Максим Субботин - Сердце зимы
Тени взвились под потолок, их перепачканные кровью рты раскрывались в беззвучном крике.
Таремка поднялась, покачиваясь на слабых ногах. Поднимались и северяне – потряхивали головами, пошатывались, но сразу тянулись к оружию. Вряд ли кто-то понимал причину навалившейся тишины, но медлить и давать противнику шанс переждать ее не собирался никто. Под потолок полетело все, что могло стать метательным оружием. Нетвердые руки не всегда задавали импровизированным снарядам верное направление, но количество решало проблему качества. Свою лепту в обстрел внесла и Миара. Подхватив с полу поруразбитую крынку, что было сил метнула ее в пролетающую над головой тварь. Летун бросился в сторону, уходя от удара, но лишь усугубил свою судьбу, поймав грудной клеткой добрый боевой топор. Дернувшись, создание рухнуло на землю, где тут же было пригвождено парой острог. Вязкая желтая кровь окрасила наконечники. Летун еще раз дернулся, затем вмиг скукожился, усох, точно свернулся внутрь себя, и затих.
Миара почувствовала небольшое облегчение. Похоже, нападавшими были тароны – создания ночи, пожиратели плоти и ловкие притворщики. Этих тварей давно считали вымершими, но, как оказалось, они преспокойно существовали и по сию пору, да и выглядели весьма упитанными. Больше всего тароны любили полакомиться содержимым человеческих голов, но оставляли лакомство напоследок, сперва насыщаясь свежей кровью и мясом. Те, что поджидали в пещере, целились в лицо, ближе к любимому лакомству, а значит, были не голодны. Размышления о том, кем летуны питались все это время в безлюдной и старательно обходимой местными горе, Миара оставила на потом. Выхватив саблю, она бросилась на помощь Дорфу, который пытался прикончить еще одного раненого летуна, но тварь активно сопротивлялась, бросалась на него, норовя повалить на спину. Вдвоем они быстро справились, порубив гада в капусту.
Северянин что-то выкрикнул, но ни звука не сорвалось с его губ.
И только Банрут стоял там же, где стоял. Он словно окаменел, и лишь изредка подрагивающие кончики губ выдавали в нем жизнь.
Последний тарон, сильно раненный в одно крыло, заложил крутой вираж, а затем на скорости врезался во врачевателя. Тот только руками взмахнул. Оба покатились по земле.
Звуки вернулись в мир всесметающей бурей: стенания раненых, вопли ярости, звон оружия и, что самое поганое, вновь родившийся визг.
Миара до крови закусила губу. Нет! Только не сейчас! По рукам и ногам прошла болезненная судорога, пальцы разжались сами собой – сабля вывалилась.
Тарон накрыл собой Банрута так плотно, что скрыл его под собой. Как сквозь сон, Миара шагнула к слившимся воедино телам хищника и человека. Она чувствовала, как по лицу струится кровь, как собирается на подбородке и капает. Нет – льется ручьем. Но все равно шла.
Она уже почти ничего не видела – одно лишь яркое пятно горящего на стене факела. Шла к нему, тянулась, будто мотылек, ища спасение… или гибель.
Жар обдал ее руки, на мгновение прояснил разум. Миара зашипела, рванула факел со стены и с отчаянием кошки, защищающей собственного детеныша, бросилась на тарона. Тот моментально развернулся, поджал крылья и, будто густая тень, шарахнулся в сторону, ища убежища от жгучего пламени. Таремка улучила всего один миг, чтобы ткнуть факелом тварь прямо в пасть. Визг исчез, захлебнувшись в протяжном вое. Но в нем уже не было прежней силы, отнимающей разум. Не осталось сил и у Миары. Словно подкошенная, она рухнула на колени, повалилась лицом вперед. Что случилось дальше, узнала лишь потом, когда северяне помогли подняться, поднесли к губам бурдюк с пивом – невесть какое пойло, но голову немного прояснило.
Того небольшого времени, когда летун заткнулся, оказалось достаточно, чтобы до него добрались очнувшиеся северяне. Действующие почти наугад, голыми руками, они в буквальном смысле слова разодрали тварь на части.
Миара еще раз приложилась к бурдюку. Только теперь поняла, как пересохло в горле. Как же хорошо, когда кругом стоит тишина.
Она поднялась при помощи Дорфа, на ватных ногах прошла к Банруту. Тот был жив, но очень слаб – грудь едва вздымалась под ее ладонью. Поблагодарив всех богов сразу, Миара достала из-за пояса иджальца кривой короткий кинжал, который тот носил лишь для какой-то одному ему известной цели, так как никогда не пускал в дело, и разрезала плотные, стягивающие его шерстяную тунику ремни. Осторожно сняла ее и следом – полотняную рубашку, насквозь мокрую от пота и крови. Веки Банрута дрогнули, но он остался в беспамятстве. Миара велела принести факел и посветить ему на спину.
Увиденное заставило ее выругаться. Клыки тарона без труда прошли сквозь одежды, вспороли кожу и мясо. В спине Банрута осталось множество глубоких кровоточащих ран – вряд ли от зубов, скорее от когтей или чего-то вроде того.
Таремка не медлила. Плюнув на то, как выглядит, на карачках доползла до мешка Банрута, который валялся поодаль, мелко дрожащими руками достала из него ящик с зельями, откинула крышку, выбирая нужные склянки и глиняный горшочек со смердящей мазью.
– …чтоб их харсты драли!
– Госпожа, мертв он, – пробасил сзади Дорф.
– Жив, – отсекла Миара и, собрав нужные склянки, снова подползла к иджальцу.
Ей пытался кто-то помочь… или помешать? Она не стала разбираться, с яростью отбросила протянутую руку.
– Потерпи, – просила Банрута, приподнимая его голову. Раздвинула ребром ладони губы и тонким ручейком влила в рот жидкость из склянки. Она не торопилась, чтоб не пропало ни капли. Потом оторвала рукав от рубахи врачевателя, промокнула кровь. Содержимое следующей банки, густое, как масло, Миара втерла в спину жреца. Раны перестали кровоточить, их края побледнели. Последней была мазь из горшочка – ею волшебница растерла всю спину иджальца.
– Мне нужна рубаха, – потребовала она.
– Налегке шли, госпожа, – растерянно сказал кто-то.
– Снимите с покойников, им все равно не пригодится.
– Нехорошо, госпожа, – кривоносый Дорф присел рядом. Он смотрел на иджальца, видимо все еще не веря, что тот жив. – Нужно уважать покойников.
– Этот человек все еще жив. Когда шараши напали на вашу деревню, он помогал выхаживать ваших раненых. И сейчас – как думаешь, почему навалилась тишина? Он что-то сделал. Не скажу, что именно – не знаю. Так что уважь его, Дорф. Или я клянусь, что поучу тебя благодарности!
Кривоносый решил не испытывать ее терпение, принес и рубаху, и овчинную тунику, и даже ее собственную оброненную саблю. Одежда по вороту обагрилась кровью предыдущего хозяина, но была целой. Вдвоем они наскоро переодели Банрута, пока оставшихся в живых северяне оттаскивали в сторону мертвых соплеменников.
