"Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Греттон Тесса

Так просто прекратить здесь существование. Я не оставлю после себя плоти, от которой требовалось бы избавиться. Не будет ни похорон, ни тяжелых камней с щедрой ложью, написанной золотыми буквами. Мой труп исчезнет, сгорит в атмосфере Венеры и вызовет только короткую вспышку. А вместе с телом уйдет и все остальное – все ощущения, вся радость и все тревоги, все то, от чего я не мог очистить свой разум: люди, которых я любил, и завтраки вместо обедов, и вечерние коктейли на завтрак, и перемены погоды, и свежий шоколадный торт, и седина в волосах, воскресные кроссворды и фантастические фильмы, и страх перед финансовым кризисом, экологической катастрофой или гриппом, поименованным в честь очередного безобидного животного. Намного легче был бы танец со смертью, не будь она окружена хаосом цивилизации. Я добрался до Гануша.

– Тощий человек, – сказал он. – Я хочу потрогать пепел твоего предка.

Я нащупал в кармане коробку из-под сигар. Что ж, время пришло. Вселенная говорила вслух, ничто не могло быть яснее. Я вытащил коробку из кармана, открыл и заглянул внутрь шелкового мешка. Там покоился измельченный кальций костей, частички соли и магния, которые когда-то составляли тело моего деда, последние химические останки того, кто хозяйствовал, пил пиво и дрался с пылом славянского бога. Позади меня Гануш во все тридцать четыре глаза изучал прах.

– Можно мне? – спросил он.

– Да.

Он осторожно протянул через мое плечо лапу и погрузил внутрь мешка ее острый кончик.

– Магия огня, – сказал он. – Человеческое таинство, которое мне сложно понять. Как ты к этому относишься, тощий человек? Ты любишь огонь?

– Он освобождает нас от оков тела.

– Мы не рассматриваем наши тела как тюрьмы.

– Это тоже таинство, – сказал я.

Гануш убрал лапу. Я вывернул наизнанку мешочек и наблюдал, как бессмертный порошок выскользнул, частички рассыпались и полетели в разные стороны, образовав новую воображаемую галактику, первую, созданную человеком, и первую, созданную из человека. Могила, достойная Эмила Прохазки, возможно, последнего Великого человека Земли, и если бы дедушка присутствовал при рассеянии своих останков, он закурил бы сигарету, покачал головой и сказал: «Якуб, все это – глупость, надо было просто уложить меня в землю, чтобы червям было чем закусить». Но я-то знал, что он будет мне признателен, поймет мою потребность в величественном жесте. Достойное прощание. Какое место упокоения, купленное на Земле на мою зарплату героя, могло сравниться с тишиной и достоинством космоса? Крупинки праха плыли к пурпурному ядру, пока не исчезли.

– Это и есть Начало, – сказал я Ганушу.

– Да, я знаю, – ответил он. – Может быть, до этого было и другое Начало, а может, и нет.

– Мы направляемся туда?

– Да. Но сначала задай вопрос, который у тебя на уме.

– «Русалка». Ты можешь ее найти?

Гануш прикрыл глаза, и тихая музыка оперы зазвучала в моей голове. Запись время от времени прерывалась случайными голосами, обрывками поп-музыки, низкими голосами темных демонов, вздохами совокупляющихся любовников, сиренами, писком тонового набора, но Гануш сохранял звучание записи достаточно чистым, чтобы унять мою тошноту и дать мне покой, который я чувствовал воскресным утром, на мягкой постели, с задернутыми занавесками.

– Какая она, ваша смерть? – спросил я.

– Рано или поздно всех поглощают смертоносные горомпеды. Они уже явились за мной.

Он поднял ногу. В месте ее соединения с туловищем обнаружились огромные прозрачные волдыри, явно болезненные и чужеродные. Пузыри наполняла желтая фосфоресцирующая жидкость, и в ней плавали тучи чего-то вроде клещей, с идеальной синхронностью перемещаясь из стороны в сторону. Должно быть, их там были тысячи. Один волдырь лопнул, и жидкость растеклась по животу Гануша, а мелкие твари рассыпались по его порам.

– Совсем скоро, – продолжил он, – они ослабят меня, чтобы поглотить мою плоть. Но я им не дамся. Я уйду в Начало вместе с тобой, тощий человек. Там смерти нас не достать.

– Значит, ты умираешь?

– Да. И уже давно.

– Гануш. Тебе больно?

– Я его ощущаю, твой страх. И не решаюсь уйти. О, если бы об этом узнали наши Старейшины, они сразили бы меня копьями шаронгу. Бояться истины! Богохульство! Увы, именно страх я нашел среди землян.

– Страха больше нет.

Я видел себя мальчиком в тесном костюме, мой крысиный хвостик отстрижен по этому случаю, я сижу в красном кресле Государственной оперы, поглощаю тайком принесенные бабушкой мятные леденцы. Через три года после смерти родителей и вскоре после нашего переезда в Прагу, в мамин день рождения, мы пришли смотреть оперу, и рядом с нами для мамы выкуплено пустое кресло. Я безнадежно влюблен в Русалку, красавицу с буйной гривой, в одежде приглушенных лесных тонов. Она – нимфа воды, полюбившая принца, и с радостью пьет зелье ведьмы, чтобы стать человеком и привлечь любимого.

Принц забирает Русалку в свой замок, но, как я и ожидал, этот отморозок с квадратной челюстью ее предает, бросает мою Русалку ради чужеземной принцессы. Мне хочется, чтобы опера никогда не кончалась, я ею захвачен и утираю сопли с верхней губы. В третьем акте кажется, что все пропало, и голоса лесных духов хором поют Русалке печальные песни. Она покинута принцем и теперь навсегда обречена заманивать юношей в озеро и позволять им пользоваться ее телом, а после топит их и прячет души в фарфоровых чашах. Я жажду прыгнуть на сцену, спасти ее, увести с собой ее тоскующий призрак, захваченный в капкан озера из папье-маше и игрушечного бассейна. И в будущем только одну женщину я буду любить столь же сильно, как Русалку.

– Да, тощий человек. Я вместе с тобой это чувствую.

Сквозь эхо, сквозь темноту скачет принц, возвращается за Русалкой, он понял, что не может без нее жить. Зовет ее, и она появляется. Он просит о поцелуе, зная, что прикосновение Русалки будет стоить ему души. Любовники целуются, и принц замертво падает на сцену. Потом из пруда выходит отец Русалки, чудовищный водяной, и громким ревом объявляет: «Все жертвы напрасны».

Его слова пропел Гануш. И я впервые в жизни понял их смысл, как и то, что они исходили изо рта инопланетного существа.

– Еще не конец, – сказал Гануш.

– Да.

Русалка плачет от счастья, она познала человеческую любовь. Она берет душу принца и, вместо того чтобы поместить ее в чашу и добавить в коллекцию своего отца, отпускает пленную душу к Богу и позволяет ей подняться на небеса. Теперь любовники разлучены, но оба свободны. В детстве я думал, что это плохой конец. Принц мертв, неважно, на небесах или нет, Русалка осталась одна с отцом-водяным и хором плаксивых лесных призраков. Казалось, любовь не стоила таких бед, особенно в конце, где любовники разлучаются. Однако теперь, в последний раз слушая «Русалку» в космосе, я понял, что водяной был не прав. И все было не напрасно – и я, и Гануш, и Ленка, и космическое агентство, стремление человечества заглянуть за грань, вверх, вперед. И атомы, составляющие планеты, строение тел, течение времени и продолжение жизни, и смерть. Ничто не напрасно.

Я посмотрел вперед, на ядро. В конце концов, что-то в этом есть. Возможно, моя смерть будет значить больше, чем значила моя жизнь. Я более ничего не мог предложить Вселенной. Был эгоистичным мужем. Не произвел на свет гения, не выстроил мир во всем мире и не накормил голодных. Возможно, я просто из тех, кто должен умереть, чтобы сделать в жизни хоть что-нибудь.

– А это неплохое место, чтобы покончить со всем, – сказал я.

Я вдруг обнаружил, что по неизвестной причине гадаю, где сейчас Человек-Башмак, что с ним стало. Вспомнит ли он меня, читая статью в газете: «Наш астронавт погиб за свою страну, тело осталось в космосе». Отбросит газету, поймет, что нет больше «маленького космонавта». И, может быть, наконец-то выбросит тот мерзкий старый башмак в мусорное ведро, туда, где ему и место, где он будет гнить в куче подобных ему бессмысленных артефактов истории. Мой мозг наводнили жестокие образы.