Юрий Никитин - Куявия
Сильно и густо запахло дубовой листвой, прелыми листьями, даже кисловатым запахом муравьиных куч. Все ароматы стали ярче, насыщеннее, даже на такой высоте ощутил, как пахнет расцветший будяк из дальнего оврага, эти цветут даже осенью… Или почудилось?
Малыш замахал крыльями чаще, но, судя по их наклону, начинает медленное плавное снижение: горы уже на горизонте, а там за двумя рядами пиков их долина, которую уже уверенно называют Долиной Иггельда…
Он оглянулся, спросил:
– Ну как полет?
Барвник ответил с живостью в голосе:
– Невероятно!
– Нравится?
– Как такое может не нравиться? Сразу видишь, что человек – любимец небес. Без плавников, а плавает по самым дальним морям, без крыльев – а поднимается к небосводу!
С этой высоты горы кажутся спинами застывших и окаменевших драконов, о которых так любил рассказывать Апоница. Гигантских драконов, что создали мир, а потом заснули навеки, превратились в горные цепи. Эту легенду, подумал Иггельд, могли создать только дракозники, никто другой не может взглянуть на горы вот так сверху и увидеть, что в самом деле похожи на спины исполинских драконов: пики – шипы исполинского гребня, сами горы – выступы и роговые наросты на пластинах панциря… Эти драконы то лежат рядком, то налезают друг на друга, затевая игры, да так и окаменели.
Так же точно летели и тогда, в тот дивный и потерянный день, когда на эти горы со страхом и восторгом смотрела артанка, которая не Артанка вовсе, а Блестка, гордая сестра Придона.
Он вздохнул, сунул руки под мышки, съежился, плащ пришлось отдать старику, печально и трепетно вспоминал Блестку в тот первый день, когда только-только захватил ее в плен, когда еще между ними не было ни особенной вражды, ни этого странного противостояния: длинные темные волосы, заплетенные в толстую косу, чистые ясные глаза, обыкновенное лицо, сильно обожженное солнцем, светлое платье, легкое, не скрывающее сильное, здоровое и в то же время чистое непорочное тело молодой девушки…
Она ничем, ну просто ничем не отличается от других, это не Итания, из-за которой началась страшная битва двух могучих держав. Она не отличалась ничем, пока не улыбнулась тогда. Но она ему улыбнулась!.. Как улыбнулась, а это значит, что могла бы улыбаться еще, если бы сам все не испортил.
Внизу все быстрее и быстрее плыли, укрупняясь, горы. Наконец побежали, понеслись, замелькали. Барвнику казалось, что сверкающие льдом пики проносятся под самим брюхом дракона. Иногда крылатый зверь чуть проваливался в воздушных ямах, Барвник ахал и судорожно хватался за сиденье, но острые как ножи вершинки каким-то чудом оказывались внизу, дракон летит легко и свободно, человек впереди спокоен, и Барвник всякий раз запоздало понимал, что ничего страшного не происходит, так летают постоянно, все знакомо, дракон издали видит и ямы, и восходящие потоки теплого воздуха.
Иггельд услышал тонкий вскрик, в испуге оглянулся. Старик указывал вниз пальцем. Иггельд присмотрелся – далеко внизу быстро удалялась крошечная фигурка. Человек медленно брел по горной тропке, поднимаясь выше в горы.
– Что там? – крикнул Иггельд. – Еще один беженец…
Старый маг прокричал ему в спину:
– К старости плохо видишь вблизи, зато хорошо – вдаль. Это Щажард – правая рука Тулея, знаток управления страной, вместилище всех тайн…
Иггельд стукнул Малыша ногой, тот заложил крутой поворот, обоих резко наклонило в сторону, натянулись и затрещали ремни, тела потяжелели, выровнялся и полетел обратно, быстро снижаясь.
Человек в испуге прижался к стене, огромный дракон опустился впереди в полусотне шагов, загородив дорогу. Иггельд расстегнул пряжку, крикнул старому магу:
– Не слезайте, я сейчас приведу!
– Нет, – огрызнулся старик, – сейчас спрыгну и побегу впереди тебя. Что-то он не похож на Щажарда, по одежка Щажардова…
Иггельд, посмеиваясь, соскользнул по выпуклому боку, похожему на скалу, покрытую крупным пластинчатым доспехом внахлест, пошел без торопливости к человеку. Тот вжался в каменную стену, оттуда из тени затравленно зыркал осторожными щупающими глазами. Лицо самое что ни на есть простецкое, хитроватое, с бегающими глазками, спина полусогнута, как у прислуги, что привыкла кланяться, вообще не смеет держаться ровно, чтобы не раздражать хозяев, только господа могут ходить с прямыми спинами и смотреть свысока. Но одежда в самом деле странноватая: богатый роскошный плащ, свежие срезы на тех местах, где находились явно из чистого золота пряжки и крючки, драгоценная ткань из Вантита, шитье золотыми нитями по краям обшлагов, к тому же беженец в сапогах, что сами по себе целое состояние, а под плащом вязаная рубашка из драгоценного пуха редкой птицы, что живет в лесах Вантита и по ночам кричит человеческим голосом…
– День добрый, – сказал Иггельд. – Мы не враги.
Человек шмыгнул носом, сказал угрюмо:
– Да уж вижу, ваша милость… раз на драконе, то не артане, точно.
Иггельд кивнул в сторону дракона.
– Там на загривке сидит очень старый человек, которому трудно спускаться. Он хотел бы задать пару вопросов.
Человек опасливо смотрел на дракона.
– Я, конечно, понимаю, что эти звери вас слушаются, но кто знает, что у них на уме! Возьмет такой и хватанет, а зубы вон какие… Одно слово – зверь.
– Все равно придется подойти, – сказал Иггельд.
– Понимаю, – ответил человечек со вздохом. – Да я что, я только опасаюсь, ваша милость, но не перечу…
На лице Барвника сильнейшее разочарование. Он спросил сверху:
– Скажи, уважаемый, откуда на тебе этот плащ и эти сапоги?
Человечек заколебался, глаза быстро метнули по сторонам пытливые взгляды. Иггельд сказал резко:
– Только отвечай быстро и четко! Перед тобой не простой дракон, он чует ложь и сожрет сразу же. Выбирай!
Беженец вздохнул, плечи поднялись и опустились.
– А что рассказывать, – буркнул он нехотя. – Мы сперва скитались вместе с Тулеем, потом он нас отпустил Сказал, с ним опасно, наверняка скоро погибнет. Видать, чуял, что выдадут. Вот и ушли мы с моим господином Щажардом прямо в горы. Там башни колдунов, артане туда не сунутся… ну, все так думали. Высоко в горах застала ночь, а что за ночи в горах – настоящая зима среди лета!.. Начали замерзать, а у нас ни еды, ни топлива, чтобы разжечь костер… Чую, что до рассвета еще далеко, солнце бы согрело, но не дотянем, застынем до смерти Мой господин и говорит: у нас обоих совсем не зимние одежды, замерзнем. Если я отдам тебе свою одежду – останешься в живых. Если ты отдашь мне одежду, останусь живым я Но я великий и знающий многие тайны человек, моя жизнь нужна стране, мне умирать негоже. А ты – простолюдин, человек заурядный, твоя смерть – не событие. Лучше ты отдай мне свою одежду…
