корточек и, положив руку себе на бедро, посмотрел в ту сторону, куда смотрел каменный мальчишка. — Ради чести…
Я не знал, кто и когда он был. Во всяком случае, он пришёл из тех времён, когда на письме мысли считалось приличным излагать лишь на латыни, не важно, из какой ты страны — значит, не позже XV века.
Но слова, выбитые на граните — под ними я мог подписаться.
Михаил Трегер
Ну что ж, корабль готов,
Поймали ветер снасти,
Над башней маяка
Созвездия зажглись…
И окнами домов,
Распахнутыми настежь,
Глядит издалека
Притихший сонный Лисс.
На сотню мелочей
Удача неделима,
На сотню мелких бед
Не делится беда.
Когда в судьбе твоей
Гроза проходит мимо,
То в чьей-нибудь судьбе
Она гремит тогда.
И если злой недуг
В сердцах ещё горячих,
Ты щедростью своей
Им светишь до конца.
Но жалко, что крадут
Огонь твоей удачи
Огарками свечей
Холодные сердца.
Когда придёт пора —
Устало веки смежишь,
Свой долго перед судьбой
Давно вернув сполна…
А где-то до утра
Глядит с тоскою Режи,
Как тает над водой
Ущербная луна.
Я стоял с трёх до пяти вечера вместе с Раде и Анри. Было ещё совсем темно, когда Сергей растолкал меня.
Луна торчала где-то на юго-востоке. Было холодно, особенно если учесть, что я вылез из-под плаща во сне и не нашёл его. Раде где-то неподалёку с хряском и воем зевал. Анри не было слышно.
— Проснулся? — уточнил Сергей. — Тогда я ложусь, давай. Всё тихо… Да, роса легла. Обуйся…
…Роса в самом деле легла. За мной оставалась чёрная дорожка. Я чуть не налетел на Анри — он сидел на корточках и, вздрагивая, умывался этой росой.
— Помогает? — осведомился я. Анри фыркнул, кивнул:
— Ага, я уже проснулся…
— Ну тогда подкинь дровишек в костёр, а мы посмотрим, что и как вокруг, — я на ходу нацеплял росы в ладони, вытер лицо. — Раде!
Он подошёл, бесшумно ступая, предложил:
— Пройдёмся, глянем туда-сюда.
— Угу, — я махнул рукой и, на ходу затягивая ремни «сбруи», зашагал вокруг холма. Раде двинулся в другую, я услышал, как он засвистел что-то явно народно-македонское. Костёр разгорелся поярче — Анри до него добрался наконец.
Я отошёл подальше, постоял под прикрытием склона холма, ожидая, пока привыкнут получше глаза. Нет, ничего опасного или необычного в степи не было. Я постоял ещё, зевнул, передёрнул плечами и широко зашагал назад.
