Андре Олдмен - Щит Агибалла
– Пойми, темная душа, — говорил толстяк, уплетая куриную ножку и запивая ее добрыми глотками аренджунского, — ваш Кром есть лишь заблуждение, коему подвержены северные народы. Я сам побывал в Асгарде, Киммерии и Ванахейме и могу сказать, что варвары столь же угодны Подателю Жизни, как и остальные народы. Не все, правда, варвары, а лишь те, кто открыл сердца свои Огненному Свету Несотворенного.
– И мне, — вторил ему Зубодер, прихлебывая из оловянной чашки, — довелось пожить в землях северных народов, и могу утверждать, что нижние и верхние ости весьма сходны у тамошних жителей и у народов южных: зингарцев, аргосцев и даже, как то ни прискорбно, шемитов…
– Отчего же «прискорбно»? — басил Проповедник. — В Заветах Митры сказано: "Пред Ликом Моим нет ни хайборийца, ни гирканца, ни тварей, коих бы Я еи облагодетельствовал…" Посему и последний зембабвиец столь же угоден Всеблагому, как и благочестивый аквилонец.
Зубодер при этих словах нахмурился и молвил веско:
– И все же, жевательный аппарат весьма отличен у истинных хайборийцев и у уроженцев тех мест, где доминируют допотопные племена. Так говорит наука.
– Даренному коню в зубы не заглядывай, — невпопад обронил Проповедник.
Зубодер тут же обиделся.
– Да ежели на то пошло, уважаемый, я могу по зубам отличить не только хауранского скакуна от шемского тяжеловоза, но и какого-нибудь киммерийца от родственного ему племени вана…
Тяжелое молчание повисло над кошмой, на которой расположились трое.
– Ты, кажется, сравнил киммерийцев с лошадьми? — подал голос молчавший доселе варвар.
Зубодер что-то пробормотал, делая оправдаться, и тут же замолк, ощутив крепкую руку, схватившую его за шиворот. Завидев яростный блеск в глазах северянина и тут же пожалел о своих необдуманных словах.
– Я лишь хотел сказать, — прохрипел он, — что наука… исследование челюстей…
– Твои челюсти я исследую, когда проломлю тебе башку! — рявкнул киммериец и толкнул несчастного специалиста так, что тот отлетел на добрую дюжину шагов и стукнулся затылком о земляной пол корчмы. — А сейчас, если ты мужчина, поднимись и защищайся! Посмотрим кто сильней: твой Митра или Кром, мой покровитель!
– Угомонись, юноша, — возгласил Проповедник, взмахивая куриной ножкой, — не то гнев пресветлого обратит тебя…
Во что обратит гнев Митры богохульника, никто из раскрывших рты посетителей "Глаза бога" так и не узнал. Задняя дверь распахнулась, и оттуда вылетел тощий долговязый малый с палкой, увенчанной свинцовым набалдашником на одном конце и медным острием с крюком на другом, — вылетел с резвостью птицы, ускользающей из сетей птицеловом…
За ним, размахивая мечами, повалили воины в доспехах с гербом короля Бритунии на кожаных нагрудниках.
* * *
Сам не знаю, что меня насторожило в словах Шрухта. Не в словах даже, а в тоне его и ужимках: вроде бы все, как обычно, и морда гнусная, и щурится, как девственница на фонарь веселого дома, а только засвербило что-то у меня за грудиной, и все тут.
Второй раз оплошал Альбинос, за один только день — и второй раз! Поспешил расслабиться, когда мы с киммерийцем влетели в корчму.
Шрухт уже поднимал лестницу, и дверь готова была вот-вот захлопнуться, оставив опоздавших на растерзание роя. Собственно, схватил нижнюю ступеньку северянин, да так, что двое дюжих прислужников во главе с хозяином, не смогли приподнять ее ни на пядь. А когда мы поднялись на площадку между двумя здоровенными вязами, где, словно гнездо, примостилась корчма "Глаз бога", мой новый знакомец, почесывая задницу (пяток-другой кровососов, опередив рой, все же успели прокусить ему штаны), осведомился, что это за дрянь, от которой мы с ним улепетывали во все лопатки.
Пришлось ему рассказать, что это за дрянь. Собственно, никакого секрета тут нет: о Гиблом Распадке болтают от Граскааля до Бельверуса. Думаю, где-нибудь в Тарантии и Кордаве тоже болтают, но для тамошних слушателей дела наши — сказки дикой страны. А между тем, ничего сказочного в наших комарах нет, разве что их размеры: с кулак величиной и с хоботками, что твой большой палец. Рой поднимается из Провала с наступлением сумерек и бесчинствует до первых солнечных лучей. Причем далее границ Гиблого Распадка отчего-то не летает, предпочитая добычу неподалеку от Провала…
Тут мой пытливый юноша интересуется, что за Провал такой и с чем его едят.
Провал, объясняю, это такая дыра в земле, весьма обширная, с отвесными скалистыми краями. А что там внизу — никому не ведомо. Сказывают только, что лежит на дне пропасти легендарный щит Агибалла, небесного великана, вступившего во времена оны в соперничество с самим Митрой. Податель Жизни вызвал великана на бой и вышиб из его рук волшебный щит, который рухнул с вершины небесного купола, упал, взметнув море огня, на землю и образовал пропасть на границе нынешней Бритунии и Немедии. Так и лежит щит небожителя на дне. Как он выглядит и на что годен — никто не знает, а те, кто хотели прознать, навсегда канули в бездне.
– Так уж и все? — любопытствует варвар.
– Все! Из пропасти нет возврата. Рой, видать, на дне обитает, а что может рой многие видели, не надо и вниз спускаться. До костей человека объедают проклятые твари, и нет от них спасения ни конному, ни пешему, ни знатному, ни простолюдину. Кровососы, правда, тяжелым телом и выше трех локтей над землей не летают. Оттого и поднимают в Гиблом Распадке дома на деревья, либо на холмах строят, и окна густой тканью затягивают. Но ежели кто к ночи под кров не поспеет: пусть на себя пеняет. Кровь выпьют и плоть обгложут.
Северянин только хмыкнул и презрительно сплюнул.
Вижу, не поверил мне юноша. Его, в общем-то, дело, но выпили мы к тому времени уже изрядно, язык у меня развязался, и поведал я варвару историю месьора Дхрангаза, искателя приключений.
Сер месьор, родом не то из Аквилонии, не то из Зингары, поклялся, что проведет ночь в Гиблом Распадке. Ставкой в споре был, кажется, родовой замок. Дхрангаза заказал себе чудные доспехи из сплошного металла, под которые нацепил войлочные штаны и рубашку, пропитанную каким-то магическим противоядием, купленным втридорога у колдуна в Бельверусе. Затем героический месьор приказал доставить его под развесистое дерево на Поляне Берцовой Кости, усадить и оставить коротать ночь. Коротал он ночь с двумя знатными мехами пуантенского и бычьей ляжкой.
Когда утром закладчик в споре, местный бритунский князь Увлехт, прибыл на поляну, месьор еще издали помахал ему закованной в металл рукою. Увлехт уже оплакивал свое родовое поместье, но, откинув забрало дхрангазова шлема, в ужасе отшатнулся. Из-под маски вылетели, шурша крыльями, проклятые кровососы. Они-то там внутри и копошились, шевеля доспех уже мертвого Дхрангаза. Видно, твари забравшись под броню, проворонили рассвет и м продолжали пиршество как ни в чем не бывало. Солнце мигом их убило, но от месьора Дхрангаза, увы, остался лишь хорошо обглоданный костяк.
