Владимир Воронов - Отродье. Охота на Смерть
Гита не пришла в себя, но застонала, свернулась в комок, словно внутри её тела, что-то жгло или резало. Напряжённые мышцы исказили красивое лицо, костяшки пальцев побелели. Гита дёрнулась и застонала, теперь уже в голос. "Господи, пусть она лучше не приходит в себя" — подумала Арина, но всё вышло с точностью наоборот.
Подруга открыла глаза:
— Что со мной? Ой!
Её изогнула судорога, ноги ударили в широкую стенку из настоящего красного дерева — хозяева квартиры повернулись на звук, но никого не увидев, успокоились. От Гиты повалил пар. Она закричала.
— Видишь, что ты наделала?!! Она становится призраком! Навсегда! Мы все сейчас обернёмся, и впереди будет бесплотная вечность! Так вот, я хочу, я мечтаю, чтобы эту вечность ты провела, зная, кто тому виной, а виновата ты сама! Ты будешь бродить по улицам разрушенных городов, перешагивать через обгорелые трупы изнасилованных женщин, ты прольёшь столько слёз, что ослепнешь, но ничего не сможешь изменить! Спустя столетия жизнь возьмёт своё, и ты будешь завидовать чёрной завистью, прогуливаясь промеж счастливых живых людей, кусать локти, что этого не было у тебя! А потом ты сойдёшь с ума от ненависти к самой себе, потому что во всём виновата ты сама! Но сначала начнётся война, такая, какой ещё не видел наш мир!
У Арины предательски задрожал подбородок. Неужели это всё правда? Неужели?
Гита под ногами невозможно заверещала, на её шее и висках проступили сизые вены. Как должно быть ей больно! И тут она заметила — ноги Гиты потеряли цвет, стали серыми как смог утром в центре, полупрозрачными — нереальными. Гита превращалась в привидение — навсегда — все, как и сказал Прад.
— Капитан, простите, я не хотела! Но там был маленький мальчик, такой слабый…
Она сначала не поняла, что произошло — Прад смотрел как бы на неё, но и не на неё. Он застыл, а затем повалился набок. Уже на полу Капитан оскалился. От него повалил пар — и он испытывал страшную боль, но не стонал — скрипел зубами, хрипел, но терпел. Арина ошалело хлопала ресница. Что она наделала?
Что она наделала?!!
Вдруг Арина услышала чей-то голос вдалеке: "Остановка сердца, быстрее, быстрее!". И тут же разряд тока, по всему телу. Мгновенная чернота перед глазами, как если бы её выкинуло в открытый космос и вот снова разряд тока на земле. Жутко заныло в области сердца. Где-то далеко рядом стоял брат, его отгоняли врачи, но он стоял и молча, молился.
Разряд. Космос. Разряд.
Она ахнула, упав на колени. Больно. Как же больно.
А на заднем плане улыбающийся мужчина и уставшая, но улыбающаяся женщина и уснувшая в колыбели малышка, любящая появляться с пафосом.
Космос без звёзд.
Миллиарды километров пустоты, нет даже света — нет ничего. Спустя бесконечно долгое время кто-то прикоснулся к щеке. Приятный голос сказал: "Проснись, дочка". Бабушка? Бабушка всегда называла её дочкой. Нет не бабушка. Она лежит на толстом мягком ковре, на полу, упираясь взглядом в начищенные ботинки Прада. "Проснись" — повторил тёплый женский голос. Арина приподнялась. Ей не удалось сразу восстановить последовательность последних событий. Роддом, маленький мальчик, комната, падение? Нет, всё наоборот. В глазах двоилось. Она сфокусировалась и чуть снова не лишилась чувств. Перед ней, занимая практически всё пространство огромного зала, явилась Великая Мать. Какая же она красивая. Арина залюбовалась жемчужной белизной тонких, будто выточенных из камня рук с пальчиками — произведениями искусства. Великая мать понимающе улыбалась, тянулась к ней. Ветер, которого не было в комнате, играл её локонами. Корона на голове сияла золотом и ослепительными камнями, цвета самого света.
— Встань, дочь моя! — придал сил голос, прозвучавший в голове.
Арина встала. Она не сомневалась, что Великая мать обращается именно к ней, но рядом с пола поднялись Гита и Капитан, как и она завороженно смотрящие на фантастическую гостью.
Точённые губы не шевельнулись, но в голове раздался голос:
— Я испытывала вас… Я сразу знала, что вы будете меня искать… Но жизнь — это дар, бесценный, редкий, единичный… Во многих мирах о жизни не принято мечтать — она недоступна, а вы хотите второй раз войти в реку…
Все молчали.
— Нет. Теперь ты называешь себя Капитан Прад, но я знала тебя и раньше, под другим именем… Имя ничего не значит… Я отвечу тебе: нет, я не обязана тебя воскрешать сколько бы благими не были твои устремления… Скажу тебе как в прошлый раз… цель не всегда оправдывает средства… Мне не интересен мир живых, потому что все умрут и с моей помощью вернутся… Какая разница, что ты изменишь? Если в любом случае… Все умрут и вернутся… Но я не судья… Пусть судят судьи…
Дети мои, знайте… Если бы не эта девушка, которая не знает о себе почти ничего — я бы не подарила вам второй шанс… Это она нашла избранного… Это она сделала того, кто был обречён на "нерождение" избранным, тем, кто по-настоящему возвысится среди прочишь… Так будет… Я вижу… Вы знаете, Избранные моя слабость… Так что будем считать, это моей благодарностью ей — той, которая так мало знает о себе… Арпеник, я читаю тебя как открытую книгу и вижу, чего ты жаждешь всем сердцем — спасения этих двух, не особенно достоянных, пусть ценою собственной жизни… Это благородно, но глупо, — Великая мать улыбнулась, — глупость и благородство всегда идут рука об руку… Что ж, я благоволею тебе, сегодня — завтра это не повториться… Лучше нам больше не встречаться…
Арина не знала, что ответить. Банальное "спасибо" — звучало бы как оскорбление — слишком грубое, выраженное звуком, горлом. Ведь человеческие слова недостойны этого великолепного существа. Мать Ткачей незаметно улыбнулась кончиками губ — поняла. Протянула руку и приняла от Прада грубую толстую иглу. Когда Капитан достал её из внутреннего кармана пиджака, свет в комнате померк, словно игла высосала его, впитала. Великая мать держала её брезгливо, чувствовалось, что ей неприятно прикасаться к этому богомерзкому предмету, наверняка артефакту. Так больше ничего и не сказав, она ткнула иглой в грудь Гиты, которая ахнув растворилась в воздухе, следом последовал Капитан. Подошла её очередь, но Арина отступила на шаг, спросила:
— А как же Вадим? Что будет с ним? Ведь его здесь нет…
Великая мать, как обычная мама, испытывающая гордость за дочь, провела рукой по её волосам:
— Придёт час и он вернётся…
Игла уколола Арину в центр груди. На мгновение ей почудилось, что её разорвало. Она одновременно была в Зябликово и в больничной палате, с простыней накинутой на лицо. Смотрела в прекрасное лицо самого красивого в мире создания и одновременно на белую ситцевую ткань. Из-за двойственности затошнило. В глазах покадрово менялось изображение. Быстрее, быстрее, быстрее.
