Фантастика 2023-153. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Романов Илья Николаевич

– Нет на свете ничего, что способно оживить мертвых, – резко сказала она и, коротко взглянув на Освальда, отвернулась. – Ни предметы, ни дары, ни волшебники, ни даже сам Барс. Никто не может вернуть того, кто ушел. Это конец. Все.

Король повернулся к Эдварду с недоуменным, почти рассерженным видом, словно тот играет с ним, делает вид, что не может встать, и этот глупый розыгрыш затянулся. А затем на лице короля проступило потрясение, и оно сразу изменилось, губы сжались в линию, и он обеими руками взял Эдварда за голову, вглядываясь в его закрытые глаза. Голова Эдварда повернулась легко, как у мягкой игрушки. Генри знал это ощущение, он столько раз приносил с охоты тела животных: держишь то, в чем нет уже совершенно ничего живого.

Генри зло ждал его слез и заранее ненавидел их, потому что они потревожили бы тишину внутри его, но, кажется, король так же, как и он, не мог плакать. Вместо этого он аккуратно уложил голову Эдварда обратно на пол и лег рядом с ним.

Король смотрел в потолок каким-то застывшим взглядом, странно двигая сжатым ртом, будто пытался изнутри прикусить щеку, чтобы заставить себя молчать. Несколько секунд все нависали над ним, и вдруг Уилфред, натужно кряхтя, кое-как улегся у ног короля, укладывая Розу рядом с собой. Джоанна опустилась рядом с Освальдом, уткнувшись лбом в его плечо, и постепенно все один за другим растянулись на полу Генри тянул до последнего, но в конце концов тоже лег затылком на голенище сапога Эдварда. Так они и лежали под отсветом жуткого зеленого неба, как шахматные фигуры, сбитые с доски, и никто больше не приходил, словно во дворце не было ни слуг, ни придворных – только они.

Генри казалось, что этот день не закончится никогда, но когда он прикрыл глаза, в ту же минуту все почернело, и он не был уверен, что именно сделал: уснул или потерял сознание.

Когда он открыл глаза, вокруг было очень светло, и первым, что он увидел, было небо за окном: синее и яркое, как будто ничего и не произошло. Но у Генри даже со сна не было никаких милосердных иллюзий по поводу того, что он увидит, когда повернется, и чей сапог у него под головой.

Генри сел. Тела были на месте, король сидел рядом, Джоанна тоже, остальные куда-то делись. Под ярким утренним светом Освальд и Эдвард окончательно потеряли сходство с живыми людьми – кожа побелела, глаза ввалились. Генри посмотрел на короля. Тот явно не спал всю ночь, вид у него был измученный и отсутствующий, глаза воспаленные, но он по-прежнему не плакал. Увидев, что Генри проснулся, он с видимым трудом перевел на него взгляд.

– Я еще вчера отправил всех остальных отдыхать. Попросил Уилфреда позаботиться, чтобы каждому выделили комнату и все необходимое, – пояснил он, как будто сейчас это было очень важно. – Не стал вас будить, но теперь вы тоже можете пойти отдохнуть, Генри. Найдите Уилфреда, он распорядится, чтобы Карл подготовил для вас горячую воду и чистую одежду Он как-то странно дышал, словно порции воздуха, которую он способен был вдохнуть, хватало только на пару слов. Но в остальном король говорил с такой методичностью, как будто у него, как и у Генри, осталась в голове область, не разрушенная ужасом, область, которая помнит, что нужно распоряжаться, выдавать указания и решать текущие вопросы, – и внезапно Генри это почти тронуло, потому что такое горе было похоже на его собственное.

– Я сейчас распоряжусь относительно церемонии, – сказал король. – Все тела будут доступны в тронном зале для прощания и почестей до заката, а на закате мы перенесем их на королевское кладбище и там предадим земле.

Он проговорил это без всяких эмоций, как будто зачитывал указ. Генри поднялся и, стараясь ни на кого не смотреть, пошел вверх по лестнице, в свою комнату. По пути он встретил Уилфреда и спросил, где можно взять ведро холодной воды. И зашел за ним на кухню, и унес к себе, и вымылся, не пустив в комнату Карла, который рвался помочь, но Генри не хотел никого видеть. Он вытащил из шкафа темный мундир с серебристой вышивкой на воротнике, надел его и пошел в тронный зал. Там расставляли мощные деревянные столы, слуги ругались об их размерах и о весе, который они могут выдержать, и Генри ушел, потому что не мог на это смотреть. В коридоре он прислонился к стене. У него кружилась голова, и хотелось просто лечь куда-нибудь, но он знал, кого должен отыскать. Он не хотел этого, но желания больше не имели значения.

И он отправился на поиски – волшебный дворец, созданный Барсом из ничего, всегда выводил к тому, кого хочешь наити.

Король был в Золотой гостиной. Он лежал на животе, уткнувшись в зазор между сиденьем и спинкой, и рыдал так задушенно и тихо, что Генри едва расслышал его от двери. Генри вошел в ту же комнату, которую показал ему волшебный город Барса, подошел к тому же дивану и сел на тот же подлокотник.

Тогда он просто видел прошлое, он был невидимкой и не мог ничего изменить, но теперь все было по-другому. И он понял, что должен сделать, это знание ударило его прямо в сердце, и впервые со вчерашнего дня он что-то почувствовал. Король лежал, цепляясь скрюченными пальцами за обивку, он даже не заметил, что кто-то вошел, и Генри протянул руку и коснулся его плеча.

– Посмотри на меня, – сказал он, и король попытался замолчать, сесть и сделать вид, что всего лишь прилег отдохнуть по пути к важным делам, но у него ничего не вышло, и он лег обратно.

– Генри, вы не могли бы подождать снаружи? – хрипло спросил он, прижимаясь лицом к сиденью дивана. – Я сейчас подойду, дайте мне минутку.

– Посмотри на меня, – с нажимом повторил Генри, и король, кое-как оторвав себя от дивана, сел.

Он по-прежнему был без короны и в халате, как ночью. Генри крепко взял его за плечи и посадил прямо. Он знал свой долг, но та трещина, которая появилась в его окаменевшем сердце и начала расти, требовала от него сначала сделать то, чего он жаждал до зуда в кончиках пальцев. Еще недавно ему казалось, что он ничего уже никогда не захочет, поэтому Генри уступил своему желанию – и с силой треснул короля кулаком по лицу.

Тот согнулся, не издав ни звука, и Генри прижал его голову к сиденью дивана, будто хотел ее расплющить.

– Меня не было, но ты должен был… – начал Генри, но задохнулся, и пришлось начать снова. – Он был ни в чем не виноват, идиот. Да из любого зверя в лесу отец лучше, чем из тебя. Чем жалеть себя, разгуливать в халате по дворцу, как призрак, глушить лекарства и слушать всю ерунду, которую тебе плела Джоанна, ты должен был… – Генри сипло втянул воздух и продолжил: – Взять. Себя. В руки. Спасать того сына, который остался. И за это я тебя не прощаю, понял? За это я тебя не прощаю.

Генри напоследок сильнее вжал его лицом в диван и выпустил. Король покорно лежал, и Генри рывком посадил его снова.

– Это было первое. А вот второе. Посмотри мне в глаза. – Он дернул его ближе. – Никого не напоминаю?

Еще минуту король вглядывался в него, а затем поднял руки, обхватил его лицо и сразу выпустил: обжегся. Лицо у короля было распухшее и мокрое, рот кривился, но глаза немного просветлели. Радость в них была, а потрясения, которого ждал Генри, не было.

– Это все-таки ты, – пробормотал король и снова потянулся к его лицу, но опустил руки. – Я думал, что просто схожу с ума. Но это действительно ты.

То, что король думал об этом раньше, поразило Генри до глубины души. Он был уверен, что узнать его вообще невозможно, но, видимо, отец есть отец.

Генри обнял его, как обнимают детей, и король заплакал, упираясь лицом ему в грудь. Сам Генри плакать по-прежнему не мог, но какой-то отголосок чувства пробился сквозь слой камня у него в груди, и, сделав усилие, чтобы сказать то, что король хотел услышать, он произнес:

– Я вернулся, папа. Я живой.

Исполнять данное Эдварду слово и рассказывать подробности о том, как он умер, Генри не нашел в себе сил: ему казалось, что это убьет их обоих на месте. Надо подождать. День, два, а потом он это сделает.