"Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Греттон Тесса

Я вхожу в дом, и боль в икре стреляет до колена, а кончики пальцев дрожат. Когда я вхожу, дверь скрипит. Внутри дом так же печален и пуст, как и снаружи – пластмассовый стол в гостиной с пустой бутылкой на нем, печка, потрепанный ковер и кресло слева от меня, на котором сидит дедушка с пистолетом на коленях. Напротив него на уродливом оранжевом диване растянулся Человек-Башмак, накрывшись одеялом. У его ног лежит черная немецкая овчарка, голова на лапах, но уши настороже. Комната такая маленькая, что если я сделаю два шага, то наткнусь на них.

– Якуб, иди домой, – говорит дедушка. – Два раза повторять не буду.

– Нет, – отвечаю я.

– Я так понимаю, стучаться в вашей семье не принято? – говорит Человек-Башмак, вытягивая правую руку.

Он выглядит расслабленным и довольным, словно только что проснулся после дневного сна.

– Хотя бы сейчас сделай, как тебе говорят, иди домой, – настаивает дедушка.

Я подхожу к другому креслу и сажусь рядом с дедушкой. Слышно, как он скрежещет вставными челюстями. Собака внимательно за мной наблюдает.

– Если ты хочешь, чтобы я пошел домой, придется тебе туда меня отволочь, – говорю я.

– А мне он нравится, – вставляет Человек-Башмак.

– А ты закрой рот, – рявкает дедушка.

– Ну конечно, я уже не могу говорить в собственном доме. Да какая разница, что здесь пацан? Вы же пришли поговорить, а не стрелять, несмотря на этот спектакль. А кроме того, почему бы парню не узнать, какая кровь течет в его жилах? Не ограждайте его от неизбежного будущего.

– Я прострелю тебе колено, – шипит дедушка.

– А мой пес вырвет вам глотку.

Я чувствую, что дышу слишком громко, и пытаюсь успокоиться. Но чем сильнее пытаюсь, тем больше устают легкие, и наконец я уже сгибаюсь пополам, тяжело дыша. Дедушка кладет руку мне на спину.

– Можно перенести это на другой раз, – говорит Человек-Башмак. – Или поговорить спокойно, без угроз.

Дедушка вытаскивает из кармана скомканное письмо.

– А собака бросится на меня, если я передам тебе это?

– Я знаю, что в нем.

– В нем говорится, что в семьдесят шестом партия конфисковала у тебя дом и передала его нашей семье в качестве перераспределения собственности среди партийных работников.

– Да.

Похоже, Человек-Башмак не очень-то этому рад, он не улыбается и не злорадствует. Его взгляд остается серьезным и равнодушным, как барометр, предвещающий надвигающийся шторм, который может разрушить город или просто уйдет в океан.

– Этот дом построил мой прадед на свое жалованье на фабрике, еще до индустриальной революции, – говорит дедушка. – Все это – ложь с печатью бюрократов.

Он теребит пальцем рукоятку пистолета. Я никогда раньше не видел такого нервного тика, это дедушке несвойственно. Он вытирает потные ладони о рубашку.

– А разве это не приводит нас прямо в корень нашей загвоздки, пан Прохазка? Все это неважно. Не имеет значения, что ваш прадед голыми руками выкопал яму под фундамент и что его лоб опаляло солнце, когда он покрывал крышу. В документе, который вы держите в руках, утверждается, что дом украли у меня и отдали вам в награду за работу вашего сына. Так заявило государство. У вас две недели, чтобы убраться и отдать собственность законному владельцу.

Дедушка достает из переднего кармана пачку сигарет. Когда он прикуривает, Человек-Башмак тянется к стоящему перед ним термосу и наливает молока в высокий стакан.

– Можете здесь курить, – говорит Человек-Башмак. – Никаких проблем. Молока не хотите? Якуб? Еще теплое, только что из вымени.

Впервые за две недели я не чувствую боли в ране. Вообще ничего не чувствую, не считая трудностей с дыханием. Как нам удается так легко дышать и днем, и ночью? Пять коротких вдохов, один долгий. Три долгих, десяток коротких. Я считаю, постукивая пальцем по колену, и пытаюсь войти в ритм с дедушкиными пальцами, сосредоточив все мысленные усилия на том, чтобы вдыхать и выдыхать, раз-два, раз-два, но я больше не контролирую собственные легкие.

– Не разговаривай с ним, – шепчет дедушка сквозь стиснутые зубы, и я точно не знаю, к кому он обращается – ко мне или к Человеку-Башмаку.

Дедушка встает и делает шаг вперед, а Человек-Башмак удерживает рычащую собаку за загривок.

– Я годами представлял себе этот момент, – говорит Человек-Башмак. – Поначалу, конечно, когда отсиживал четырехлетний срок в тюрьме как политзаключенный. Кормили там пересоленной кашей и тушенкой по воскресеньям, с черствым черным хлебом и водой с хлоркой. Мой сосед по камере дрочил, глядя на меня, пока я спал. Говорил, что в темноте мой подбородок напоминает ему жену. Он был художником, нарисовал Брежневу половые органы вместо бровей. Тогда-то я и решил, что однажды найду вашего сына. Партия выгнала моих родителей из квартиры, в которой они прожили почти всю жизнь, и запихнула их в тесную однокомнатную квартирку, как и других родственников политических заключенных. Когда обнаружились наши венгерские корни, родителей даже чуть не посадили на поезд в Будапешт. Забрали почти всю мебель, снизили пенсию. Я даже обрадовался, что у меня не было детей – только представьте, как бы партия поступила с ними. Или с моей женой. Мою жизнь забрали у меня с помощью электрического тока и подписи на обвинительном заключении, пан Прохазка. Моих родных третировали, чтобы ваши могли процветать. А теперь у меня есть влиятельные друзья. Я на стороне победителей.

Пока я пытаюсь дышать, от натуги у меня пересыхает в горле. Я мечтаю выпить молока, но не могу принять его. Ни за что на свете. Дедушка закуривает вторую сигарету, а Человек-Башмак допивает молоко. Меня восхищает, как он переносит лактозу.

– Ты натравил тех пацанов на Якуба, – говорит дедушка. – Это так ты сводишь счеты? Калеча детей?

– Я не ребенок, – вставляю я.

– Я глубоко сожалею о случившемся с Якубом, – говорит Человек-Башмак. – Я никогда не стремился прибегать к насилию для достижения целей и уж точно никого не подбивал к действию против мальчика. Как я слышал, виновных задержали и наказали?

– Задержали и отпустили, – фыркает дедушка. – Слово Якуба против их слова, так мне сказали. Якобы он мог просто споткнуться и упасть на горящую палку. Интересно, как это тракторист, отец Младека, мог позволить себе модного пражского адвоката.

– Так ведь другой мальчик был из Праги, верно? Послушайте, пан Прохазка, я плохо спал. Не хочу, чтобы вы думали, будто я легкомысленно все это воспринимаю – вам угрожает само мое пребывание здесь. Я плохо сплю из-за того, что страстно желаю понять, что мне от вас нужно. Какую компенсацию вы можете предложить. И после нападения на Якуба я наконец понял. Вы верите в судьбу? Лично я – нет. Но иногда мое образование, прочитанные книги и энтропия – все перечеркивается натиском совпадений. Ваше наказание станет и вашим спасением. Изгнание. Вы продадите часть мебели, переедете подальше отсюда, туда, где вас никто не знает, и Якуб вырастет без груза вины за достижения вашего сына. Никто больше его не обидит, он не станет жертвой чьего-то гнева, который причинит ему боль. Сейчас это самый лучший вариант. Да и единственный для вас.

Я гадаю, укусит ли меня собака, если я попытаюсь ее погладить. Как ее зовут? Дедушка молча курит третью сигарету, а потом топчет пустую пачку ногой. И кладет палец на спусковой крючок.

Полыхающий в моей груди гнев направлен не на Человека-Башмака, а на отца. Это он должен здесь сидеть, курить одну за другой и терять родной дом. Мне хочется извиниться перед незнакомцем. И ударить его. Умолять, чтобы не отбирал у дедушки дом, в котором тот прожил всю жизнь, борясь с летними набегами мышей с помощью кошек и яда, набивая трещины в стенах цементом, чтобы туда не попал лед и не разорвал их. Сколько свиней залили кровью землю во дворе, сколько цветов расцвело и увяло в саду за это время?

– Это приемлемая компенсация, – говорит Человек-Башмак. – Я хочу получить дом. Хочу, чтобы вы уехали. Я не могу поквитаться с вашим сыном, но кое-что получу. Отдайте мне дом по-хорошему. Примите поражение с достоинством.