"Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Греттон Тесса

– А ты слушал? – спросил я.

– Да. Не смог удержаться. Прости. Можешь не торопиться.

Четыре часа аудиофайлов. Я слушал их в наушниках, а Петр принес воды и миску лапши рамен. Он потрогал меня за плечо, будто я мог в любой момент исчезнуть, постоял в дверях. Я слышал, как он бренчит на акустической гитаре в соседней комнате. Снаружи садилось солнце.

Через четыре часа я вынул флешку, пошел в ванную и умылся, провел пальцами по жестким завиткам бороды, почувствовав сухую кожу под ней. Глазницы казались пустыми, будто глаза хотели спрятаться внутри черепа. Губы цвета постного масла растрескались. Я слишком близко подошел к смерти, чтобы когда-нибудь снова выглядеть молодым. Но в выступающих скулах, создающих новые для меня очертания, что-то было. Что-то такое было в их цвете, в здоровом оттенке загара, оставшегося на память от солнечного ожога после выхода в открытый космос, он оттенял бледность моей кожи. Какую бы форму я ни принял, я смогу ее со временем полюбить. Я бросил флешку в унитаз и смыл.

– Мне так жаль, – сказал Петр. – Я заслуживаю наказания, мы тебя подвели, мы провалили миссию, но я все равно должен попросить, чтобы ты не рассказывал прессе всего.

– Петр, ты что, не понимаешь? Мне все равно. Я просто хочу вернуть свою прежнюю жизнь.

Куржак: Эти проблемы начались после запуска миссии? Или вы чувствовали это презрение до отлета Якуба?

Ленка П.: Я старалась об этом не думать. Его все время тошнило, понимаете? Я видела, как он счастлив и как перепуган. Видела, как отчаянно он хочет оставить часть себя со мной. Не было места для моего презрения. Но когда он улетел… люди становятся абстракциями. А то, что тебя тяготит, – ясным. Поэтому люди так боятся расставаний, я думаю. Правда начинает тихонько просачиваться, а правда в том, что я уже давно была несчастна. Из-за его ожиданий от нашей семьи, из-за вины, которую он повсюду таскает за собой, из-за того, что его жизнь всегда важнее моей. Мои проблемы, мои слабости всегда оставались где-то на заднем плане. Проект нашего брака был преимущественно посвящен Якубу. Но я отвлеклась.

Куржак: Расскажите подробнее.

Ленка П.: А разве ваши вопросы не должны меня направлять как-то получше?

Куржак: Наш сеанс вас раздражает?

Ленка П.: Меня раздражают мои чувства. И мне претит, что я согласилась на эти встречи. Он сочтет их предательством.

Куржак: Его контракт запрещает вам обоим получать психологическую помощь на стороне. Он поймет, что у вас не было выбора.

Ленка П.: Можно кое-что вам рассказать? Может, вы со своим аналитическим умом что-то в этом поймете. У нас с Якубом было убежище. Маленький чердак в доме, где я жила в детстве. И сейчас он выглядит иначе, чем в последний раз, когда мы были там с Якубом. Это была старая, пыльная помойка с мышами, понимаете? Наша помойка, покрытая фальшивыми звездами и упаковками от презервативов. А сейчас жильцы вешают там белье. Стены выкрашены в мятно-зеленый, установлено пластиковое окно. Я пробралась в наш угол сквозь мокрые полотенца и простыни, чтобы посмотреть, осталось ли хоть что-нибудь, что я могла бы забрать и хранить, и увидела их.

Первая девушка, в кепке, шортах и леопардовой рубашке, держала фотоаппарат «Полароид». Сто лет их не видела. В нескольких шагах от нее к стене спиной прижималась другая девушка, абсолютно голая. У их ног валялись сотни, а может, и тысячи фотографий обнаженной девушки в разных позах. У меня возникло множество вопросов, но я их не задала.

Я сразу поняла, что девушки – любовницы, и это их договор. У них было убежище, собственное тайное место, где они предавались своим ритуалам. Скажите, вы ведь тоже узнаете эти договоры, как только увидите? Мужчина наливает жене больше вина, чем себе. Договор. Любовники смотрят по пятницам кино голыми, с контейнерами китайской еды на коленях, соус капает им на лобковые волосы, они остужают друг друга бутылками пива. Ритуал, договор. Мы с Якубом часто говорили об этих договорах и о том, как важно их соблюдать.

Куржак: Вы чувствуете, что контракт был нарушен.

Ленка П.: Только минут через десять после ухода я поняла, что обнаженная девушка – это Петра, девочка, с которой я играла на чердаке в детстве. И она, видимо, даже меня не узнала, но все же заставила понять. Наш с Якубом договор гласил, что мы должны рыскать по свету вместе, исследовать его, делать его лучше или разрушать, жить молодыми, сколько сможем. А потом он улетел, и теперь каждую минуту я жду телефонного звонка с сообщением, что его больше нет.

Даже если он вернется, что это будет за человек? То, что он увидит там, одиночество, тошнота… Якуб выбрал навеки стать кем-то другим, понимаете? Это его право, но не сулит ничего хорошего договору. Он улетел от меня, но иногда… иногда мне кажется, что я тоже в космосе и уплываю в другом направлении. И нет ни единого шанса, что когда-нибудь мы снова столкнемся, если только Вселенная – это не петля. И поэтому я просыпаюсь, стоя у кровати с беспомощно висящими по бокам руками, доктор Куржак. Будто какой-то печальный лунатик.

Куржак: А что сказал бы про ваш договор Якуб?

Ленка П.: Не думаю, что Якуб хоть что-то подозревает. Он считает, что вернется домой к той же самой Ленке, старой доброй Ленке, и будет тем же Якубом, и мы продолжим с того момента, где расстались, будто эти восемь месяцев были не такими уж длинными. Но дело не во времени, а в расстоянии, в вероятности провала, опасности, которой он себя подвергает. Я не Пенелопа. Я не хочу ждать возвращения героя. Не хочу быть женщиной из эпоса, красиво стоять на берегу и искать на горизонте его корабль. Может, то, что я говорю, ужасно. Но как же моя жизнь, мои надежды? Они не могут быть связаны только с Якубом. Просто не могут.

Куржак: Я не считаю вас эгоистичной.

Ленка П.: Я это ценю.

Куржак: Вы считаете Якуба идеалистом?

Ленка П.: Господи боже, что за вопрос. Он летит на ракете в никуда. Как еще назвать такого человека?

[конец]

В тот вечер, прослушав Ленкины излияния доктору Куржаку, я решил, что должен остаться мертвым, должен держаться подальше от теплых объятий воздвигшего мне памятники народа, в которых меня, несомненно, и задушат с воплями о чуде. Для страны я умер. У них нет права просить меня о воскресении. Я обсуждал это с Петром, пока незаметно не отключился. Наутро я проснулся с подушкой под головой, Петр и Линда, его жена, стояли надо мной с кружками кофе и готовым планом в руках. Очевидно, Линда уже знала, кто у них в гостях, и план родился в результате их совместной бессонной ночи.

Петр настаивал, что мое тело измучено нулевой гравитацией и нуждается в лечении. Он упомянул раздутую щеку, результат грубого удаления зуба, мой заложенный нос и легкую хромоту. Он сказал, что космическая остеопения унесла около двенадцати процентов моей костной массы и без соответствующей терапии меня до конца жизни будет изводить жуткая боль в коленях. Боли в животе, газы, раздувшиеся от гингивита десны. Я живо представил, как эти истощенные кости тащат на себе килограммы органов, мышц, кожи, будто перегруженный мул, взбирающийся на гору.

И они меня убедили. Я проведу три недели в Карловых Варах, знаменитом богемском курорте, буду погружаться в горячие источники и пить минеральную воду, поднимать штангу, чтобы вернуть прочность костей, носить позаимствованную у Петра серую пижаму с истончившейся за долгие годы резинкой. Также я отдамся на милость инструментов дантиста, который избавит меня от инфекции, и разрешу Петру заезжать каждую неделю и организовывать медицинский осмотр. Петр заверил, что никто меня не узнает. Он сказал, что люди не думают о покойниках как о физических телах, скорее, для них это просто почитаемый мысленный образ. Кроме того, никто, ни мужчина, ни женщина, ни ребенок, не свяжут мои изменившиеся скулы и ввалившиеся глаза с румяным героем с плакатов и телеэкранов. И через три недели Петр пообещал лично отвезти меня к Ленке, если я этого захочу.