Владимир Лещенко - Тьма внешняя
– Тише… – поднял руку Матвей.
Силезец прислушался, замерев. Из-за развалин смутно доносились человеческие голоса. Их обладатели явно приближались, к тому месту, где расположились путники.
Кто может обитать здесь, в давно оставленном жизнью и принадлежащем смерти месте?
Мысль о пробудившихся от вечного сна мертвецах бросила русина в дрожь, но он усилием воли загнал ее внутрь, поспешно перекрестившись.
«Накаркал!», – зло подумал Матвей про себя.
– Их трое-четверо, не более, – шепнул Владислав, стараясь скрыть беспокойство. Отобьемся, если что, – он положил перед собой взведенный арбалет.
Голоса стихли. С минуту они лежали неподвижно, прислушиваясь; затем из-за рухнувших останков высокой часовни, послышался старческий кашель и шорох шагов. На перекрестке появились двое. Это были заросший бородой сгорбленный старичок в рваной монашеской сутане и поддерживавшая его под руку, бедно одетая молодая девушка.
– Тьфу, чтоб тебе провалиться в дупу дьяволу, – тихо выругался Владислав, утирая выступивший на лбу пот… – Скоро меня и мышь испугает.
Силезец уверенно поднялся. За ним встал и Матвей.
– Эй вы, – крикнул Владислав. – Кто такие? Идите сюда!
Старик бессильно опустил и без того согбенные плечи. Девушка же принялась дрожащими руками развязывать тесемки на платье.
– Прошу вас, добрые разбойники, не убивайте нас! – заговорила она срывающимся голосом, – Возьмите меня и делайте что хотите, но не убивайте, у нас нет ничего…
Владислав опустил арбалет.
– Мы не разбойники, – буркнул он, словно даже и оскорбленный. (Хотя, чего уж там оскорбляться). Не бойтесь. А ты платье – то завяжи, дева…
…Старого монаха звали Петер (брат Петер, – уточнила его спутница), а девушку – Гертруда. Монах был из расположенного поблизости от городка, называвшегося Фогельштадт аббатства Святого Януария. Гертруда была крепостной, принадлежащей этому аббатству. Кажется, они были единственными уцелевшими его обитателями.
После того, как они, не без опаски взиравшие на двух здоровых и вооруженных мужчин, поели копченой свинины, предложенной им Матвеем, а старый Петер еще и хлебнул вина, и выслушали легенду о дяде и племяннике, подхваченных водоворотом войны, их подозрения немного рассеялись.
История монахи и девушки была не очень длинной, но достаточно страшной. В конце лета прошлого года уже давно полыхавшая вовсю война докатилась и до этих мест. Сюда пришли один из капитанов Дьяволицы, и с ним рыцарь фон Эшбах, хозяин замка милях в десяти отсюда и его дружина.
– Он уже давно был безумен, и кажется ненавидел весь мир, – пояснил старик, – поэтому, наверное, и пошел за этими отродьями.
Стены монастыря показались аббату ненадежными, и он приказал братьям покинуть обитель, забрав с собой святыни, запасы продовольствия и все мало-мальски ценное. Эвакуация очень быстро превратилась в беспорядочное бегство.
Вскорости, когда конница фон Эшбаха неожиданно подошла к стенам городка, в монастыре оставалось еще дюжины две монахов и несколько крестьян, занятых вывозом последнего добра. Гертруда была в их числе.
Когда с колокольни истошно заорали о приближении врага и началась паника, она вспомнила вдруг о лежащем в монастырской больнице отце Петере.
– Я уже готовился вручить Господу свою бессмертную душу, – вступил в этом месте в разговор он. – Воистину, по святому писанию – «Врачу, исцелися сам»… – произнес старик с грустной улыбкой. Как выяснилось, он был единственным лекарем аббатства.
– Я не могла его бросить, – продолжила Гертруда, – Он столько добра сделал крестьянам, всегда являлся по первому зову, не беря за лечение ничего… Он и меня лечил и мать мою… И как его собственные братья могли оставить старца на верную смерть?
– Не суди их, дочь моя их слишком строго – опять вступил старик в разговор, – царствие им небесное, они уже давно дали отчет Господу в своих делах…
Гертруда бросилась к готовившимся удрать монахам, чтобы они забрали отца Петера с собой, но страх был так велик, что когда она попыталась остановить повозку, ее просто столкнули на землю, и она едва не угодила под колеса.
Раньше, чем нападавшие ворвались в стены аббатства, Гертруде удалось укрыться вместе со стариком в каком-то закутке. К счастью, налетчики, мельком осмотрев монастырь и убедившись, что все более-менее ценное вывезено, убрались прочь, предварительно изрубив топорами алтарь, осквернив церковь и переломав и разбив все, что только было можно. Уходя, они напоследок подпалили монастырь но, к счастью, пожар быстро потух. Кое-как приведя в чувство монаха, Гертруда буквально на себе выволокла его из переставших служить защитой стен аббатства. Им удалось укрыться в лесу, прежде чем к монастырю подошли главные силы мятежников, не оставивших от него буквально камня на камне в своей бессмысленной злобе.
Они забились в самую чащобу, откуда не выходили несколько недель, питаясь чем Бог послал. А Господь не сильно баловал своих верных чад. Бывало, питались и травой, и корой древесной. Если повезет, грибы или ягоды, да и тех в такое время днем с огнем не сыщешь.
Девушка даже отравилась, и монах долго лечил ее, травами и кореньями, ибо ничего другого в лесу и не было. Как они выжили, одному Богу известно.
О том, что происходило в городе, они узнали с чужих слов. Наскоро разорив окрестности, мятежники осадили стены Фогельштадта. Военачальники Дьяволицы предложили сдаться, грозя предать в противном случае всех горожан жуткой смерти. Те, предводительствуемые епископом, полагаясь на крепость стен, отказались. Осада длилась ровно три дня. На четвертый, поутру, как только взошло солнце, западная стена была взорвана порохом, при помощи с удивительной быстротой вырытого подкопа. Ворвавшиеся в город предали его огню и мечу. Горожане стойко защищались, но, в конце концов, полегли почти все, при этом уничтожив и многих врагов. Погиб и капитан Дьяволицы, и фон Эшбах со всеми своими людьми.
А для выздоровевшего Петера и его спутницы наступили тяжелые дни. Как только брат Петер смог ходить, они бежали, прочь подальше от руин, дышавших смертью. Они чудом избежали смерти от рук рыскавших по окрестностям мародеров – остатков воинства Светлой Девы. Несколько месяцев скитались они по окрестным лесам, бродили по разоренным селам. Брат Петер лечил людей и скотину, зачастую получая, вместо платы, пинки и плети. Гертруда батрачила за корку хлеба.
Наступила осень, потом зима. Они едва не замерзли скитаясь по холодным лесам, ночуя в кое как сложенных шалашах. Они выпрашивали крохи еды у крестьян, их гнали с порога, как прокаженных. В людях не осталось ничего святого, все цеплялись за собственные жизни и никому не было дело до жизней чужих.
