Сергей Фомичев - Серая Орда
— Сокол… — задумался Алексий и вдруг вспомнил. — А это не тот ли чародей, что лет тридцать назад по северу с Каликой бродил? Будто врата они там искали, райские что ли…
Монах пожал плечами. Алексий отпустил его и вызвал печатника. Тот не промедлил явиться.
— Пахомий завтра на Старицу отправляется. Эту ватагу свою ему перепоручи. Нашлось для неё дело. Посмотрим, на что годны твои разбойнички.
Печатник кивнул.
— И вот что, Василий, — добавил Алексий. — Хотел подождать, но другие дела заедают, так что кончать надо. Найди мне Евлампия, инока нашего. Быстро найди, но тихо. И сюда тащи. Есть у меня к нему разговор. Ох, пожалеет псово отродье, что на свет родился.
— А что, сильно провинился монах? — подобострастно спросил Василий.
— За такие провинности самое малое на кол сажают, — ухмыльнулся Алексий. — Доносит он, тварь, на нас кому-то. Но ты не говори ему ничего. Я сам скажу. Сам и узнаю, кому доносит. Появилась у меня догадка.
* * *Рыжий вернулся домой, когда солнце уже перевалило за полдень. Настя возилась на огороде, и он взялся за починку кровли. Запас дранок наколол заранее, а теперь полез на крышу заменять подгнившие дощечки новыми. Работалось в охотку. Не большой из него мастер, но дощечки ложились ровно, одна к одной. Загляденье. Редкая работа в последнее время такое удовольствие доставляла.
Не успел он сделать и половины намеченного, как увидел спускающегося в овраг Евлампия. Не узнать монаха, с его неуклюжей походкой, даже издалека было невозможно. Предчувствуя недоброе, Рыжий поспешил вниз и перехватил нежданного гостя у ворот.
Догадка подтвердилась. Евлампий выглядел не просто взволнованным, он был в ужасе. Его трясло. Едва перебравшись через порог, монах грузно плюхнулся на лавку.
Рыжему с трудом удавалось вытягивать из него слова. То и дело сбиваясь, монах пересказал подслушанный разговор и особенно ту часть, что касалась разоблачения. Сам Евлампий считал, что ему только чудом удалось выбраться из монастыря незамеченным. Рыжий же в чудеса верил мало и подумал о другом. Он сразу заподозрил в действиях викария хитрость. Хотел бы Алексий схватить Евлампия, так сделал бы это без труда и не откладывая. Но он промедлил. И дал монаху уйти. Уяснив эту простую мысль, Рыжий уселся возле окна и больше ни на миг не выпускал из виду оврага. Даже подробности разговора Алексия с одним из своих воинов он теперь слушал вполуха. Ещё будет время во всём разобраться.
— Ты как нашёл меня? — спросил он, заранее зная ответ.
— В корчме тебя не оказалось, — сказал монах. — Да мы на этот час и не договаривались. Но прелестная хозяйка объяснила, как найти твой дом и указала дорогу. Она зачем-то вывела меня из корчмы другим ходом.
— Умная женщина, — чмокнул губами Рыжий. — Считай, через её мудрость, да осторожность, ты, глядишь, и живым останешься. Не забудь отблагодарить, при случае…
И вот они показались. Три тени замерли на краю оврага, перекинулись словом и решительно принялись спускаться. Трое монахов точь-в-точь такие, каких описывали хозяева постоялых дворов, и каких видел он сам. Вспомнив, что даже Заруба сладил только с одним из чёрных воинов, да и то с великим трудом, Рыжий отнюдь не загорелся желанием встретиться с ними лицом к лицу. Он подтащил Евлампия к окну и сказал:
— Смотри. Они следили за тобой.
Может, зря сказал. Монах и без того трусил сверх меры, а тут вовсе рассудок начал терять.
— Что теперь будет? — заныл он. — Ты обещал, что выручишь меня. Наврал! А теперь вместе с тобой в пыточной висеть буду на крюке. О-о…
— Не скули! — оборвал Рыжий, собираясь с мыслями.
В стороне послышался свист. На него отозвались с окраины выселок. Соседи предупреждали друг друга о незваных гостях.
Овраг был достаточно глубок, чтобы задержать чернецов. Время ещё оставалось, но не так, чтобы много. Рыжий сложил в сумку всё наличное серебро, затем, достав из короба что-то из одежды, бросил монаху:
— На-ка переоденься. А то с твоей рясой нас быстро приметят.
Пока тот, путаясь, менял одежду, Рыжий выскочил в соседнюю комнату.
— Собирайся, надо сматываться! — крикнул он хозяйке.
Настя посмотрела на него как на дурного и возразила:
— Тебе надо. Ты и сматывайся.
Рыжий опешил.
— А чего ты хотел? — пожала она плечами. — Тебе со мной хорошо было? Вот и я не жалуюсь. Давай на этом и поладим. Я в твои дела нос не совала, кого ты там зацепил не ведаю, нечего мне и драпать…
На споры и уговоры времени не оставалось, да Настя и не отличалась уступчивостью.
— Ну, прощай, коли так, — вздохнул Рыжий.
— Ладно. Беги уж.
Настя обняла его, поцеловала. А когда он повернулся спиной, перекрестила.
В Курмыши вёл один путь, зато из Курмышей их выходило несколько. Тайные дорожки, скрытые завалами веток и сучьев, известные только местным жителям, расходились от выселок во все стороны.
Пошарив рукой, Рыжий вытащил из-под лапника конец верёвки. Потянул с натугой, отвалив кучу в сторону. Где-то внизу, среди деревьев показалась едва приметная тропка.
— Давай, шустрее, — подтолкнул он Евлампия.
Тот начал неуклюже спускаться. Рыжий, кипя от злости, едва удержался, чтобы не отвесить спутнику пинка, слишком уж медлил монах, словно не от смерти спасался. Наконец, когда оба они надёжно встали на тропку, Рыжий вновь завалил тайник. Теперь, даже если алексиевские слуги каким-то чудом и отыщут проход, беглецы, к тому времени, будут уже далеко.
Тропка вела вдоль оврага. С одной стороны нависал над ней крутой и заросший кустами склон, с другой подступало топкое дно. Тропинка, как и овраг, должна была вывести к берегу Москвы. А дальше предстояло выбираться самим.
Рыжий размышлял на ходу. Заходить к Марии опасно. Монахи не простаки и вполне могли оставить в корчемнице пару человек. Больше схорониться негде. Все прочие его знакомые казались в этом смысле, не слишком надёжны. Нужно срочно выбираться из Москвы. Вот только как? Викарий наверняка приказал сторожить на дорогах и пристанях.
Не будь с ним Евлампия, Рыжий, наверное, без труда выбрался бы из города. Но монах оказался определённо не приспособлен для быстрого и скрытного бегства. Он и теперь, когда опасность осталась позади, с трудом переставлял ноги и близок был к помешательству. А уж о том, чтобы пробираться с ним через явные и тайные заставы, мимо сторожевых отрядов и разъездов, не могло быть и речи.
По большому счёту Евлампия следовало бы бросить. Дать немного денег, да отпустить на все четыре стороны. А самому пойти в противоположенном направлении. Так даже способнее стало бы удирать. Но отголоски совести, о которой Рыжий забыл и думать, не позволяли ему сделать этого. Без сомнения, монах попался бы в лапы Алексия ещё до заката. И ничего доброго в гостях у викария его не ждало. Как пить дать. Выпотрошат там прознатчика, словно праздничного кабанчика, и начинят собственным же дерьмом. Ничего опасного он конечно не расскажет. Лишь небылицу про Ольгерда, да мухрыжника сможет поведать. И если бы монаху грозили не пытки и гибель, а только, скажем, порка или ссылка в северную пустынь, Рыжий бы бросил его, не раздумывая. Но посылать доверившегося тебе человека на верную смерть, рука не поднималась. По сути, он сам, от начала и до конца, втравил Евлампия в гиблое дело. И теперь вдруг почувствовал что-то похожее на ответственность перед ним. Чудно.
