Сурен Цормудян - Когда завидуют мертвым
— Зачем ты так. Ты… мне нравишься…
— А когда ты был пьян, то говорил, что любишь. Чего только спьяну не скажешь, правда? — Она укоризненно покачала головой. — Или это просто жалость и чувство вины?
— Я запутался, Рана… Я ничего не понимаю. Где мы правы, а где нет? Как правильнее поступать? Мы усыпаем нашу дорогу трупами… А можно иначе?
— Становиться мертвыми — бремя живых. Страх перед смертью призывает эту смерть. Это страсти человеческие.
— Я не понимаю…
— Только потому, что ты живой. Но смерть…
В объятьях Смерти столько страсти,
в них позабудешь про ненастье,
забудешь в них про страх и счастье,
забудешь в них, что значит быть живым,
а значит, сразу станешь ты иным.
О Смерть! Ты любишь благородных!
Ты не берешь к себе безродных,
мерзавцев алчных и тупых,
крадущих счастье у других.
Ты обнимаешь лучших из людей!
И оставляешь жить полузверей,
тех, кто достоин смерти как никто другой,
кого бы стоило отправить в мир иной.
Так почему ты так несправедлива?
Иль я не знаю, что ты так красива,
что награждаешь своим телом лучшего из нас?
Но только лишь один,
единый раз…
Она пропела грустным голосом и смолкла. Он задумчиво смотрел на девушку. Эта песня тронула его сердце… Нет, не просто тронула. Пронзила его насквозь…
— Тогда какой в этом смысл?
— Смысл есть во всем. Если есть жизнь, значит, так надо. Если есть смерть, значит, и это надо. Но только не тогда, когда жизнь одних питается смертью других. И не тогда, когда смерть изливается рукотворными потоками крови и огня, извращая вечное таинство смерти насилием и войной.
— Таинство смерти? А когда от болезней умирают маленькие дети… Это замечательное такое таинство? — воскликнул Николай.
— Это грустно.
— Это несправедливо!
— Справедливость лишь в том, что умрут все.
— Одни проживут в достатке и тепле, эксплуатируя других, а для других вся жизнь сплошная борьба и потери! Боль и страдания! В чем справедливость?!
— В том, что будет потом.
— А что будет потом, черт возьми?!
— А вот это уже зависит не от меня. От вас. — Она снова улыбнулась. — А я лишь могу пожелать вам удачи.
— Я не желаю тебя слушать! Поди ты к черту! — разозлился Васнецов.
Рана сделала грустные глаза.
— Не убивай меня второй раз. Тебе это больше не удастся. Но ты делаешь мне больно. — Она исчезла в снежном вихре.
— Рана! Прости, Рана, я не хотел! Но ты такие вещи говорила! — закричал он в ураган.
— Не зови ее. Ты выглядишь глупо и слабо, — послышался голос за спиной.
Николай повернулся. Нордика теребила гриву ручного люпуса и с жалостью смотрела на Васнецова.
— Ты? Ты тоже умерла?
— С чего ты взял?
— Но… Все девушки, что мне встретились в экспедиции, погибли… — Он развел руками.
— А я нет. У меня прекрасные защитники. Ахиллес. — Она поцеловала пси-волка в нос. — И Людоед. Пусть он и не рядом.
Васнецов уставился на люпуса. Тот пристально смотрел своими умными глазами на молодого человека.
— Он не попытается меня обратить? — тихо спросил Николай.
Нордика засмеялась.
— А там, в подвале амазонок, когда ты подглядывал за тем, как Илья расправляется с волками, ты разве не понял, что больше не подвержен влиянию пси-волков?
— Не подвержен? Почему?
Нордика ничего не сказала и, потянув зверя за ошейник, стала уходить в снежную бурю. Люпус последовал за ней.
— Наташа! Почему?!
— Вообще-то иммунитет против пси-волков есть только у морлоков! — донеслось из снежной завесы.
— Чего?
— …И почему ты сразу об этом не сказал? — Людоед уставился на Юрия, который вел луноход.
— А мы вообще-то не об этом говорили, — ответил космонавт.
— Юра, как ты вообще мог подумать, что идущий от Уральских гор радиосигнал не настолько значим, чтоб о нем не говорить? — поддержал Людоеда Варяг.
— Вы что, думаете, что я пытаюсь это от вас утаить? Я же сам рассказал про этот сигнал, пойманный нашим кораблем на орбите.
— Да просто у тебя выбора особого нет, — нахмурился Крест.
— Выбора нет? Пожалуй, ты не прав. Он был в Москве, когда мы с Андреем решили там остаться. Но вот поперлись с вами за каким-то хреном, и Андрея нет, — резко ответил Алексеев.
— Ты нас, что ли, винишь в его смерти? — теперь нахмурился Яхонтов.
— Нет. Просто констатирую. И меня уже задолбали подозрения Людоеда. А теперь еще и твои, Варяг.
— Что за сигнал? — пробормотал проснувшийся Николай.
— Где-то на Урале. — Яхонтов повернулся к Васнецову. — Космический корабль уловил слабый сигнал. Либо кто-то посылает оттуда сигналы, либо это локальные радиопереговоры, которые уловил корабль.
— А вот у меня встречный вопрос, Людоед, — оживился Юрий. — Ты говорил, что у нас будет куча боеприпасов, когда до Уральских гор дойдем. Откуда ты это взял? Недоговариваешь что-то, любезный! А как ты скрывал от нас свою принадлежность к этим ассасинам? И еще бог знает что скрываешь. И ты смеешь меня в чем-то подозревать?! А?! А откуда у тебя иммунитет к пси-волкам?!
— Вообще-то иммунитет против пси-волков есть только у морлоков! — пробормотал Николай. И привлек к себе недоуменные взгляды своих спутников. Всех, кроме Юрия, который продолжал вести луноход, приближая путников к хребту Уральских гор.
27
Генератор чудес
Машину сильно трясло. Последние события заставили Алексеева ехать гораздо быстрее, выбирая для этого запорошенные снегом железнодорожные пути. Однако и на них было достаточно неровностей, вызванных снежными барханами и наледями, чтобы движение явно ощущалось пассажирами.
— Как ты меня вычислил? — тихо спросил Людоед у листающего записную книжку Николая.
— Я вообще-то про Варяга подумал. Он ведь дружил с отцом. А как я узнал из этого блокнота, отец был в «Артели» еще до войны. Ну, я сказал фразу, которой вербовщик пользовался. А отреагировал не Варяг, а ты.
— Хитер, бобер, — как-то досадливо фыркнул Крест. Казалось, он был очень недоволен собой и тем, что позволил себя раскрыть. — Вот уж не думал, что в этой книженции что-то подобное можно было вычитать.
— А зачем надо было от нас это скрывать?
— А зачем вам это надо было знать? Если это строжайшая тайна, то я обязан молчать. Я военный человек. А понятие «умеет хранить государственную и военную тайну» подразумевает, что я молоть языком и среди своих не буду. Да и права не имею.
