Стефан Корджи - Ночные клинки
Совладав, наконец, с конем, киммериец резко бросил его на нового врага, Теперь он не даст овладеть собой постыдной слабости! Они решили, что так просто получат Конана из Киммерии — так вот же им!
Девушка легко уклонилась от копыт разъяренного болью жеребца. Конан услыхал ее смех, низкий, грудной, волнующий…
Однако она тоже ошиблась, недооценив киммерийца. Он кубарем скатился со спины скакуна, и вовремя — девушка слегка хлопнула того ладошкой по крупу. С диким ржанием жеребец мгновенно взвился на дыбы и рухнул замертво. Конана неминуемо придавило бы тушей, если бы не его ловкость.
— Ты убил мою сестру, человек, — вновь раздалось в тишине. — Ты будешь умирать долго, очень долго. Это я тебе обещаю.
— Не хвались прежде времени, — хрипло ответил киммериец. — Сначала возьми верх, а уж потом хвались!
Меч он держал острием вверх, готовый и рубить, и колоть. Взгляд его приник к прекрасному врагу… и против воли самого Конана северянин почувствовал, как в нем, закипает кровь.
Эта девчонка — неважно, оборотень она или нет — слишком хороша, чтобы прикончить ее, не узнав, какова она на ощупь?
В таких обстоятельствах подобное могло прийти в голову разве что безумцу. Однако Конан уже и был таким безумцем — потому что в сухой земле бедного, разоренного крестьянского двора уже лежала одна такая красотка.
И Конан помнил, что убил ее в тот миг, когда она не была готова к отпору.
Киммериец надменно усмехнулся прямо в лицо оборотню. Намеренно медленным движением убрал меч.
— Ну что, стакнемся, как тебя там? Давай, чего медлишь? Или ты умеешь царапаться только, когда прячешься в кошачьем теле?
Девушка не ответила. Они с Конаном кружили лицо в лицо.
Киммериец первым шагнул к ней. Она не отступила. Затем он шагнул снова — теперь до оборотня можно было дотянуться руками — если прыгнуть резко и внезапно.
И Конан прыгнул. Желание воспламенило его кровь. Ему доводилось иметь дело с ведьмами и колдуньями, а вот с оборотнями — ни разу. А мрачный огонь в глазах его прекрасного врага отчего-то заставлял киммерийца всеми силами души желать, чтобы он погас, сменившись любовной истомой.
Пальцы Конана вцепились в плечи оборотня. В следующий миг он подсек девушке ноги и опрокинул на спину.
Боролась она отчаянно. Ловкая и гибкая, она дважды едва не вырвалась из рук Конана, однако ее сопротивление лишь распаляло варвара, доведя его до крайности. Накидка оборотня затрещала по швам, ладони киммерийца скользнули по гладкой горячей коже, и…
Она перестала сопротивляться. Вдруг, как-то разом, отчаянная борьба сменилась не менее отчаянной страстью.
Она сама вдруг потянулась к Конану, трепещущие губы приоткрылись, а руки обвили его шею — но отнюдь не с намерением задушить. Она ответила варвару с такой пылкостью, что казалось — вокруг них сейчас вспыхнет сам воздух…
Они рычали, точно два диких зверя. Тела их сплетались, точно в неистовой борьбе. На губах был вкус крови от сумасшедших поцелуев…
И потом, когда все было уже на исходе, достигнув в который раз самого пика блаженства, девушка внезапно вскрикнула — коротко и гортанно, словно птица — и потеряла сознание.
Конан медленно сел. Такого с ним еще не бывало. Ни одна красотка, ни одна, даже самая опытная куртизанка Заморы, Шадизара или Аренджуна не смогла довести его до подобного умоисступления.
Он сидел и смотрел на распластанное рядом с ним богоподобное нагое тело. Вулкан страсти, вырвавшийся наружу, казалось, опалил даже землю вокруг. И эту девчонку он должен сейчас убить. Убить — потому, что потом такого случая уже не будет. Невольно варвар вспомнил энгласскую дорогу и толпы отчаявшихся людей на ней, в одночасье бросивших дома, поля, все нажитое, сорванных с мест одной только вестью о приближении страшной пятерки. И вот пятерка — после его, Конана, удара превратилась в четверку, а еще один оборотень из этой четверки — вот он, в полной власти его, Конана…
Но рука тянуться к эфесу решительно отказывалась.
Девушка открыла глаза. Похоже было, что она удивлена.
— Я жива?
— Жива, — без выражения сообщил ей Конан. — А что?
— Значит, ты не смог… — Лицо ее скривилось, точно от горя.
— Не смог чего? — удивился Конан. Подобного он и впрямь не ожидал.
— Я была уверена, что ты убьешь меня, — внезапно услыхал он. — Я проваливалась в счастье и думала, что никогда уже не открою глаз… Что милостивая смерть наконец-то примет меня…
— Что ты говоришь?!
— Я вспомнила. Я все вспомнила… — и внезапно она ухватила киммерийца за руку неестественно горячими пальцами. — Идем отсюда. Идем, пока здесь не собрались остальные. Тогда тебе не жить. А я… теперь я тоже не хочу умирать, пока не отомщу!
Конан пристально взглянул на девушку. Не стесняясь, она сидела перед ним нагой, поджав под себя немыслимо стройные ноги. Притворяется? Говорит правду?
— Хорошо, — после всего случившегося язык не слишком хорошо слушался киммерийца. — Пойдешь со мной. А зачем ты убила моего коня?
— Потому что хотела убить и тебя. А потом… когда ты дотронулся до меня… и потом… когда я… когда мы… я вспомнила… все-все-все вспомнила. Почему я стала такой. И кто должен за это ответить! — Ее глаза вновь дико блеснули.
— Но, быть может, нам удастся привести в себя и твоих братьев? — не слишком подумав, брякнул Конан.
— Их?.. О, нет, нет! Они — старые оборотни, уже давно забывшие о том, что такое — быть людьми. Их память пуста. А моя — моя еще не успела стереться. Не знаю, к добру или к худу… Может, было бы и лучше, если бы ты убил меня сейчас… А к могиле моей сестры… не замедлят явиться трое остальных оборотней… и против них тебе уже не устоять, даже если я буду сражаться вместе с тобой.
— Ну, это мы еще посмотрим… — начал было Конан, гневно сдвигая брови, но девушка умоляюще коснулась губами его заросшей жесткой щетиной щеки.
— Не надо смотреть. Надо мне поверить. Веди меня перед собой, со связанными руками, и убей меня, как только тебе покажется, что я завела тебя в ловушку. Но… на тот случай, если нас все-таки настигнут… лучше бы мне иметь свободные руки. Хотелось бы продать свою жизнь подороже!
— Послушай, ну хорошо, я верю тебе; а как тебя зовут?
Девушка наморщила лобик в напряженном раздумьи.
— А ведь я и не знаю… — сообщила она Конану некоторое время спустя. — Не помню, и все тут! Нет имени. Ничего нет. Дикий зверь. О, всемогущий Митра, скольких же невинных я убила! — Ее лицо задергалось, из глаз покатились слезы, оставляя дорожки на пыльных щеках, — Я ведь поедала детей! Совсем крошечных… они кричали… мальчик звал маму…
