"Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Греттон Тесса
Василий улыбнулся, теперь пальцы полностью размотали марлю на другой руке и запястье, открыв множество глубоких воспаленных порезов и ран, которые вполне могли оставить Василия без руки.
Я понял. Василий и люди вроде него и стали причиной, по которой Гануш так и не прилетел на Землю. Они не способны справиться с необъятностью, выходящей за пределы их ограниченных знаний о мироздании, даже если видят космос вблизи. На непонятный им разум они проецируют свое отчаяние, страхи и надвигающееся безумие. В конце концов, я тоже так поступил, когда едва не вонзил скальпель в Гануша, удовлетворяя свою приверженность научному методу и надеясь, что где-то у него внутри есть ответ на мое беспокойство. Мне было стыдно.
Сейчас я услышу, что Гануш сказал Василию. Мысль об этом меня раздражала, но в то же время и повергала в трепет. Я пару раз поглубже вдохнул, чтобы не выдать сумасшедшему свое нетерпение.
– Вот божье послание, – произнес Василий. – Пророк не должен ничему подчинять свой дух. Блаженство он отыщет в молчании, в свободе, молитве, и он узнает, узнает больше, чем прочие люди, чем все… Ох, я забываю слова… Ответ есть на небесах.
Василий испуганно оглянулся, сунул руки в карманы, и по исказившей лицо гримасе я понял – он ищет другое оружие, чтобы ранить себя. Я попросил его опустить руки. Гануш никогда не стал бы говорить о молитве, пророках и тем более о небесах. Меня покинула слабая тень близости, которую я испытывал к Василию. Он сумасшедший, а я нет. Я не сойду с ума.
Я злился на этого человека. Ему доверили ту же миссию, что и мне, а он не сумел сохранить здравый рассудок, несмотря на всю роскошь их корабля и общество других космонавтов.
А может быть, я был близок к тому, чтобы стать таким, как Василий? И Гануш спас меня от безумия? Я вдруг ощутил потребность быть милосердным.
– Апостол, – сказал я Василию, – ты справился великолепно. Ты выдержал испытание.
Василий разрыдался как ребенок, потом коснулся моей руки.
– Теперь я должен вернуться домой, – сказал он. – Забери меня отсюда, пророк. Здесь слишком тихо. А я скучаю по комариному писку над озером.
Я был даже рад. Он не знал Гануша, а значит, я единственный человек, которому известна эта тайна космоса. Я не желал ни с кем ее разделять.
Он отстегнул ремень и, оттолкнув меня, подскочил к своей коллекции рисунков, сорвал ближайший листок, смял бумагу и сунул в рот. Он прожевал, сглотнул и высунул язык, показывая мне, что ничего не осталось. Потом проделал то же самое с другим, время от времени бормоча:
– Это я должен был стать пророком.
Едва Василий сожрал последний набросок, в дверях появилась Клара.
– У тебя кровь, – сказала она.
– Неверующий не может входить в святилище! – выкрикнул Василий, выталкивая Клару.
Она махнула мне, приглашая последовать за собой. Когда я плыл к ней, Василий схватил меня за руку и начал целовать суставы и кончики пальцев. Мне стало так плохо, что я не мог говорить, не мог смотреть на жуткое перекошенное лицо апостола. Мы вышли из его логова, и дверь за нами захлопнулась. Клара скрестила на груди руки.
– Прости, – сказал я. – Я знаю, что мне не следовало…
– Я же тебе говорила, что этот человек не в себе, – сердито отозвалась она.
– Мне нужно было услышать от него…
– О его монстрах? Все, Якуб. Теперь ты сидишь в своей каюте. И никуда не выходишь, в туалет только по разрешению. И если я еще раз найду тебя, то пристегну к стене и будешь голодать до Земли. Ты понял?
Я вернулся в свою тюремную камеру. Слова Василия звенели в моих ушах, кружили голову. Нет, не мог он знать Гануша. Но может, Гануш явился и заговорил с Василием, когда-то верующим ребенком, на том языке, который, как он считал, найдет отклик у богобоязненного человека? Мне не хотелось этому верить. Гануш был моим.
Впервые с тех пор, как поднялся на борт «Nasha slava 1», я не находил себе места. За десять дней до ожидаемого приземления ко мне пришла Клара и сказала, что ей нужно мне кое-что сообщить. Во-первых, после того как она своими глазами увидела ужасающее состояние тела и жилых отсеков Василия, она отправила сообщение в tsentr. И получила ответ – Василия следует оставить в покое, если только он не представляет непосредственной опасности для экипажа или корабля. Он был отдельной, фоновой частью их миссии, которая предназначалась для изучения влияния космического полета на определенные проблемы психического здоровья.
Я спросил Клару, зачем она это мне говорит.
– Затем, что мне надоели недостойные люди, правящие империями, – сказала она. – Еще потому, что как только я вернусь на Землю, то перееду на Запад и больше не стану об этом думать. И ради последнего, что я должна тебе рассказать. Моя подруга из tsentr сказала, как они намерены поступить с тобой. Сказала, что ты отправишься в Zal Ozhidaniya – такое место для особых политических заключенных, шпионов и прочих подобных. Я чувствую за это ответственность, Якуб. Хочу, чтобы ты понимал – я обязана тебя привезти, обязана передать тебя им, но мы все равно друзья. Я верю тебе. Хочу, чтобы ты узнал это, прежде чем тебя увезут. Клянусь, я бы сделала что-нибудь – если бы могла.
– Ты могла бы поцеловать меня в щеку? – попросил я.
– Якуб.
– Это же ничего не значит. Просто я давно этого не испытывал. Мне хочется вспомнить.
Клара поцеловала мою щеку, совсем рядом с губами, и страх перед ее откровением на миг отступил. Я попросил ее уйти, пока этот восторг не угас.
Последние две недели на корабле я провел, скрываясь от русских. Я торчал в своей каюте и попросил Клару оставить меня в покое. Она ответила, что понимает. Я представлял себе жизнь в тюрьме для важных политических заключенных, думал о том, как вынесу вечную разлуку с моей страной, с Ленкой. О том, как вырваться на свободу. Перед инициацией протокола посадки в спускаемом аппарате Юрий хотел меня пристегнуть, но Клара отговорила его. Она твердила, что мне можно доверять.
Покой Вселенной обманчив, и это не поэтическая метафора и не попытка дешевого умничанья, а физический факт. Четыре слоя земной атмосферы покоятся на своих местах, как четырехглавый Цербер охраняя нашу драгоценную кожу от солнца, бросающего на нас свой яд каждую секунду каждого дня. Они – стоические хранители, невидимые и столь недооцененные в наших будничных мыслях.
Пока мы готовились к входу в плотные слои атмосферы, я сидел рядом с Василием, который решал на планшете кроссворд и не обращал внимания на то, что наш шаттл стремительно мчится к Земле. Клара и Юрий, сидевшие впереди, управляли спуском и весело переговаривались по-русски с командованием миссии. Шаттл перевернулся на брюхо, и я выглянул в палубный иллюминатор, в последний раз увидеть то, что формально классифицируется как космос – предельный рубеж, пока не будет открыт новый рубеж за его пределами. Он тоже смотрел на меня – с вечным мерцанием и пустотой, не понимающий, ни кто я такой, ни зачем существую.
Шаттл опускался вверх носом, раскаляясь до 1649 градусов Цельсия, пробивался сквозь мезосферу – кладбище мертвых звезд, щит Земли от случайных метеоритов. Воздух менялся медленно, не облегчая путь. Корабль с отключенными двигателями был теперь не более чем сложно устроенным дельтапланом, использующим физику Земли, и скользил сквозь атмосферу быстрее скорости звука.
Внизу, далеко под нами, где-нибудь в Москве или, может, в близлежащих к ней городах, немногие услышат двойной хлопок с интервалом меньше секунды, барабанную дробь, возвещающую о нашем возвращении. Этот звук сочтут обычным городским шумом, и день продолжится в молчании прессы и правительства. А яркое «S», на миг мелькнувшее на небосводе – неотвратимый росчерк фантомных космонавтов, – покажется просто не заслуживающей внимания погодной аномалией.
Мы падали со ста тридцати километров. Мезосфера – защита. А стратосфера – холодное, неподвижное и жуткое место без климата. Чистилище со свойствами космоса, но все-таки часть Земли. Обманчивый недо-мир, ничья земля между окопами. Потом – тропосфера, последняя линия обороны, от греческого tropos, означающего изменение. Всемирное хранилище водяных паров и аэрозолей, место хаоса, растущего давления, изменения погодных условий. Она идеальна как ближайший контактирующий с людьми слой, как сфера, обнимающая человечество.
