Максим Субботин - Сердце зимы
Она замешкалась лишь для того, чтоб зажечь факел. Меряя грубые каменные ступени шагами и стараясь ничего не упустить из виду, начала спуск. За спиной слышалось негромкое дыхание Раша, теплый воздух изо рта чужестранца щекотал затылок. Хани многое отдала бы, чтоб странного спутника здесь и в помине не было. Его общество как никогда прежде тяготило и пугало.
Между тем, лестница привела их в небольшую круглую пещеру. Внутри пахло плесенью, сальной свечой и сургучом. Из покатых земляных стен торчали коренья, округлый свод густо порос коричневым мхом.
– Стены свежие, – сказала Хани. Она старалась не смотреть на Раша и держалась от него на безопасном расстоянии.
– Вижу, – угрюмо отозвался тот, рассматривая простой стол – доски, уложенные на козлы.
На грубой столешнице остались хлебные крошки и небольшое масляное пятно. Сальная свеча почти полностью оплыла в глиняную плошку. В дальнем углу пещеры, в небольшом углублении, был сложен очаг, похожий на те, которые сооружали северяне, – такой же выложенный камнем круг, полный золы и полуистлевших поленьев. Тут же валялась пара пустых сенников.
– В этих холмах есть золото? – неожиданно спросил Раш и отчего-то опустился на колени, принялся шарить возле очага. – Серебро, драгоценные камни?
– Откуда мне знать? Я не умею отыскивать золотоносные жилы и рудники. У Белого сьера есть искатели – это их ремесло.
– Похоже на логово свободных старателей, – подытожил чужестранец и поднялся, протягивая спутнице сложенную лодочкой ладонь. Он держал горсть земли, в которой отчетливо виднелись золотистые вкрапления.
– Все плодоносные жилы Северных земель принадлежат сьеру, – отчеканила Хани заученную с детства фразу. – Нельзя отстреливать дичь в лесах Белого сьера, нельзя прятать урожай и добычу и еще много других «нельзя», которые младенцы впитывают с молоком матери.
– Всегда будут те, кто не прочь разбогатеть, – возразил Раш. Он высыпал землю на пол, отряхнул руки. – Если это пришлые, им тем более нет дела до ваших законов. Нашли рудник и копают золотишко, знай вывози. Хотя эти долго не протянут, раз такие обалдуи и у себя под носом рассыпали найденное.
– Только глупец станет так рисковать. Это воровство, а за воровство положена смерть.
Раш присвистнул.
– В Серединных землях за воровство только руку отрубят. Хотя, – он поскреб подбородок, – смотря у кого своровать.
Хани, убедившись, что больше в пещере ничего не найти, засобиралась наверх. Раш тоже не задерживался.
– Если повезет, нагоним молодчиков где-то в пути. – Раш взобрался на спину кобылы, вовремя увернувшись от ее зубов, которые чуть не вцепились ему в плечо. Лошадь невзлюбила чужестранца и при любом удобном случае доносила неприязнь любым возможным способом. – Уверен, они с удовольствием поделятся добытым. Если только не спрячутся в другой пещере, о которой ты тоже ничего не знаешь.
Хани проглотила заслуженную насмешку. Что толку злиться? Чужестранец только и ждет, чтобы над ней поизмываться. Поведение Раша вызывало недоумение: он то угрожал, то насмехался, то услужливо протягивал ладонь, как сейчас. Хани не приняла помощь, сама села в седло и подавила неприязнь, когда Раш привычно обхватил ее за талию.
– Ты вся дрожишь, – склонившись к ней, прошептал он. – Я думал, дочь Северной земли может запросто искупаться в снегу и ничего с ней не станется.
Хани поежилась от того, как его теплое дыхание пощекотало чувствительную кожу за ухом. Никто, даже родные братья, не приближались к ней так… близко. А у этого будто вовсе стыда нет.
– Я всего лишь человек, чужестранец.
– Я бы сказал, очень хмурая и хвастливая девчонка.
«Вот же отравленное жало, чтоб ему пусто было».
Путь их лежал выше, к тому месту, где холм покрывала плотная белая шапка снега.
Арэн
Рассвет выдался тягостным.
Яркое солнце забиралось в окна домов, щекотало лучами лица хмурых жителей. Но селяне не спешили улыбаться и радоваться теплу, которое вместе с рассветом принесло неожиданные ароматы весны. Они торопливо собирали свое добро и лишь изредка останавливались, чтобы обратить тревожные взгляды на север.
Арэн чистил коня. Жеребец, почуяв свободу после нескольких дней в стойле, гарцевал и громко ржал, чем знатно веселил любопытную ребятню. Дасирийский жеребец, гнедой, с короткой гривой-щеткой и белой отметиной на лбу, стоил цены нескольких жирных деревень.
Арэн погладил жеребца, вспоминая, когда впервые оседлал его. Это случилось в день его второй свадьбы, когда он взял в жены десятилетнюю горбунью Халит, дочку богатого землевладельца. Отец устроил и этот брак. Арэн навсегда запомнил день, когда впервые увидел ее: широкую, как пивная бочка, покрытую шрамами от оспы и с уродливым горбом на спине. Несуразно короткие ноги делали ее походку развалистой, косолапой. Правда, Халит, на красоту которой поскупились все боги разом, отличалась незаурядным умом и проявила способности к наукам. На свадебном пиру она сама убедила мужа нанять ей учителей и везде, где только можно, скупать умные книги для их личной библиотеки.
Отец несчастного увечного ребенка давал в приданое прибыльный золотой рудник и огромный кусок земли, лишь бы сплавить невыгодную во всех отношениях дочь с глаз долой. Тогда Арэн поклялся, что третью жену возьмет по своему желанию, на что отец обозвал его безмозглым ослом, который не видит дальше своего носа.
После свадьбы Арэн, как новый хозяин, поехал осмотреть свои владения. И сразу завел новые порядки: заставил крестьян в срок платить налоги, усерднее работать в полях и шахтах, а за браконьерство разрешил вешать без суда и следствия. Только такой железной рукой и можно было навести порядки в землях, которыми правили слишком мягко и неумело. Население роптало, но нескольких показательных казней хватило, чтобы раз и навсегда отбить желание бунтовать против нового хозяина. Но прозвище «Арэн Кровавый» с той поры прицепилось к нему, словно клещ.
И все же Арэна никогда не тянуло в свой собственный дом. Его мать незадолго до смерти как-то сказала, что мужчину тянет домой не очаг, не золото и сытная еда, а женщина, которая для него слаще меда. В собственном замке Арэна ждала стареющая вдова, так и не снявшая траурных одежд, и малолетняя уродка, с которой он не разделил бы ложе даже под страхом смерти.
– Дай меч поглядеть, – мальчишка, тощий и лохматый, потянул дасирийца за рукав.
– Гляди, – Арэн проводил щеткой по крупу коня – шерсть животного лоснилась, играя на солнце. К луке седла были пристегнуты оба меча – длинный, острый, со стальной кромкой; и короткий – с широким лезвием алхимического серебра и легкой рукоятью. На втором своем коне дасириец вез железный щит с парящим орлом и тяжелый топор работы дасирийских кузнецов.
