Николай Богданов - Один из первых
Обзор книги Николай Богданов - Один из первых
Николай Владимирович Богданов
Один из первых
— Что ж рассказать вам, ребята, у этого замечательного костра, в котором горят настоящие дрова, красным пламенем освещая притихший лес, притаившуюся под берегом речку, силуэты палаток?
— Что-нибудь настоящее, что действительно было!
— Хорошо, я расскажу вам о том, что случилось со мной, когда я был таким, как вы, а наши отцы — такими, как я.
Загадочная картинка
Вообразите такую картинку. Деревенская улица. Рассвет. Пыль висит, как розовая кисея. Только что прогнали стадо, издалека ещё доносится блеяние ягнят. У крыльца избушки, покрытой соломой, толпится деревенская детвора. Черноголовый мальчишка с годовалым младенцем на руках. Девчонка с полным подолом гусят. Несла их на луг, да остановилась. Важные гуси, шествующие за ней, тоже остановились и поглядывали на неё вопросительно. Белоголовый мальчишка с глазами, как синие бусинки, в зубах — верёвка, изображающий коня, и рыжий долговязый парень с продранными коленками, изображающий кучера с кнутом, пробегали мимо, играя в лошадки, и прилипли к крыльцу. Паренёк в картузе, в сапогах с гармонистыми голенищами шёл с уздечкой за конём на луг и тоже остановился.
Что же привлекло их любопытство у крыльца дяди Никиты?
Незнакомый паренёк в одних трусах, с красным галстуком на шее выскочил на крыльцо. Поглядел на глиняный рукомойник с двумя носиками, попробовал, как вода из них льётся. Достал синюю коробочку, открыл. Набрал на щётку мела и засунул в рот.
— Чего это он мел ест? — хихикнула девчонка.
Мальчуган погонял по зубам щёткой, набрал воды, выплюнул.
— Ишь, не сладко! — сказал черноголовый, поправляя соску во рту младенца.
Мальчуган снова набрал в рот мела.
— А ты зажмурься да глотай, так легче! — крикнул белоголовый, изображавший коня. — Я знаю, я глотал, все лекарства горькие!
Тут мальчуган фыркнул так, что весь порошок вылетел из коробочки.
— Ой, ребята, да я же зубы чищу, вот! — И он показал два сверкающих ряда зубов.
— А чего шею-то платком красным повязал?
— Так это галстук! Я же пионер. Вы про пионеров ничего не знаете?
— А чего ты без порток, без рубахи? Ай дожились там в городе — одеть нечего? — ухмыльнулся рыжий.
Ребята промолчали.
— Где это? Когда это? С кем случилось?
Хорошее начало
А это случилось со мной, когда я был таким, как вы, и вместе с отцом приехал погостить к дяде Никите в деревню Лыковка, помнится, в лето 1922 года, когда на пионеров и в городе иной раз пальцами показывали.
Наш отряд организован был одним из первых, при типографии на Красной Пресне.
Отец у меня работал наладчиком печатных машин. Разболелись у него что-то лёгкие — одно было прострелено в гражданскую войну, — вот врачи и посоветовали ему в деревню, на свежий воздух, куда-нибудь в сосновые леса.
Куда же, как не на родину, в эту вот деревеньку Лыковку, в темниковские леса. Тишина, покой, воздух — сосновый настой.
Отец давно собирался навестить своего брата, да и мне хотел показать родные края. Но я собирался вместе с отрядом в наш первый пионерский лагерь. И заупрямился — не поеду!
Но тут вожатый, узнав об этом, сказал мне:
— Напрасно, Вася. А я хотел тебе дать поручение. Ответственное. Произвести разведку, как живут деревенские ребята. Растёт ли и там наша молодая красная сила. Можно ли в деревне организовать пионерские отряды.
При этих словах сердце моё бурно забилось.
Тогда ведь каждый из нас стремился что-нибудь организовать: кружок ликвидации неграмотности, общество помощи голодающим Поволжья, клуб беспризорных ребят… А тут я смогу организовать первый пионерский отряд в деревне! Такого ещё никто не смог!
— Только помни: в деревне орудует против нас классовый враг — кулак. Опирайся на бедняков, привлекая середняков, и близко не подпускай детей кулаков!
Этот наказ вожатого я помнил свято.
И, рассматривая собравшихся у крыльца ребят, определял: этот вот, в штанах с продранными коленками, нечёсаный, — явный бедняк… Да и белоголовый сам коня изображает — значит, безлошадный… С младенцем на руках, пожалуй, середняк — чистенький такой, но никого не эксплуатирует, сам нянька… Девчонка, наверное, батрачка — идёт пасти гусей. И платье на ней — мешок мешком. Ну, а вон тот, в картузе, в сапогах бутылками, — явный кулачонок…
— Здоро́во, ребята! — бодро сказал я. — Будем знакомы. Вася Гладышев!
— Здорово, коль не врёшь! — протянул мне рыжий грязную пятерню, переложив верёвочный кнут из правой руки в левую, державшую вожжи. — Меня зовут Гришкой, а это Парфенька, мой конь.
— Салют, Гриша! — поднял я ладонь над головой.
— Зови Гришкой, так страшней, — тряхнул рыжей копной волос долговязый. — А ты почему за руку здороваться брезгуешь? — Глаза его зло сверкнули.
— У пионеров рукопожатия отменены, у нас салют, вот так.
Деревенские ребята повторили жест моей руки.
— Вам ещё нельзя… Вначале нужно вступить в отряд, принести торжественное обещание.
— А нам это нипочём, вступим. — Рыжий отсалютовал, подражая мне, как обезьяна. — Разве нам заказано!
Все ребятишки ещё раз вскинули руки над головами так ловко, что сердце радовалось.
Готовые пионеры, да и только! Наверное, все — деревенские бедняки: босы, нечёсаны, у рыжего штаны на коленках порваны. Один был похож на кулачонка, но тот в пионеры пролезть и не пытался.
— А кто ваши родители?
— Да все здешние, лыковские, — ответил белокурый с такой наивностью, что я подумал: «Они ещё не политики», и дальше расспрашивать постеснялся.
— Давайте сыграем в лапту, потом в пионеры, — сказал рыжий, подбросив вверх тряпичный мяч.
— Пионеры — это же не игра, — усмехнулся я, — а в лапту — это можно.
Достал резиновый литой мячик, привезённый с собой, и мы побежали на выгон, где попросторней.
Жестокая игра
До выгона, оказавшегося за околицей, добежали, однако, только двое — рыжий Гришка и его конёк Парфён. Дальше поспешала такая мелюзга, что мячом сбить можно. С кем же играть-то?
— Тут все ребята делом заняты. Кроме нас, тебе играть не с кем, — сказал рыжий.
— А вы… — я чуть не сказал «бездельники» и смутился.
Рыжий усмехнулся и показал на Парфеньку:
— Он у меня конём работает!
— Я не сам… Это мне мамка с ним играть велела, — ответил Парфенька.
— Ну ладно, давай играть! — Рыжий выхватил мяч, подал себе, ударил дощечкой, и игра началась.
Бил он ловко, такие давал свечи, что мяч из глаз скрывался.
И салил мячом зло, так присмаливал, что Парфенька корчился, а у меня на голой спине оставались пятна, словно ставили банки…
В азарте я не замечал, что становлюсь пятнистым. Всё же втроём играть скучно, и, заметив нескольких девочек, я сказал, обращаясь к самой высокой:
— Девочки, давайте с нами!
Те даже рукавами закрылись — что за «девочки», когда в деревне зовут «девки». Да разве будут ребята играть с девчатами — им это зазорно.
Только одна, высокая, не закрыла лица и насмешливо улыбнулась. Это была та, что несла в подоле гусят.
— Да ведь Гришка не примет, — сказала она певучим голосом.
— А мне чего? Чей мяч, тот и хозяин, — проворчал рыжий.
— Значит, примем, Гриша?
— Я Гришка! — опять грубовато поправил меня рыжий. — А чего ж не принять? — Глаза его озорно сверкнули. — Только пусть рубаху сымет, её через рубаху не пробьёшь, ишь, у неё какая, домотканая, как мешок!
Девчата фыркнули. Ловко он осрамил Машу — не выскакивала бы впереди всех; ишь, городскому решила показаться!
Глаза Маши потемнели:
— Боишься, что присмолю!
Это Гришку задело:
— Я ещё в жизни никого не боялся! Давай становись. Вы с городским на пару, а мы с Парфенькой!
И игра началась с новой силой. Маша оказалась сильной и ловкой. Когда она бежала, длинные косы поднимались за плечами, как крылья. Длинные ноги подхватывали её, словно вихрь, а мяч вылетал из её руки, как из пращи.
— Ого! — поёживался Парфенька. — У тебя рука мужицкая, недаром ты в доме за парня!
И она его щадила. А когда влепляла мяч в широкую спину Гришки, так в этом месте у него даже рубаха к телу прилипала…
Это не понравилось Гришке, и скоро он прекратил игру.
— Нет, — сказал он, — я с девками не игрок. У нас не полагается. Ребята задразнят: «Девошник, бабошник. Тили-тили-тилишок, наш Гришка — женишок, тили-тили-теста, Машенька — невеста»…
— У пионеров разницы нет, девочки и мальчики равны, — не смолчал я.
И встретил благодарный взгляд синих глаз.
— Сегодня хватит, — улыбнулась Маша, — у Гришки до завтра чесаться будет… А у тебя на спине как черти горох молотили! Ты глянь-ка, пионерчик!
