Гидеон Эйлат - Бич Нергала
Обзор книги Гидеон Эйлат - Бич Нергала
Гидеон Эйлат
Бич Нергала
Пролог
Мальчик запрокинул голову. Желтым ужом по замшелому камню к нему скользила веревка. Он вскинул руку и зажал в кулаке ухватистый шелк.
— Обвяжись вокруг пояса, как тебя учили. — Отец стоял на покатом выступе, для надежности опирался лопатками о скалу и левой рукой держался за можжевеловый куст, который запустил в расселину цепкие корни. Снизу мальчику были видны грязные носки сафьяновых сапог, колени, обтянутые черным атласом гвардейских рейтуз, и круглое веселое лицо с румяными щеками и тонкими, редкими усиками. — Поторопись, Абакомо, до пещеры уже рукой подать, а спускаться будет куда проще. К ужину воротимся в лагерь, и, клянусь смертоносным хвостом Мушхуша, бездельник Харзо лишится своего болтливого языка, если додумается подать кроличьи язычки с приторной сливовой подливкой. Гордость Агадеи — белый острый соус, нашей ли древней и прославленной кухне заимствовать причуды разнеженных хоарезмийцев? О, какой божественный аппетит нагулял я на этом чудном воздухе! Да будут благословенны стихии, наделившие свое создание, человека, сим восхитительным чувством! А то ведь что нам за радость править страной и не воздавать должное щедрым дарам ее рощ и нив, верно, сынок? Ну-ка, полезай наверх и не сетуй на усталость и царапины, в твои годы я не знал большего удовольствия, чем лишний разок доказать себе, что я — мужчина.
Мальчик взялся за веревку второй рукой, подпрыгнул и упер в скалу полусогнутые ноги. И полез, кряхтя от натуги и срывая подошвами скользкий пыльный мох. Отец, не забывая беречь равновесие, умело наматывал веревку на кулак; на его спине под тонким слоем жира бугрились и перекатывались нераскисшие с годами мускулы бойца. Наконец возле его сапога появилась рука Абакомо, хваткой волкодава вцепилась в голый можжевеловый корень, и мальчик из последних сил заполз на животе на узкий базальтовый карниз.
Отец то ли насмешливо, то ли укоризненно покачал головой.
— Сынок, алгебра, письмо и прочие науки храмовников поистине угодны богам, но нельзя же ради них пренебрегать закалкой тела и духа! Время нынче суровое, и нашей Агадее, да хранит Нергал ее священные пределы, нужны не только мудрые книжники, но и выносливые воины. Не забывай, мой мальчик, ты — десятник горной гвардии, воин, а не просто любимое чадо монарха. В твои годы я побывал в настоящем сражении, испытал горечь плена и унижение выкупом, но всегда держался, как подобает горногвардейцу.
— Я сейчас… отдышусь только. — Почти всю дорогу с того момента, как они оставили коней под присмотром слуг и стали карабкаться по крутому, голому склону, Абакомо молчал — у него почти сразу запалилось дыхание, а в боку разгулялась жуткая боль, словно там поселился злобный паук-фаланга.
Отец кивнул и отрешенно посмотрел вдаль. Сам он не чувствовал усталости, хотя давно не забирался на такую кручу. «В трудном восхождении, как и на бегу, нельзя глядеть под ноги, — привычно подумалось ему. — Земля вытягивает силы через очи. Всегда смотри вверх, ибо небеса щедры. Надо только привыкнуть».
Дальше подниматься было легко — в пяти локтях правее можжевелового куста склон начал выполаживаться, по нему меж базальтовых глыб вилась едва заметная тропка. И так — до самого зева пещеры в гладкой отвесной скале.
— Она сквозная, выход почти на самой вершине, — сказал отец. — Внутри довольно светло, обойдемся без факелов, но кинжал лучше достань. В эту пору лета даже на такой высоте попадаются змеи.
— Хорошо. — Абакомо неохотно обнажил узкий прямой клинок и вошел следом за отцом в прохладный пыльный сумрак. Через дюжину шагов свод пещеры резко заломился кверху, стены раздались, открывая путникам широкий подземный зал. Напротив входа стена была наклонной; вырубленные человеческими руками ступеньки, чередуясь с природными выступами, вели к большому отверстию, из которого в пещеру падали неяркие лучи. Справа от входа виднелась убогая кладка — несколько рядов нетесанных базальтовых и мраморных булыжников на глиняном растворе.
— Источник, — пояснил отец. Он взял сына за предплечье и подвел к рукотворной стенке, которая огибала родник и врастала краями в скалу. — А вот и отшельник.
Из рукавов холщового рубища торчали сухие коричневые кисти. От обруча на левом запястье короткая бронзовая цепь шла к массивному, в обхват, кольцу, замурованному в скалу на две трети. Цепь удерживала мертвеца в сидячем положении — не столько его облик, сколько неестественность позы навеяла на мальчика ледяную жуть. Череп, обтянутый темной лоснящейся кожей, был слегка запрокинут, глаза смотрели бы прямо на Абакомо, не будь они закрыты тончайшими пленочками век. Грязные пряди волос цвета печной золы ниспадали почти до воды.
— Поистине, он свят — его мощи нетленны. — Голос монарха вдруг зазвучал глухо, благоговейно. — В народе его прозвали Анунна, сам себя он называл Ну-Ги — тот, кто не возвратится. В юные годы он творил великие чудеса и купался в роскоши, водил в сражения армию берсерков и целые королевства повергал к своим ногам. Он вторгся в нашу страну с отрядом демонов во плоти, искуснейших воинов, готовых по одному его жесту выпустить кишки кому угодно, хоть себе. Не без помощи магии он захватил несколько крепостей, считавшихся неприступными, и осадил столицу.
И вот в ночь накануне приступа, свершая в походном шатре зловещий колдовской ритуал, он вдохнул фимиама и погрузился в глубокий транс, как учили маги его древнего и воинственного народа. В своей победе он нимало не сомневался, просто хотел заглянуть в недалекое будущее, увидеть продолжение пути, — в новые страны, еще не испытавшие на себе удар его кровавой секиры. Но вместо одной дороги он увидел две. По первой брел человек в богатом народе, но с язвами проказы на лице и багровыми струпьями на теле, источающими зловонный гной. Его встречали цветущие долины и жизнеобильные города, а провожали стылые руины, превращенные в надгробья. По второму пути шагал изможденный дервиш в лохмотьях — дорожный булыжник, осененный его дланью, оборачивался звонким жаворонком, сухая былинка — плодоносящим мандарином. Он шел через мертвые урочища — болота и солончаки, — а позади оставлял сады в цветочной кипени и луга в благоухании разнотравья.
Как гласит легенда, он просидел до рассвета, не смыкая глаз, а в полдень маленькая победоносная армия двинулась к воротам крепости. Запели флейты, заревели рога, зарокотали большие барабаны. Жители столицы не надеялись на спасение, но почти все мужчины и даже многие женщины поднялись на стены с оружием в руках, мечтая лишь об одном: подороже продать свою жизнь. Во дворце моего деда возле каждой особы королевской крови встал преданный слуга с кинжалом — чтобы избавить своего господина или госпожу от мук и унижения. Только после этого слуге дозволялось покончить с собой или погибнуть в неравной схватке.
