Ямата-но Орочи (СИ) - Чудинов Халег

Сквозь ночь стремительно пронеслись серые обломки костей. Они с шумом вспороли воздух и оставили дыры в дыме, в который я успел превратиться. Неприятный холод ожог внутренности. Словно нож вонзили в тело. Разрушающая чакра Пепельных Костей проникла в тело и вызвала неприятный зуд. Даже геном Ибури не позволил полностью избежать атаки. Вернувшись к привычному виду, я мог заметить серые язвы на белой чешуе кожи. Они, как гниль, медленно расползались по груди, пока лазурная чакра не подавила разрушение, и регенерация не восстановила клетки.

Опасная техника. С ней было бы сложнее справиться, если бы атака была направлена на меня. Однако кости просто летели во все стороны из содрогающегося сгустка плоти и чакры, в которую превратился Мадара. Рождение Кагуи затягивалось. Черная субстанция, из которой состоял Зецу, очень медленно покрывала пульсирующий кокон, из него то и дело вырывались морды и хвосты биджу. Цвет чакры смешивался, ее буйство топило внутри единую волю.

Хагоромо был не глуп, когда разделил чакру Джуби на девять частей. Даже объединившись вновь в изначальном теле, она по-прежнему сохраняла индивидуальность каждого из девяти биджу, их воля и духовная энергия отравляла Джуби, как когда-то ненависть Десятихвостого отравляла Хвостатых. И добавление чакры еще одного Джуби только усугубило дело. Контроль над таким коктейлем духовной энергии был сложен. Не зря всё же Зецу не решился объединить двух Десятихвостых. Эдак Кагуя может и не возродиться. Ее сознание может быть подавлено другими.

Другим. Интересно, есть ли сознание у Джуби, который по сути своей лишь Шинджу — просто дерево? Проверять сейчас мне это не хочется. Рокот грядущего в голове намекает, что эксперимент может обернуться катастрофой. Пришлось снова подавить вспыхнувший в сознании калейдоскоп картин будущего.

Не сказал бы, что рассчитывал на то, что с возрождением Кагуи возникнут проблемы. Большую часть своей новой жизни я думал над тем, как избежать этого, а не как поспособствовать. Вообще, была надежда, что Кагуя сама в достаточной мере позаботилась о собственной безопасности и пробуждении, оставив в мире частичку своей воли. Однако она, похоже, со своей задачей не справлялась. Что ж, у меня были варианты пробуждения Кагуи без помощи Зецу. Я совсем не уверен в их эффективности, поэтому предпочел все же довериться скользкой тени. Сейчас выбора не осталось.

Болезненный жар распространялся по лбу от третьего глаза. Подавление его силы не идет мне на пользу, как и его использование. Но сейчас он мог мне помочь сделать лучший выбор.

Хлопок ладоней вызвал легкую рябь тьмы вокруг. На голову обрушилась давящая тишина. Звуки словно обрезало. Оборвались сдавленные крики Мадары, прекратился рокот сминаемого кома из чакры и плоти. Во мраке ночи вспыхнули багряные искры. Они словно танцевали на ветру и превратились в лепестки цветов. И они задрожали, когда оглушительная и сводящая с ума тишина наконец была нарушена звуком хора женских голосов.

— Расцветай!

Слово пронеслось по округе и впилось в перемешанную и слитую воедино чакру нескольких существ. Это было гендзюцу, еще одна иллюзия, проникающая в чужую кейракукей и направляющая чакру. Я не мог направить ток энергии так, чтобы в итоге Кагуя смогла взять ее под свой контроль. Но я мог помочь пробудиться ее сознанию. Тишину снова нарушил хор, в ночи разнеслись слова песни.

Цветок ли я в твоем саду? Бабочка иль, может, демон я? Должна ли я тревожиться о себе иль мире сём? Красные цветы в руке обратятся в лезвие – Достойна ль я твоей хвалы? Хвали меня, хвали меня, хвали меня!

Этими словами встречали меня в Отомуре, как Рюджина, как ками этого мира, меняющего будущее пророка. Песня эта настолько древняя, что сами ее истоки терялись в истории. Но она была важной в культах восточного побережья, в том числе у Узумаки, Шиин и Кагуя. Когда Мейро по крупицам собирала Рюджинкё, стараясь, чтобы новое учение нашло отклик в сердцах людей, она собирала местные традиции. И песня показалась ей подходящей, чтобы утвердить приоритеты новой религии, показать ее отличия от культов Джашина и учения Рикудо. Рюджин явился к людям не для себя, а для них. Они были избраны, и эта песня была о людях.

Я так рада расцвести, лепестки мои остры, Но цветы обречены все однажды отцвести. Сломанное лезвие не оборвет ребенка жизнь, Если он порежется – мне дорога только в ад. Хвали меня, хвали меня, хвали меня!

Буйство чакры начало успокаиваться. Слова продолжали течь в ночи. Лишь иллюзия, но она была наполнена смыслом и проникала в спящее сознание Кагуи, пробуждая ее и помогая совладать с вырывающейся из-под контроля чакрой. Потому что эта песня была ее, Кагуи, песней. Она была о ней. О той, кто должна была слиться с Джуби и обратиться Шинджу, расцвести на нем алым цветком. О той, кто предал клан, убил Исшики и принял этот мир своим. О матери, ставшей демоном и дважды поднявшей руку на своих детей, обреченной быть запечатанной ими в своем личном аду.

Плоть и чакра наконец начали обретать форму. Густая сеть черных сосудов оплела плотным коконом белое вздувшееся тело джинчурики Десятихвостого и полностью поглотила его, превратив в почти ровный черный шар, сверху которого копной белели длинные волосы.

Я увяла, как цветок, из бутона демона, Но не могу я прекратить окрашиваться в алый. Мне не нужны ни тот ребенок, ни красный цветок, Просто позволь мне вновь бутоном стать... Чтобы ты хвалил меня, хвалил меня, хвалил меня!

Это была песня той, кто помнила о своей любви и просто хотела вернуть ее. И сейчас слова песни помогли вернуться той, с уст которой они впервые сорвались. Черный шар сжался, обретая человеческую форму. В беспорядке разбросанные белые волосы легли мягким плащом на плечи, сквозь них проступили похожие на кроличьи уши рога. На все еще черном фоне над белыми пятнами круглых бровей вспыхнул алым Ринне Шаринган, его тяжелый взгляд упал на меня, его можно было ощутить кожей. На мгновение все затихло. Пока ударная волна не сотрясла воздух. Она прокатилась по земле, в очередной раз терзая ее и выворачивая камни. Подхваченное ей облако пыли накатило на меня, но я лишь укрылся от него покровом Чакры Стихии Ветра, неотрывно наблюдая за тем, как пропадает черная пленка чакры, и в ночи, словно собственным светом, начинает сиять белоснежная кожа девушки.

Большие раскосые глаза... Несмотря на Бьякуган в них, я мог точно сказать, куда устремлен их взгляд. И причина рассерженно поджатых алых губ мне тоже понятна. Богиня вернулась в этот мир явно не в добром расположении духа. Ооцуцуки Кагуя... Наконец мы с тобой встретились. Она и в самом деле словно сестра-близнец Курамы в его человеческом теле. Как так вышло, интересно?

И есть ли у меня сейчас время размышлять над этим?

Наши взгляды встретились. Кагуя нахмурила округлые белые брови, вокруг ее жемчужных глаз на коже проступила сеть вздувшихся вен, бусины томое на концентрических кругах Ринне Шарингана словно задрожали, готовясь сделать оборот. Мои глаза обожгло прилившей к ним чакрой. Вспышка осознания грядущих мгновений ослепила. Когда волосы Кагуи резко бросились в мою сторону, им навстречу из моей спины вырвались десятки змей. Белые локоны переплелись с белыми гибкими телами, нити волос до скрежета впились в чешую, переплетаясь в плотный клубок. Меня потянуло в него, так же как и Кагую. Секунда — и мы с ней уже парили в воздухе лицом к лицу. Шелковые нити обрывков волос медленно падали между нами, словно хлопья невесомого снега. Капли лазурной крови из разорванных змеиных тел тянулись к земле дождем.

На миг они зависли в воздухе, пока волосы и кровь по нашей воле не превратились в острейшие иглы и не обрушились вниз смертельным градом. Резкое движение рукой, я успел подхватить воздух и увести в сторону снаряды Кагуи. Она тоже смогла защититься, ударив перед собой по воздуху и разорвав кровавые сенбоны.

Мгновение все три мои глаза были менее чем в полуметре от трех глаз Кагуи. Можно было рассмотреть дрожащие веки, длинные ресницы, словно покрытые белым инеем, и жемчужные переливы на белой радужке Бьякугана. Потоки чакры прекрасно читались моими глазами. И когда гендзюцу Кагуи было готово ворваться в мой разум, моя иллюзия тоже была близка к завершению. Резкая боль в глазах отдалась головокружением. Две техники столкнулись и переплелись. Чакра в гендзюцу и природная энергия взорвались, просочились в ткань реальности. Исказившееся пространство между мной и Кагуей отбросило нас в стороны. Дрожащее марево разорвало остатки белых локонов и змей. Из него медленно показалась алая дрожащая трава и торчащие из нее изломанные деревья из пепельных костей, на ветвях которых небесной лазурью дрожали капли росы.