Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!» (отрывок)
— Дым, — Игорь Басаргин поднял руку. — Смотрите — там… и там.
Мы вгляделись. Игорь был прав. В десятке километров на запад и примерно в два раза больше — на юго-запад тянулись вверх дымки. А еще через несколько секунд я увидел километрах в трех, на лесной проплешине, приземистую каменную башню.
После долгих недель почти полного безлюдья местность перед нами казалась мегаполисом.
— Урсаитянские стоянки? — спросил Сергей.
— Вряд ли. — Игорь Мордвинцев смотрел, приставив ладони к бровям «домиком». — Знаете, вот тут… которая ближе… я, по-моему, вижу частокол.
— Пойдем сначала к башне, — предложил Олег Фирсов.
— Тань, — я подошел. — По-моему, эта башня похожа на ту. Ну, где мы оружие нашли.
— Похожа, — согласилась она. — Каменная… вот интересно, как же они тут из камня строят?
* * *Башня в самом деле была похожа. Только она оказалась полуразрушена — на две трети обвалилась та сторона, которую мы не видели с Воробьевых. Неизвестно, кто приложил к этому руку, но подальше мы нашли семь могил, над которыми возвышались полусъеденные ржавчиной крестовины вонзенных мечей. Только по ним мы и опознали могилы — время давно превратило их в сглаженные зеленые бугорки.
Но над входом в башню я снова обнаружил английского леопарда. Мне вспомнились слова Йенса — о том, что тут не может существовать государственных образований. Но вот пожалуйста — на территории России, разделенные сотнями километров, стоят две каменные башни с одним и тем же геральдическим знаком…
…Никто из нас не испугался могил, да и глупо это было бы. Просто немного грустно стало смотреть на эти холмики, и все как-то сразу заторопились идти дальше.
* * *Балок — приземистое, но широкое строение, окна которого были закрыты ставнями, крытое серым осиновым гонтом — отыскался в полукилометре от башни. К низкому крыльцу вела полузаросшая тропинка, выходившая из кустов малинника.
Внутри оказалось сухо, полутемно и пусто. Центр единственной комнаты занимал большой стол, окантованный скамейками, угол — очаг, не печка, сложенный из почерневших камней. Под закопченным потолком шли антресоли — вернее, это как-то по-другому называется, но мне вспомнились именно «антресоли».
— Ни фига себе, — присвистнул Санек, внимательно оглядываясь. — Приют странников…
Около очага оказались сложены дрова, а выше обнаружилось волоковое оконце. Пока ребята распахивали ставни на ременных петлях, девчонки начали копаться на этих самых антресолях, перемазались сажей, но — к общему удивлению — обнаружили две пустые консервные банки, грубый берестяной туесок с солью, пачку свечей-самолепок (слегка подслипшихся, но вполне пригодных), ржавые ножницы, несколько мотков крепких ниток (ни единой иголки!) и целую россыпь каких-то твердо постукивающих черных пластинок размером в полруки. Эти пластинки мы опознали как закопченные до невозможности куски рыбы неизвестной национальной принадлежности (забегая вперед, скажу, что рыба так и не раскрыла тайны своего происхождения, но оказалась очень твердой и очень вкусной). С улицы всунулся Сережка и радостно оповестил:
— Э! Народ! А тут сзади баня прилеплена — настоящая, честное слово!
Ленка Власенкова оживилась и испарилась с половиной девчонок.
— Сейчас заставят таскать воду, — проницательно заметил Сморч, — и дрова колоть до опупения.
Его сетований никто не поддержал. Если честно, мы, как и большинство мальчишек, не отличались особой чистоплотностью, но полтора месяца мыться только в речках, холодной водой, от случая к случаю — это слишком.
Бэн тем временем извлек из одной банки (где искал тушенку, надо думать) листок бумаги и озадаченно на него уставился.
— Дай сюда, пень! — перегнувшись через стол, я выхватил у него листок и быстро подошел к окну. В меня засопели сразу со всех сторон. — Свет не закрывайте!
Пожелтевший листок из блокнота был украшен в левом верхнем углу блеклым рисунком — плотина ДнепроГЭСа. Я такие блокноты знаю — на каждом листке изображено какое-нибудь здание, музей, памятник и прочее. Что-то, очень похожее на ностальгию, охватило меня при виде побледневших строчек, написанных самой обычной пастой… Я перевел дыхание и начал читать вслух:
— 23 июня 1985 года. Оставаться здесь больше не можем. Уходим на ю.-з. — юго-запад, наверное… Если кто найдет то, что мы оставили, — пользуйтесь, и удачи вам, кто бы вы ни были. Не теряйте надежды и держитесь вместе. Может быть, когда-нибудь вернемся. Игорь Дашкевич, 15 лет. Всего нас пятеро, из парней остался я один.
Я сложил бумагу и убрал ее в банку. Вадим, ни слова не говоря, достал складник и, открыв его, отошел к стене, где начал вырезать почти сакраментальное «здесь были…», приобретшее тут совсем иной смысл. Настроение как-то подскисло. Санек (он, по-моему, просто не хотел признавать, что его мучает рана) завалился в углу на одеяла. Олег Крыгин присел и начал осторожно высвобождать раненое плечо. Игорь Северцев с Кристиной, взяв аркебузы Танюшки и Вальки, объявили, что идут на охоту, с ними заторопился Андрюшка Альхимович, сказав, что попробует насторожить ловушки. Я крикнул им, чтобы далеко не уходили, но проследить не получилось — появился Игорь Мордвинцев и знаками вызвал меня наружу.
— Пошли посмотришь, — таинственно сообщил он. — Тут с полкилометра по ручью.
Я удивился, но поперся следом. Ручей тек недалеко, за теми кустами малины, из-за которых мы вышли, но в стороне. Вдоль берега была песчаная отмель, мы по ней и пошли, держа оружие наготове — это, кажется, стало уже привычкой. Игорь молчал, но явно волновался, и я заволновался тоже — что он хочет мне показать-то?! Редкостно огромную рыбу?
— Мордва, — не выдержал я, — мы куда премся?
— А вот, пришли, — тихо сказал он, отодвигая ветви ивы. — Смотри и удивляйся.
Нет, я не очень удивился. Просто на небольшой веселенькой полянке, где часто летали довольные жизнью пчелы, стояли в траве на пеньках шесть серовато-желтых ульев. Настоящих.
— Ульи, — пожал я плечами. — Так мы же знали, что тут есть люди.
— Да я не про это. — Он отмахнулся. — Ну, ты же знаешь, у моего деда… — Он сбился, перевел дыхание и твердо продолжил: — У него в Дербене пасека.
— Ну, знаю. — Я вспомнил очень вкусный мед, который часто притаскивал Игорь, и тут же стал посматривать на ульи с эгоистичным интересом. — И что?
