Джон Норман - Исследователи Гора
Когда наши взгляды встретились, девушка вздрогнула и едва не разлила всю пагу. Хорошо, что она этого не сделала. Медленно и осторожно рабыня из таверны приблизилась к моему столику и опустилась на колени.
– Прижми кружку к животу, – приказал я. Она послушно исполнила команду.
– Паги, господин? – прошептала она.
– Да.
Девушка зарыдала.
– Поцелуй кружку.
Она прижалась губами к металлической кружке, широко развела колени, опустила голову и произнесла:
– Ваша пага, господин.
– Твой хозяин уже подобрал тебе имя? – спросил я.
– Еще нет, господин.
– Для удобства я буду называть тебя сегодня Эвелина, – сказал я.
– Хорошо, господин.
– Теперь припомни две последние фразы, которые ты говорила, когда по глупости считала себя свободной женщиной.
– Эвелина принесла напиток своему господину. Эвелина надеется, что после него господин не отвергнет ее ласк.
– Еще, – сказал я.
– Меня зовут Эвелина, – произнесла она. – Я стою обнаженная на коленях перед моим господином. Я мечтаю доставить ему наслаждение. Позови меня на свое ложе, господин! Эвелина умоляет, чтобы ей показали, как надо обращаться с рабыней!
– Хорошо, – похвалил я рабыню.
Не поднимаясь с колен, она отползла на ярд от стола и застыла в покорной позе. Я не торопясь потягивал пагу.
– А ты красивая рабыня.
– Спасибо, господин.
– Говорят, ты – белый шелк?
– Я девственница, господин.
– Это и называется белым шелком.
– Да, господин.
– Тебе хотелось когда-нибудь узнать, что такое быть рабыней? – спросил я. Она подняла голову.
– Смотри, – предупредил я. – Ты стоишь передо мной на коленях. Голая. На тебе рабский ошейник. Тебе будет нелегко солгать.
– Да, – тихо произнесла девушка. – Мне интересно узнать, что значит быть рабыней.
– Скоро узнаешь, – обнадежил ее я.
– Да, господин.
На какое-то время я задумался, потягивая пагу. Потом послал рабыню за второй кружкой. В таверне Пембе вторая кружка стоила всего долю тарска. Деньги я отдал помощнику. В таверне Пембе, как, кстати, во многих подобных заведениях, девушкам запрещено прикасаться к монетам. Разумеется, Эвелина, которую я заказал вместе с первой кружкой, принадлежала мне до тех пор, пока я не уйду из таверны или сам не отпущу ее.
– Позволь мне сказать, господин, – робко произнесла рабыня.
– Да?
– Господин собирается меня использовать?
– Не знаю. Еще не решил. Сделаю так, как мне заблагорассудится.
Я с наслаждением допил вторую кружку. Посидев еще немного, я оттолкнул кружку на край стола.
– Господин собирается уходить? – спросила рабыня.
– Иди в альков, – приказал я.
Она в ужасе посмотрела на меня, потом медленно поднялась и на негнущихся ногах направилась к алькову. Возле самого входа она остановилась, не в силах переступить через порог. Я взял ее под руку и швырнул внутрь. Девчонка упала на разбросанные на полу меховые шкуры. Я развернулся и задернул за собой красные шторы.
Она растерянно сидела на шкурах, подняв колени. Я взял цепь с кандалами для лодыжки, что лежала сразу у входа и была длиной около ярда. Такая же цепь лежала слева, две другие цепи заканчивались наручниками. Еще одна цепь цеплялась за ошейник. Все замки открывались одним ключом, который в паговых тавернах всегда кладут на полочку слева у входа. Имелись и приспособления для укорачивания цепей. Само собой разумеется, пленник не мог дотянуться до полочки с ключом, если на нем была защелкнута хотя бы одна из цепей. Рядом с полочкой для ключа был крючок, на котором висел невольничий кнут.
Я нагнулся, схватил рабыню за правую ногу и защелкнул на ней кандалы. Потом толчком повалил ее на спину и поочередно заковал в наручники правую и левую руки. После этого я приковал ошейник девушки к центральному кольцу, надел кандалы на левую ногу и укоротил все цепи таким образом, что она едва могла пошевелиться.
– Ты посадил меня на цепь, господин, – растерянно произнесла рабыня.
– Сейчас ты поймешь, что значат невольничьи цепи, – усмехнулся я. – Ну-ка, посмотри сюда! – Я показал на крючок рядом с полкой. – Что ты здесь видишь?
– Невольничий кнут, – побелевшими губами пролепетала она.
– Вообще-то мы с тобой находимся в алькове. Но ты скоро поймешь, что это весьма необычное место.
– Да, господин.
– Это камера подчинения.
– Да, да, господин.
– Хорошенько об этом подумай. Сосредоточься на этой мысли, прочувствуй ее всеми клеточками своего прелестного тела. Здесь тебе, рабыне, придется полностью подчиниться воле мужчины.
– Да, господин.
– Сейчас я к тебе прикоснусь.
– Я фригидна, господин. Не сердись и не убивай меня.
– Подумай, о чем я тебе сказал. Ты находишься в камере подчинения.
– Да, господин. – Девушка тихонько заплакала. Потом я к ней прикоснулся. Очень нежно. Бедра ее дернулись, цепь задрожала. Она испуганно посмотрела на меня.
– Ты готова подчиниться мне полностью?
– Да, господин, – прошептала рабыня и попыталась приподнять ноги. – Коснись меня еще раз.
Я немного подождал и прикоснулся к ней еще раз. Очень нежно.
– Ай! – взвизгнула девчонка.
Я продолжал ее гладить. Она застонала и принялась извиваться.
Тогда я остановился.
– Какое странное ощущение, – сказала она. – Что это было?
– Теперь тебя надо выпороть.
– Почему, господин?
– Потому что ты мне солгала. Когда сказала, что фригидна.
Она растерянно посмотрела на меня.
– Ты вовсе не фригидна, девочка, – усмехнулся я. – Ты очень горячая рабыня.
– Нет, нет! Я не горячая рабыня! – замотала она головой.
– Сейчас посмотрим.
– Как ты можешь после этого меня уважать? – неожиданно произнесла она.
– Тебя никто не уважает, – пожал я плечами. – Ты всего лишь рабыня.
– Да, господин.
– У тебя больше нет гордости. Рабыням не позволяется иметь гордость.
– Но я хочу хотя бы уважать сама себя, – сказала она, отвернув голову в сторону.
– Ты должна не уважать себя, а быть собой, – поправил ее я.
Девушка посмотрела на меня. В ее глазах застыли слезы.
– Я не могу осмелиться быть сама собой.
– Разве женщина не может быть женщиной? – спросил я.
– Не может! – вдруг крикнула она. – Это унизительно!
– Вот это да! Кем же, по-твоему, должна быть женщина?
– Она должна быть такой, как мужчина.
– Но ты же не мужчина, – возразил я.
– Я не могу стать женщиной, – заплакала она.
– Почему?
– Потому что женщина в глубине души – рабыня.
– Разве плохо, если рабыня станет рабыней? – спросил я.
– Плохо! – крикнула она.
– Почему? – настаивал я.
