Маячный мастер (СИ) - Батыршин Борис Борисович

Первая яхта появилась на второй день этого ожидания; отсветы, отбрасываемые Маяком, за час до этого окрасились в нежно-золотистый свет, будто к сиянию электрического фонаря прибавились лучи скрытого за сплошными свинцовыми тучами солнца. Казаков замер в ожидании, престав, кажется, даже дышать — и облегчённо выдохнул только когда низкая остроносая яхта с ярко-зелёным корпусом возникла словно из ниоткуда в стёклах его подзорной трубы. Возникла, набрала ход, подгоняемый порывами норд-веста и, описав широкую дугу вокруг поворотного буя, снова пропала. Казаков проводил её взглядом и взялся за исполнение прямых своих обязанностей: взглянул на часы и сделал соответствующую отметку в журнале.

Следующая яхта — на этот раз двухмачтовая с ярко-красным корпусом, несущая на двух сильно склоненных к носу мачтах два огромных треугольных паруса, формой напоминающих латинские — появилась через пятнадцать минут, лихо заложила поворот, чертя планширем по воде и, как и её предшественница, бесследно кануло в Фарватере. Третьей пришлось ждать больше трёх часов — ею оказалась посудина необычных обводов — короткая, с сильно задранными носом и кормой, с двуногой мачтой несущий единственный перепончатый, как у китайских и японских джонок, парус.

Дальше яхты пошли одна за одной. Казаков аккуратно фиксировал время прохождения и номер участника, дивился необычным конструкциям и парусному вооружению, жалея, что не обзавёлся фотоаппаратом с мощным телеобъективом — на такой дистанции от камеры в его стареньком «Самсунге» проку было немного.

На прохождение восьми из десяти участников Регаты потребовалось семнадцать часов. Последняя яхта ушла на Фарватер уже в сгущающихся сумерках. Ещё одна, прикинул Казаков, и надо будет идти на «Штральзунд», отчаливать и встречать «Квадрант» возле поворотного буя. Стрелки висящих на стене часов отмерили двадцать минут… двадцать пять… полчаса. Наконец отблески зеркальных пластин снова зазолотились — и спустя одиннадцать минут (он привычно засёк интервал) в полукилометре возник знакомый двухмачтовый силуэт.

— Уходим отсюда, прямо сейчас! — Сергей перепрыгнул с борта «Квадранта» на шхуну, ухватился за вантину, удерживая равновесие. «Штральзунд» от этого толчка качнулся ударившись планширем в висящие по борту бригантины кранцы. — Тиррей, к стакселю, Пётр, расшнуровывай грот! Не спи, и так уйму времени потеряли, пока тебя дожидались!

— Погоди… — Казаков сделал попытку остановить поток распоряжений. — Прошли семь яхт, вы восьмые, где ещё одна? Собирались же идти последними — или что-то изменилось?

— Всё идёт по плану! — ответил Сергей. Он спустился в кормовой кокпит, заглушил тарахтящий на холостом ходу дизель и принялся распускать узлы, крепящие бизань-фал.

— Не будет больше никого. «Нарвал» получил повреждения при прохождении третьего Маяка. Когда мы его обгоняли, там как раз ставили временную мачту взамен сломанной.

«Нарвалом» называлась одна из яхт-участниц Регаты — гафельный шлюп, выставленный командой военного флота Зурбагана. Казаков пожалел, что не успел сделать соответствующую запись в журнале — надо бы не забыть исправить эту оплошность. Всё же, документ, который надо будет сдавать судейской коллегии Регаты — или как там они называются…

— Ну что, готовы? — крикнул с «Квадранта» Валуэр. — Отдать швартовы!

Казаков поймал переброшенный с полубака бригантины канат с петлёй на конце; матрос на «Квадранте» упёрся в планширь шхуны отпорным крюком, налёг, между бортами возникла и стала шириться полоска озёрной воды. Одновременно на грот-мачте «Квадранта» с громким хлопком развернулось полотнище марселя, взвился и заполоскал стаксель. Бригантина увалилась под ветер — и пошла, к покачивающемуся в трёх сотнях метров баркасу-бую. Поравнялась с ним, лихо выполнила поворот оверштаг — даже с такого расстояния услышал, как хлопнул марсель — и стала набирать скорость, держа курс на Маяк.

— Чего ждём? — заорал с кормы Сергей. Он уже вздёрнул на бизань треугольный парус, намотал шкот на утку и обеими руками держался за румпель. — Грот поднимай — от «Квадранта» отрываться нельзя, потом, на Фарватере нипочём не догоним!

Казаков кивнул и один за другим распустил узлы, удерживающие примотанный к гику парус. Вдвоём с Тирреем они разобрали снасти.

— И-и-и — взяли!

Гафель дрогнул, пополз по мачте вверх.

— Ещё — взяли!

Огромное полотнище дёрнулось, развернулось под напором ветра и оглушительно захлопало.

— И-и-и — ещё! Взяли!

Пятка гафеля доползла по мачте до положенного места. Тиррей крикнул «Готово!» — по-русски, отметил Казаков, выучил всё-таки, — и тремя заученными движениями намотал гардель на утку. Казаков выбрал дирик-фал, следя, чтобы парус приобрёл нужную округлость, закрепил ходовой конец — всё, порядок!

Он вытащил из нагрудного кармана очки, нацепил на нос — и увидел прорезающий серенькое карельское небо луч Истинного Маяка. Шхуна набрала ход, обогнула баркас-буй и теперь шла точно на Маяк — в галфвинд с сильным креном, чертя планширем по озёрной волне. Всё, посторонние мысли прочь — теперь только брызги в лицо, жёсткий, царапающий ладони гика-шкот, и рёв ветра, что гонит «Штральзунд» и его команду вслед за 'Квадрантом. Вперёд, к Фарватеру, на свет Истинного Маяка… в неизвестность.

— … Ход наугад, лот вперехват,

Без солнца в небесах.

Из тьмы во тьму, по одному,

Как Беринг — на парусах!.. — ревел Казаков. Так оно и было: ни единый луч солнца не смог бы пробиться через вихревые стены, смыкающиеся вверху с вогнутым сводом, образованным жгутами стремительно несущихся туч. Лот, правда, был здесь ни к чему — и под ногами, и справа, и слева, и в верху, за зыбкими границами Фарватера царил первозданный хаос, бездна — и только мелькает впереди корма «Квадранта», прорвавшаяся через многие завесы из мрака, следуя за остальными участниками Регаты…

…Путь будет прост лишь при свете звезд

Для опытных пловцов:

С норда на вест, где Западный Крест,

И курс на Близнецов…

Он так и не выяснил, что имел в виду Киплинг под западным Крестом, но сейчас это не имело ровно никакого значения — ни его, ни Близнецов, ни другие созвездия земного неба не было отсюда видно. Да и опыта им едва-едва хватало — конечно, Серёга не впервые ведёт «Штральзунд» по Фарватеру, но куда ему до Валуэра, который считает такие переходы сотнями, если не тысячами. И, тем не менее — дистанция до «Квадранта» не сокращается и не растёт, и когда придёт время — можно надеяться, что старый друг сделает всё, как надо.

— … Свет этих вех ясен для всех,

А браконьерам вдвойне

В пору, когда секачи ведут

Стадо среди камней.

В небо торос, брызги до звезд,

Черных китов плеск,

Котик ревет — сумерки рвет,

Кроет ледовый треск…-

Впервые Сергей перепел эти стихи под гитару ещё в конце восьмидесятых, когда они с Казаковым ходили в парусные походы вместе с московскими последователями крапивинской «Каравеллы». Там пели совсем другие песни — но и Киплинга приняли «на ура». Правда, длиннейшую балладу о трёх котиколовах' мало кто запомнил до конца, Серёга исполнял её в одиночку а вот другие — скажем, «Пыль от шагающих сапог…», «Наше море кормили мы тысячи лет…» или стихи из «римского» цикла — подпевали охотно. Позже в честь одной из браконьерских шхун назвали беломорскую дорку — и вот сейчас Казаков, как в старые времена, стоял на палубе «Штральзунда», и надсаживая связки, старался перекрыть рёв ветра:

— … Мчитураган, и снежный буран

Воет русской пургой —

Георгий Святой с одной стороны

И Павел Святой — с другой! - донеслось из кормового кокпита. Сергей услышал и подхватил эти важные для них обоих строки, и даже фитильщик Тиррей пытался вторить — невпопад, стараясь угадать слова на чужом языке. И неважно, что не было тут русской пурги, да и расстояние до Командорских островов измерялось не милями — парсеками, счётом параллельных вселенных… Маяками?