Гарри Гаррисон - Месть крысы из нержавеющей стали
— Совершенно верно, — он кивнул утверждающе, и я погнал дальше.
— Вы находите планету, созревшую для срывания, с какими-нибудь диссидентствующими элементами среди населения. А поскольку существуют люди, которые будут жаловаться даже в раю, у вас нет проблем с тем, чтобы найти подобную группу на любой планете. Здесь, на Бураде, это были мужчины — партия «Конколослук». Они активно выступали за права мужчин. Вы поддержали их всем, в чем они нуждались. Ваши агенты снабжали их деньгами, оружием, пропагандой — всем, что необходимо для захвата власти. Это сработало. И вы ничего не просили в обмен на всю эту помощь, кроме оказания лишь символического сопротивления, когда начнется сражение. Ваши агенты присмотрели за тем, чтобы вооруженные силы отступили без настоящего боя. Это вторжение было выиграно прежде, чем началось! Не приходится удивляться, что ваши военные не привыкли нести потери.
— Вы очень наблюдательны. Именно это мы и делаем. Ваш анализ — мастерское описание нашего образа действия.
— Тогда вы у меня в руках, — с облегчением сказал я.
— Напротив, это вы у нас в руках. Вы — единственный, кто знает о нашей технике вторжения, и вы никогда не доложите о ней своим шефам.
— О, не знаю, — сказал я с бравадой, которой не ощущал.
— Возможно, вы и не знаете, но мы-то знаем. Мы перехватили составленный вами отчет, и он никогда не будет отправлен. Они тщетно будут ждать от вас каких-либо вестей, а время уйдет, и скоро им будет слишком поздно что-либо предпринимать, потому что мы перейдем ко второй фазе нашей операции. На этой фазе планируется привлечение к операциям множества союзников с оккупированных нами планет, правительства которых готовы сделать все, что мы пожелаем. Мы будем располагать огромным количеством солдат. Таких солдат, по-моему, называют наемниками. Им предстоит быть войсками вторжения, конечно, их будут убивать во множестве, но мы всегда будем побеждать, потому что наши источники человеческих ресурсов будут неистощимы. Интересная картина вырисовывается, не так ли?
— Это никогда не сработает! — крикнул я с усиливающимся в то же время ощущением, что такое сработать может. — Корпус вас остановит.
Как? С его единственным агентом, выслеженным и попавшим в западню? Мне было трудно убедить в этом себя, и я вообще ничего не добился, пытаясь убедить его. Край поднялся и двинулся в обход стола.
— А теперь настало время начать вашу индокринацию.
Не могу выразить охватившего и одолевшего меня страха, когда я услышал эти слова.
Меня отвели в камеру. Голую, лишенную окон камеру, единственным предметом меблировки которой было пустое ведро. Крюк в потолке был установлен здесь недавно, и сопровождающий меня серый человек услужливо подцепил меня за него.
— Существует мало шансов, что я умру от голода, — уведомил я его. — Потому что сперва умру от жажды.
Ничего не ответив на это, он ушел, но вскоре вернулся с полевым пайком. Не самая вдохновляющая пища в мире, но жизнь мне она сохранит. Жуя концентрат и запивая его водой, я крепко цеплялся за эту последнюю мысль. Сохранит мне жизнь. Да они сделают что угодно, думал я, но только не убьют меня. Они нуждаются во мне. Эти вояки знали, что Корпус дышит им в затылок, что им придется приложить всесторонние усилия, чтобы остановить его. Край говорил серьезно и наполовину убедил меня. Я посмотрел на свои запястья и содрогнутся. Он таки убедил меня, но почему он так старался? Потоку что я был явно больше чем пешкой в этой игре. Я был фактором, который мог качнуть исход в любую сторону. В данный момент времени Клизанд действовал успешно в своем завоевательном бизнесе, но его могли остановить. Располагая добытой мной информацией, Спецкорпус мог бы начать организацию контринсургентов и предотвратить экспансию на другие планеты. Клизанд можно будет остановить даже здесь. Если бы я оказался по другую сторону баррикады, то мои специальные знания не смогли бы быть причиной поражения Корпуса, но это, наверное, могло бы замедлить его действия на срок, достаточно долгий для того, чтобы пришла в действие вторая фаза завоевательной операции. А это означало, что серые люди совершили ошибку. Им следовало убить меня, как только они раскрыли, кто я такой. Если бы меня можно было перевербовать, я мог стать в их руках серьезным оружием. Эти два «может быть» не позволяли игнорировать тот факт, что покуда я жив, я могу оказаться самым смертоносным и могучим оружием против них. Они совершили ошибку. Я ухватился за этот вывод, я терзал его точно так же, как терзал мой ломающий челюсти паек. Я не принимал во внимание, что во всех отношениях был их пленником. Во всех отношениях? Ха! Физически — да. Умственно — решительно нет. Однако во время нейропытки они почти убедили меня в обратном. При мысли об ампутации мой желудок вздыбился, и я вдруг потерял аппетит. По веской причине. Теперь мне предстоит вспомнить и подумать об этой жуткой процедуре. И вот под каким углом зрения. Это был трюк, это должен быть трюк, и именно за это предположение я должен держаться. Пока я пережевывал и заглатывал остатки своей малоаппетитной закуски, я организовал себе сильнейшее внушение. Слушай, ди Гриз, убеждал я себя, ты достаточно знаешь о реальности, чтобы суметь определить, когда она подделана. Ты сам всегда подделывал ее для собственной выгоды и в ущерб другим. Так значит, теперь кое-кто провернул тот же трюк с тобой. Перерубленные запястья, качающие кровь! Спокойно, парень, спусти часть эмоций в канализацию. Через некоторое время мы доберемся до воспоминаний. Но сперва давай посмотрим на реальность. Реальность… Как ни чудесна машина, она не может отремонтировать ампутированные руки за пару часов или пару дней. А теперь, откуда взялась эта цифра? На каком-то подсознательном уровне я чувствовал, что прошло лишь короткое время между ампутацией и выздоровлением. У нас у всех есть часы, тикающие в глубине мозга. Они управляют суточными ритмами сна и бодрствования, они работают непрерывно. И вот сейчас они пытались сообщить мне, что прошло совсем немного времени с тех пор, как меня привели сюда серые люди. Но имелись ли у меня какие-нибудь реальные доказательства в подтверждение этому? Я ощущал лицо и волосы — я нуждался в бритье, но не так уж сильно, и волосы мои были нормальной длины. Однако меня могли побрить и подстричь, так что это ничего не доказывало. Мои ногти? Я держал их коротко подстриженными, а один подстриженный ноготь выглядит положим на любой другой. Подожди, подумай, вспомни… Было же что-то незначительное, какая-то мелочь… Да… во время приземления, напряжение, внимание рассеивается… Точно! Я сломал ноготь мизинца на левой руке! Нет, пока не смотри, сунь руку под себя, посиди на ней и вспомни. Сломанный ноготь… отвлечение… нужно откусить его. Довольно неаппетитное действие, которое тем не менее проделывал почти каждый. Досаждающая частичка ногтя оторвана напрочь с быстрым тихим «ой» и крошечной капелькой крови. Происшествие, совершенно забытое в гонке последующих событий. Осторожным движением я освободил ладонь от ягодицы, державшей ее в заточении, и поднес к глазам. Мизинец, короткий ноготь и крошечный сгусток крови. Уел я тебя, Край, старый факир! Судя по виду ногтя, я был пленником самое большее пару часов. Красные точки на моих запястьях были просто красными отметками, которые можно сделать сотней различных способов. А ампутация? Край поддел мою реальность, прибегнув, наверное, к гипнозу. Но по-настоящему это не имело значения. Край и его команда не были такими толковыми, какими казались. Они, несомненно, много раз использовали эту нейропытку и загипнотизировали себя успехами этой техники. Наверное, именно таким способом происходило обращение рекрутов на планетах, намеченных для завоевания. Вполне возможно. Но головорезы Края привыкли работать с солидными гражданами и туповатыми крестьянами, обычно принимавшими раскрашенные задники — бутафорию своего существования — за единственную реальность. Их мир был единственным реальным миром, их город — действительно наилучшим городом. Вытащи их из знакомой окружающей среды, окажи давление на их сознание, и их мозги потекут из ушей, как желе. Люди — желе, легкая добыча для серых мундиров. Но не благородный, прямой, гибкий, бесчестный, подобный хамелеону Скользкий Джим ди Гриз. Человек с тысячью лиц, знакомый с сотней культур, компетентный в десятках языков. И они хотели, чтобы моя реальность запаршивела? Это заставило меня рассмеяться. Я не только засмеялся, но и забегал, заплясал. Я бегал кругами, крича: «Гип-гип-ура!» и «Победа!», вне себя от счастья. Кругами я был вынужден бегать из-за своего ошейника и провода, однако вскоре я обнаружил, что могу вносить в это дело некоторые вариации, резко меняя направление. Провод был слишком тонок, чтобы я мог влезть по нему наверх, и я был уверен, что его преднамеренно сработали таким, но я мог свернуть его в петлю и повиснуть на нем. Я сделал петлю столь высоко над головой, как только мог дотянуться, ухватился за нее, оттолкнулся и свободно закачался. В нижней точке качения я с силой оттолкнулся от пола и пошел выше. Отличное развлечение. Пока моя рука не соскользнула и петля не распустилась. Все чуть-чуть не кончилось, когда весь мой вес обрушился на металлический ошейник, охватывающий мою бедную шею. Именно таким способом убивают людей при повешении; их не удушают, а резким рывком удавки ломают шейные позвонки. Эта мысль билась в моей голове, когда я хватался за провод, пытался вскарабкаться по нему, пока мне не удалось стиснуть его, прежде чем последовал резкий рывок. Рывок вперед, а не вбок, иначе я, наверное, услышал бы резкое «хряк!», сигнализирующее о конце этой истории. Было очень больно, и с минуту все вокруг ходило кругами, а когда я сказал «уф!», то произнес это шепотом, потому что в тот момент я на большее не был способен. В конечном итоге я присел, выпил немного воды и почувствовал себя несколько лучше. И тут я подумал: почему никто не явился расследовать это недавнее безобразие? Я был уверен, что они снабдили камеру «шпионами» и наблюдали за мной. Наверное, мои акробатические номера не произвели на них впечатления. Или, может быть, они были так заняты завоеванием планеты, что не имели времени непрерывно наблюдать за мной. Если последнее предположение верно, то я смогу извлечь из этого обстоятельства определенную выгоду. Упаковка от пайка и пластиковая бутылка из-под воды были смяты вместе и превратились в превосходные подушечки для моих пальцев. Я свернул двойную петлю рядом с шеей. Затем, крепко вцепившись в провод, я подпрыгнул как можно выше и дал своему весу обрушиться на провод. И на мои руки. Когда я проделал это в десятый раз, мне начало казаться, что мои руки оторвутся раньше, чем поддастся какая-нибудь важная часть державшего меня в плену механизма. Теория, разумеется, была достаточно здравой: металлическая коробка, провод, ушко, крюк, множество составных частей, отказ любой из которых мог предоставить мне свободу. Хотя мои составные части отказывали намного быстрее. Я немного передохнул, вытер лоб и подпрыгнул в попытке номер тринадцать. Счастливое число тринадцать! Что-то лопнуло с резким металлическим треском, коробка обрушилась вниз и отскочила от моей головы. Я отключился не знаю на сколько, вероятно, всего лишь на несколько минут, а потом очнулся и, мотая головой, попытался встать. Двигайся! — торопила неотступная мысль. Убирайся отсюда, пока они не пришли за тобой. Но сперва я должен был отключить коробку для нейропыток, поскольку она могла быть радиоуправляемой. Я перевернул ее и увидел, что металлическая петелька, на которой она висела. сломалась. На коробке имелся пульт управления, на котором располагалось около пятидесяти маленьких красных кнопок. Я содрогнулся при мысли о нажатии на одну из них. Выше находились две большие кнопки — одна красная, другая-черная, и красная была утоплена. Это казалось достаточно очевидным. По логике мне следовало нажать черную кнопку и отключить коробку, но в сознании продолжали вторгаться воспоминания о боли. Наконец я ткнул в черную кнопку. Ничего не случилось. Это я мог почувствовать. При таком обеспечении я легонько коснулся одной из маленьких красных кнопок, а затем другой. Ничего. Коробка была теперь кучкой мертвого металла. На что я и надеялся. Я смотал лишний провод, а потом попробовал дверь, которая оказалась незапертой. Может, мои тюремщики были неумелыми, а может, их бдительность притупила слишком большая вера в свои пыточные машины. Я чуть приоткрыл дверь и закрыл много быстрее, чем открывал. По коридору в направлении моей камеры шли двое серых людей, неся зловещего вида предмет. Я не столь долго смотрел на него, чтобы заметить какие-то детали, но и от того, что я увидел, мурашки побежали по моей спине. Следующий шаг в программе умиротворения ди Гриза? Это казалось вероятным, когда дверная ручка начала поворачиваться. Для этой пары у меня был припасен сюрприз, и я хотел скрывать его от них как можно дольше. Когда дверь начала открываться, я шагнул за нее и подождал, пока они протиснутся внутрь со своей машиной для пыток. Услышав, как один из них тревожно охнул, я двинул дверь плечом и вогнал ее в них всем своим весом и силой. Как только они заверещали, я выпрыгнул из-за двери и взмахнул металлической коробкой на конце провода. Один из них стоял согнувшись, больше заинтересованный тяжестью машины на своей ноге, чем всем прочим, и я дал своему оружию опуститься на его череп. Пока оно взлетало снова, второй пытался достать свой пистолет, и действительно наполовину вытащил его из кобуры, прежде чем мое колено попало ему ниже живота, и он упал поверх своего напарника. Я вырвал пистолет из его обмякших пальцев, когда он упал. Теперь я был вооружен. Большую часть времени, проведенного мной в этом здании, я находился в сознании, а потому полагал, что знаю, как отсюда выбраться. Главный вход наверняка охраняется. Он находится этажом ниже, в противоположном направлении от кабинета Края. В пистолете полный заряд энергии, плюс запасной магазин. Не было времени проверять, какими боеприпасами он заряжен, но они, разумеется, представляли нечто весьма смертоносное, что мне подходило как нельзя лучше. Мое настроение тоже можно было назвать смертоносным. Я намотал провод так, чтобы коробка не болталась и не мешала мне идти, сделал глубокий вдох и нырнул за дверь. Коридор был пуст. Хорошее начало. Я добежал до лестницы, никого не увидев, а затем кинулся вниз, прыгая через две ступеньки. Следующий этаж будет нижним, поскольку меня поднимали только на один этаж. Но этому воспоминанию противостояла реальность: лестничный колодец отнюдь не собирался закончиться на следующем этаже. Когда мои медлительные синапсы зарегистрировали этот факт, я затормозил и осторожно поглядел через перила. Ниже меня имелось еще по меньшей мере восемь этажей. Они пробежали по коре моего мозга в кованых сапогах. Это, разумеется, доказывало мою теоретическую позицию, согласно которой многое из случившегося со мной было иллюзией и ложной памятью. Что же было реальным? Был ли в настоящий момент реальным тот побег? От такой мысли меня бросило в холод. Все происходящее могло быть генерированной серией нереальных событий для того, чтобы доказать мне, что я не могу убежать. Я мог вечно продолжать спускаться по этой лестнице и мог в любой момент снова очутиться в своей камере, по-прежнему присоединенным к своей коробке. Ну, если это так, то я абсолютно ничего не могу с этим поделать. Я должен отнестись к этой иллюзии как к реальности, пока не будет доказано обратное. Если же это не бесконечное сновидение, то эта лестница должна была где-то кончиться, и я собирался это выяснить. Четырьмя этажами ниже, как раз, когда у меня начала кружиться голова от непрерывного бега по нисходящей спирали, я встретил человека, поднимавшегося мне навстречу. Серого человека с пистолетом и очень подозрительным взглядом. Поскольку я ожидал этой встречи, а он нет, первый выстрел был моим. Еще тот выстрел! Пистолет был заряжен разрывными пулями. Пуля прожгла в лестнице зияющую дыру и взрыв отшвырнул серого человека к стене, где он и рухнул. Эхо еще гремело, а пыль еще не улеглась, когда я перепрыгнул через дыру и с сумасшедшей скоростью бросился вниз по лестнице. Промедление было равносильно самоубийству. Лестница кончилась, я оказался внизу и врезался в стену, так быстро я летел. Надо мной раздавались крики, был слышен топот бегущих ног. С пистолетом наготове я толчком распахнул дверь и вылетел… в темноту. Это было для меня небольшим шоком, и я чуть не выпустил пару пуль наугад, но когда мои глаза приспособились, я увидел вдали слабый свет. Неоштукатуренные стены, пыль и другие признаки указывали, что я пропустил первый этаж и очутился в подвале. Это тоже было отлично, поскольку этажом выше меня ждал теплый прием. Если я смогу выбраться из подвала, то буду все еще на один шаг впереди преследователей. С пистолетом наготове, размахивая металлической коробкой, набивая на голенях синяки о невидимые препятствия, я, спотыкаясь, пробирался к дальнему свету. Однако я не преисполнился энтузиазма, когда достиг его, преодолев невидимую полосу препятствий. Это было окно. Маленькое окошко, покрытое грязью, и с прочной решеткой. Позади меня в темноте раздались крики и топот, послышались звуки падения, грохот и крепкие ругательства. Что делать? Очевидно, надо убираться. Я отступил, поднял пистолет, прикрыл лицо рукой и выстрелами вышиб окно. А также часть стены вокруг него и кусок улицы снаружи, пока мой пистолет, щелкнув, не исчерпал свои возможности. Я отшвырнул его, перекинул коробку через плечо и воспользовался освободившейся рукой, чтобы вскарабкаться по скату из щебня и выбраться на улицу. Чтобы снова броситься бежать. Кто-то увидел меня и крикнул, но я не ответил, а побежал еще быстрее, хотя уже начал задыхаться и чувствовал, что больше, чем мне хотелось, утомился от усилий, прилагаемых в течение последнего часа. Одно дело сбежать, но совсем другое дело остаться на свободе, после того как сбежал. Босой, одетый в совершенно прозрачную одежду, с ошейником и несколькими метрами провода вокруг шеи, не упоминая уже о коробке управления, я, должно бить, представлял собой достаточно необычное и неоднозначное зрелище. Мне нужно было спрятаться, забраться в нору, переодеться, избавиться от ошейника. И много еще чего было мне нужно. А я чувствовал все большую усталость. Я на максимальной скорости свернул за угол и врезался в кого-то, идущего в противоположном направлении. Мы оба свалились, и я, словно жук, перекатился на спину, жадно хватая ртом воздух. Затем я увидел лицо человека, на которого наткнулся, и ощутил маленькую вспышку надежды.
