Павел Корнев - Падший
– Очень приятно, – несколько растерянно улыбнулась Лили, но сразу взяла себя в руки и рассмеялась. – Не спрашиваю, тот ли вы самый Альберт Брандт! Мне доводилось слышать о вашем сходстве с Ван Гогом, но не думала, что оно столь поразительно!
– Сходство? – фыркнул Альбрет. – Нет никакого сходства! У меня же два уха! Но если вы имеете в виду «Автопортрет с палитрой», то да, общие черты присутствуют. Скажу по секрету, мы с ним дальние родственники.
– Ты с ним – просто одно лицо, – произнесла Елизавета-Мария, беря поэта под руку.
– Как скажешь, дорогая.
Я нервно поежился и обернулся к выходу.
– Быть может, продолжим разговор на улице?
– Ну уж нет! – отказался Альберт и решительно потянул меня к лестнице на второй этаж. – Я тебя знаю – сразу убежишь по делам, а нам столько всего надо обсудить! Ты не представляешь даже, как я рад тебя видеть!
– Мне нужно посетить дамскую комнату, – оповестила нас Елизавета-Мария.
– Позвольте вас проводить! – вызвалась Лилиана послужить поводырем.
Я дернулся остановить Лили, с трудом поборол этот порыв и с обреченным вздохом развернулся к Альберту.
– Что ж, идем.
В баре на втором этаже мы заняли столик у окна.
– Все еще сердишься на меня? – спросил Альберт, когда официант принес пузатую рюмку коньяка ему и чашку черного крепкого кофе мне.
– А не должен? Альберт, ты кинулся на меня с саблей! А потом уехал из города, даже не предупредив!
– Ты тоже хорош, Лео! – подался вперед Брандт. – Если бы ты только не скрытничал, если бы только сразу обо всем рассказал, ничего бы этого не случилось!
Я обмер и осторожно спросил:
– Интересно, о чем таком я тебе не рассказал?
– О том, что нанял Елизавету-Марию играть роль твоей невесты! – хлопнул ладонью по столу Альберт. – Тогда я не стал бы за ней ухаживать!
Облегчению моему не было предела. На какой-то краткий миг я заподозрил, что Елизавета-Мария открыла поэту свою истинную сущность.
– Альберт, скажи честно, когда тебя останавливали подобные мелочи? Ты же выше условностей морали и закостенелости обывателей, не так ли?
– Я влюбляюсь без ума – да! – подтвердил поэт. – И тебе об этом прекрасно известно! Знай я о вашем уговоре, реагировал бы на все не столь остро. А так мы запутались во вранье и едва не убили друг друга. И посмотри на Елизавету-Марию – из-за нервного срыва она потеряла зрение! Все врачи твердят, что причины слепоты исключительно психические, но никто не может помочь!
Тут облегчение схлынуло, и я почувствовал раскаянье. Я знал, что друг живет с лишенным сил инфернальным созданием, но не мог набраться храбрости ему об этом рассказать. И понимал, что не наберусь никогда. От этого сделалось и вовсе тошно.
– Лео! Почему ты мне обо всем не рассказал? – потребовал объяснений Альберт.
– А зачем? – поморщился я. – Чтобы ты скормил газетчикам очередную байку? Я один раз обратился к тебе за помощью, мне хватило.
– Вот черт! – выдохнул Альберт, признавая мою правоту. – Но потом…
– А потом я заподозрил, что ты за моей спиной крутишь роман с дочерью главного инспектора.
– Комедия положений, да и только! – покачал головой Брандт. – Лео, послушай, впредь нам надо быть откровенными друг с другом. Ты промолчал – и что в итоге? Я женился на слепой актрисе! И связан с ней до конца жизни, не могу ее бросить, не могу потребовать развода. Женитьба не входила в мои планы, Лео. Это случилось по твоей вине. И ты еще обижаешься на меня?
Я почувствовал, как внутри заворочалось глухое раздражение, и сдерживать его не стал.
– Альберт, брось ломать комедию! Сколько тебя знаю, ты менял любовниц как перчатки, женитьба точно не изменила твоих привычек! Решил надавить на чувство вины? Черта с два! Да я только облегчил тебе жизнь! Теперь при расставании с надоевшими красотками ты плачешься им, что не можешь оставить свою слепую жену, и дело обходится без скандалов и перерезанных вен. И ветреные распутницы чаще обычного отвечают тебе взаимностью, поскольку больше не опасаются, что влюбчивый поэт потеряет голову и замучает своей ревностью. Я уж не говорю о сердобольных простушках, которых в твою постель теперь приводит банальное сочувствие! – Я сделал паузу, шумно вздохнул и продолжил: – Елизавета-Мария? Уверен, она обо всем знает и купается в сочувствии и обожании многочисленных кавалеров. Разве нет?
– Ты всегда был циником и мерзавцем, Лео! – заявил в ответ поэт, поднялся из-за стола и ушел. Но недалеко – в бар. Вернулся оттуда с новой рюмкой коньяка, огладил свою песочного цвета бородку и усмехнулся. – Хотя ты не так уж далек от истины, мой проницательный друг. В определенной степени моя жизнь и в самом деле стала проще.
– Я же говорил!
– Лео!
– Не называй меня так! – одернул я приятеля, полюбовался на его вытянувшуюся физиономию и пояснил: – На людях я Лев Борисович Шатунов.
– Проблемы с законом?
– Старые дела. Все из-за долгов отца.
– Нужна помощь?
– Нет.
– А твоя подруга? Я не поставил тебя в неловкое положение, назвав по имени?
– Все в порядке.
Альберт поднял рюмку с коньяком и предложил:
– Мир?
Я чокнулся с ним чашечкой кофе и подтвердил:
– Мир.
Долго сердиться на поэта было попросту невозможно. Невыносимый человек.
– Но, если разобраться, за тобой должок, – заметил Альберт, поднимаясь из-за стола. – Я из-за тебя такого натерпелся! Ты мне бильярдным шаром в голову попал!
– Окстись! – одернул я приятеля. – Это было самое яркое приключение в твоей жизни!
– Туше! – признал поэт весомость моего аргумента.
Мы направились к лестнице и сразу столкнулись с Лилианой и Елизаветой-Марией.
– Дорогая! – чарующе улыбнулся поэт. – Не желаешь чего-нибудь выпить?
– Не сейчас, – отказалась Елизавета-Мария. – Дорога утомила меня.
– Тогда возьмем извозчика, – решил Альберт и пояснил мне: – Мы сняли апартаменты у озера.
– Мы подвезем вас, – вызвалась помочь Лилиана. – Нас ждет коляска.
– Просто замечательно, – улыбнулась Елизавета-Мария и ухватила поэта под руку.
Мы покинули вокзал, там Альберт Брандт отыскал носильщика со своим багажом, и я помог ему погрузить пару весьма объемных чемоданов в коляску. Когда все расселись на скамьях, рессоры ощутимо прогнулись, но нагрузку выдержали.
– На воды приехал подлечить печень? – поинтересовался я у поэта, стоило коляске тронуться с места.
– Твое чувство юмора искрометно как никогда, друг мой! – добродушно посмеялся в ответ Брандт. – Нет, здесь я по делу. Хоть моего «Бегущего во тьме» и поставили на Бродвее, но денег много не бывает, поэтому я согласился принять участие в открытии здешней груды камней, по какому-то недоразумению до сих именуемых амфитеатром.
