Вадим Панов - Кардонийская рулетка
— И только вам известно, что я должен сделать, да? — саркастически произнес Махим.
— Да.
— И что же?
— Я родилась и выросла на Заграте, — негромко проговорила адигена, глядя консулу в глаза. — Во время мятежа я была в Альбурге, я видела, что такое война. Я видела детей, рыдающих над телами родителей; я видела изнасилованных людей — обоих полов и всех возрастов; солдат, стреляющих по толпе, и толпу, втаптывающую солдат в камни мостовой. Вы видели что-нибудь подобное? — Тишина. Махим с удовольствием отвернулся бы, но не хотел демонстрировать слабость. Он продолжал смотреть Лилиан в глаза. Но молчал. — Скольких ушерцев вы планируете убить ради счастья Приоты? Ради того, чтобы Компания заполучила заводы Дагомаро?
— Замолчите!
— Скольких детей вы хотите сделать сиротами ради того, чтобы Арбедалочик заработал миллион и титул барона?
— Замолчите!
Махим резко отставил бокал — красное пролилось — и вскочил.
— Вы когда-нибудь задумывались над тем, что вы делаете и для чего? Вы думали о своих земляках? Об их проблемах? Вас научили считать собственный народ быдлом, тупой толпой, но ведь вы, если вдуматься, такая же скотина: вами управляют, вам не позволяют иметь собственное мнение.
— Я… — Махим готов был ударить женщину.
От стыда.
— Что вы вкладываете в понятие «счастье Приоты»? Вы, человек, избранный ее народом?
— Я не собираюсь выслушивать оскорбления!
— Допускаю, что я могла в вас ошибиться. Возможно, вам действительно на все плевать.
— Честь имею!
Эту фразу Лилиан оставила без ответа. Она услышала изменения в интонации и поняла, что победила, раньше чем Махим осознал свое поражение.
Консул дошел до входа в беседку — три широких, быстрых шага — и остановился. Возможно, надеялся, что Лилиан прервет молчание, облегчив ему жизнь, но адигена помогать не стала.
Она ждала.
И она дождалась.
— Я подумаю насчет того, чем можно поступиться, — не оборачиваясь, произнес консул. — Даю слово, адира: завтра переговоры выйдут из тупика. — Шаг вперед, на дорожку, и снова остановка — Махим забыл сказать кое-что важное: — Вы во мне не ошиблись.
— Полтора часа?
— Да, синьор директор, они говорили полтора часа, — услужливо подтвердил Борнас.
— Вям! — недовольно тявкнул саптер. И посмотрел на секретаря консула так, словно его вина в поведении Махима была полностью доказана. Арбедалочик тоже нашел к чему придраться:
— Не называй меня синьором. Правильное обращение: господин. Привыкай.
— Извините, господин директор.
— Так лучше. — Абедалоф улыбнулся, но его глаза остались холодными, а улыбка получилась настолько грозной, что Борнас вздрогнул. — О чем они говорили, ты, разумеется, не знаешь?
— Меня не допустили, — развел руками приотец. — Я провел это время в компании Фредерика.
— О чем говорили вы?
— Не о политике.
— Лилиан его проинструктировала, — усмехнулся Арбедалочик.
— Я тоже так думаю, господин директор.
На секретарские мысли Абедалофу было плевать, гораздо больше его волновало другое:
— Как повел себя Махим после встречи?
— Молчал всю дорогу домой, — доложил Борнас. — А потом потребовал стенограммы переговоров и принялся тщательно их изучать.
— Какие места?
— Выступления Дагомаро.
— Решает, какие условия принять?
— Судя по всему. — Борнас чуть подался вперед, устанавливая между собой и Арбедалочиком «доверительное» расстояние. — Махим становится опасен.
— Я знаю, — протянул галанит. — Я рад, что не ошибся в тебе, Борнас. Очень рад.
* * *— Какие новости, ИХ? — осведомился Помпилио.
— Час назад «Дер Каттер» выходил на связь, мессер. Доминатор преодолел половину пути до Линегарта, но следов «Амуша» пока не обнаружено.
— Понятно… — Адиген побарабанил пальцами по подлокотнику кресла-коляски. — Понятно…
Они сидели в гостиной — в других помещениях продолжались работы — у журнального столика, на котором стояла бутылка густого красного и два бокала. Дер Даген Тур в инвалидном кресле, Бабарский — на краешке кожаного дивана. Под ногами — мохнатый ковер, в ворсе которого ноги утопают по щиколотку, на стенах — картины… За последние полтора часа комната преобразилась до неузнаваемости: новая люстра, торшер в углу, книжные полки, плотные гардины, закрывающие зарешеченное окно, — камера стала значительно уютнее и даже светлее, несмотря на спрятанное окно. Однако дер Даген Тур грустил.
И вовсе не потому, что оказался в заточении.
Услышав от Дагомаро, что «Амуш» не выходит на связь, Помпилио счел происходящее недоразумением, был уверен, что через час, максимум через два корабль обнаружится, но время шло, ИР продолжал молчать, и это обстоятельство заставляло адигена нервничать.
А больше всего раздражало то, что поиск «Амуша» вел только «Дер Каттер» — несмотря на выдвинутые обвинения, разыскивать ИР кардонийцы не спешили.
— Надеюсь, у вас все в порядке, мессер?
— Да, ИХ, все нормально, — стоически ответил Помпилио. — Страдает только чувство прекрасного: архитектурными изысками это заведение не отличается.
Поскольку единственное окно комнаты было плотно зашторено и видеть само здание дер Даген Тур никак не мог, замечание, по всей видимости, относилось к стенам без фресок и лишенным благородной лепнины потолкам. Бабарский поднял голову, прищурился, прикидывая объем работ, и предложил:
— Если прикажете, мессер, через два часа специалисты начнут приводить помещение в порядок.
— Не надо, ИХ, я потерплю, — вздохнул адиген. — Перед ужином Хасина сделает массаж и тем, надеюсь, слегка улучшит мне настроение. — Помпилио помолчал и с печалью закончил: — В заключении у меня разболелись раны.
— Я вас понимаю, как никто другой, мессер, — заверил адигена Бабарский. — Помните, как я ухитрился подцепить наследственный радикулит? В точно таком же месте, мессер: отвратительная архитектура и запертые двери.
— Правда?
— Истинная правда, мессер. Чтоб мне век прибыли не видеть.
— Весьма смелая клятва, — заметил Помпилио.
— Да, пожалуй, я погорячился, — вздохнул ИХ. И тут же осведомился: — О чем вы хотели поговорить?
— О преступниках, разумеется, — коротко рассмеялся дер Даген Тур. — Мы ведь в тюрьме.
— Да, мессер, о преступниках. — Бабарский потер виски. — Мы продолжаем следить за десятком подозреваемых: остальные по тем или иным причинам отпали. Все они ведут себя естественно, как добропорядочные граждане, и я боюсь, что нам придется ждать следующей акции.
