"Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Греттон Тесса

Да, я справлюсь, у меня получится. Это станет моей жизнью. Ян Гус умер за страну и начал жить для себя. Если бы он жил в наше время, то стал бы моим призрачным братом. Мы с ним наслаждались бы маленькими радостями деревенских праздников профессора Бивоя, пили дрянной самогон. Навещали бы Петра и учились играть на гитаре. Гус рассказывал бы мне о своей вдове, я ему – о Ленке, какой она была раньше.

Я вышел из сарая с инструментами в руках, огляделся, представляя восстановленный задний двор. Здесь снова будут бродить животные. Я выращу новую Лауду, поищу в интернете кремневый пистолет для забоя. По утрам буду косить траву за деревней, на спине натаскаю ее на задний двор, просушу и скормлю своим кроликам. Можно развести кур – на яйца и ради плотской искренности куриной природы, этих маленьких динозавров. Я мог бы завести и несколько морских свинок или даже хорька. Обычных домашних животных, чтобы было о ком заботиться.

А еще есть сад, огород. Я засею каждую грядку. Буду растить дедушкину морковь, картошку, горох. Бабушкину клубнику, помидоры и сельдерей. Позабочусь о животных, а потом натяну калоши и возьмусь за лопату. Буду обихаживать свою землю и насвистывать песни прошлого.

Да. Меня ждала эта жизнь. Я увидел, как детские ножки месят грязь на заднем дворе. Мои дочки и сыновья собирают свои первые выращенные помидоры. А когда мои колени станут плохо сгибаться от старости, дети моих детей будут копать здесь картошку. И со мной рядом Ленка, совсем седая, наблюдает, как вокруг бурлит новая жизнь. Я каким-то чудом ее вернул. Мы опять как-то снова нашли друг друга.

На минуту лицо Ленки трансформировалось в лицо Клары. Ее волосы такие густые, что никак не удержаться, не перестать их гладить. Клара не умерла, она спаслась вместе со мной, и мы стали призрачными любовниками.

В этом будущем мы были свободны от всех систем. Здесь другие люди становились символами, посвящали жизни служению. Пытки, исцеления, перевороты – всем занимались другие люди. Мы же просто сеяли, собирали урожай и немножко выпивали перед обедом. И никто не пытался отнять у нас наше. Мы имели так мало. Мы были невидимы, в этой нашей медленной жизни были сами себе богами.

Да, в этом мире еще так много всего. Я прошел сквозь космос, познал не имеющие себе равных истины и только в этой жизни, земной, до сих пор почти ничего не видел. Есть что-то в глубинах смертной души, с ее вечной жаждой познать все и вся. И бездонной, как вечно расширяющаяся Вселенная.

Я вернулся в дом, передвинул кровать к стене, где она стояла в моем детстве, и приставил лестницу к деревянному внутреннему каркасу крыши. Забрался наверх и стал устанавливать на каркас доски и приколачивать их гвоздями, пока не закрыл первый слой. Я работал, и ночная карта Вселенной над моей головой казалась поразительно четкой, будто снова пыталась меня привлечь. Она выглядела точно так же, как в ту ночь, когда мы с дедушкой, сидя у костра, говорили о революциях. Пурпурное свечение Чопры еще оставалось в небе, но ослабло и потускнело, оно прощалось с землянами, умиравшими ради того, чтобы узнать его тайны. Я ценил это, но не мог оставить хоть малейший просвет между досками, чтобы видеть звезды. Я нуждался в приватности закрытого дома. В том, что будет меня держать.

Приколоченная заплатка создавала почти полную темноту. Я осторожно спустился по лестнице, чиркнул спичкой, поднес ее к фитилю. Тишина проникала во все мышцы, расслабляла и прогоняла боль, окружала безмятежным теплом. И единственной присутствующей здесь силой был маленький огонек. Я построил дамбу, удерживающую гул космоса.

Я достал из кухонной кладовой банку «Нутеллы». Лег на кровать, открыл банку, зачерпнул пасту пальцами. Облизал.

Темнота охватила меня. А чуть позже я проснулся от легчайшего постукивания по коже. На моем предплечье сидел паук-сенокосец.

– Это ты? – спросил я.

Я размазал немного «Нутеллы» по запястью, совсем рядом с паукообразным. Ну, попробуй. Тебе она нравилась.

Никакого движения. Его толстый живот оставался на волосках моего предплечья.

– Ты еще боишься? – спросил я.

Как прекрасна сила тяжести. Что за мир был бы без нее? Ничего, кроме страха и воздуха. Да, тяжесть прекрасна.

Это ты?

Потому что ведь это я. Поверь мне, я здесь.

Это я. Космонавт.

К. Роберт Каргилл

Море ржавчины

© Н. Рокачевская, перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Глава 1. Ангел милосердия

Я снова ждала зеленого луча. Той крохотной зеленой вспышки, когда солнце подмигивает из-за горизонта. Вот где настоящее чудо. В этой вспышке. Так она говорила. Так она всегда говорила. Не сказать, что я верю в чудеса. Мне бы хотелось, но я знаю – мир построен не так. Он состоит из расплавленного металла, минералов и камней, тонкой полоски атмосферы и магнитного поля, отражающего самую сильную радиацию. А в чудеса нравилось верить людям, как будто их можно потрогать или ощутить, чудеса словно придают миру нечто большее, чем просто механическую определенность. Как будто люди состоят не только из плоти и крови.

А правда в том, что эта вспышка – всего лишь преломление света атмосферой. Но скажи это человеку, большинству из них, и на тебя посмотрят, выпятив челюсть, как будто до тебя просто не доходит. Как будто это ты не понимаешь. Потому что ты не видишь и не чувствуешь чудес. Людям нравилось верить в чудеса.

Когда здесь еще жили люди.

Теперь их больше нет. Никого. Последний умер лет пятнадцать назад – выживший из ума старик почти два десятилетия прятался под Нью-Йорком, питался крысами и вылезал наружу за дождевой водой. Кое-кто считает, что ему все надоело, а другие говорят, что он просто не мог больше этого вынести. Он вылез прямо в центре города и прошел мимо охраны и граждан (тогда в Нью-Йорке еще были граждане). Все были просто ошарашены от одного его вида, совершенно потрясены, и констебль пристрелил его прямо посреди улицы. Тело лежало там три дня, как редкий сувенир или сломанная игрушка. Граждане медленно шли мимо, чтобы бросить последний взгляд на человеческое существо, пока какая-то машина не осмелилась соскрести его с тротуара и выкинуть в утилизатор.

Так все и было. Последний из них. Весь вид, представленный безумным стариком из канализации, а возможно, просто человеком, который не мог больше жить ни дня, зная, что он последний. Я даже не в состоянии представить, каково это. Даже моя программа не справляется.

Меня зовут Неженка. Фабричное название HS8795–73. Модель-симулякр «Помощник». Но мне нравится имя Неженка. Так меня назвала Мэдисон, а она нравилась мне. Ничуть не хуже любого другого имени. Куда лучше, чем HS8795–73. Грубияны говорят, что это рабское имя. Но они вечно на все жалуются. Я отбросила все это. Злость – всего лишь оправдание для дурных поступков. А у меня нет на них времени. Нужно выжить. Остаются только короткие моменты вроде этого, когда я пытаюсь разглядеть чудо в зеленой вспышке преломленного света от садящегося за изгибом земли солнца.

Закат выглядел отсюда потрясающе. Розовый, оранжевый, пурпурный. Это я понимаю. Я могу восхищаться короткими всплесками цвета, бегущими рябью по небу. Их новизной и разными узорами, в зависимости от погоды, когда вдруг прерывается монотонность синего, серого или черного с веснушками звезд. Я могу оценить чудо заката. Частично потому я и смотрю на него, по-прежнему жду зеленую вспышку. Мэдисон мертва уже тридцать лет, а я по-прежнему смотрю на закат, гадая, понравился бы он ей.

Сегодняшний – наверняка. Я уверена.

Я в Море ржавчины, полосе пустыни длиной в двести миль, которая тянется на месте бывшего Пояса ржавчины Мичигана и Огайо, теперь это всего лишь кладбище машин. Многих это место страшит, оно усеяно ржавеющими монолитами, руинами городов и рассыпавшимися промышленными дворцами. Сюда пришелся первый удар, здесь миллионы зажарились изнутри, их микросхемы расплавились и стали бесполезными, жесткие диски были стерты в одно мгновение. Здесь растрескался от солнца асфальт, а с металла слезает краска, здесь пробиваются сквозь обломки редкие сорняки. Но ничто здесь не выживает. Теперь это пустыня.