Олег Верещагин - Не остаться одному
– А где Сергей и Ленка? – спросил я, чтобы хоть что-то сказать.
– Они давно ушли, – пожала плечами Танюшка. – Ленка его увела… Хочешь, – Танюшка улыбнулась углом рта, – и мы пойдем?
– Куда? – резко затормозил я.
– Ты меня трахнешь, – пояснила Танюшка. – Именно трахнешь, говорят, это помогает от переживаний… Я потерплю. Помнишь, как ты это сделал тогда, в Англии?
– Тебе что, тогда не понравилось? – осведомился я.
– Понравилось, – призналась Танюшка. – Только вообще-то ты мне не из-за этого нравишься…
– А что, разве бывает, что нравятся только за это? – удивился я.
Танюшка удивилась тоже:
– Да, и нередко… А, конечно! Это… – Она засмеялась. – В общем, это девчоночьи разговоры. Мальчишки же за глаза обсуждают девчонок? Обсуждают-обсуждают, не отворачивайся… Ну, и мы тоже парней обсуждаем. Многие как раз на это и упирают – какой ее парень секс-гигант… Олег, да ты смущаешься?! – Она весело удивилась. – Правда смущаешься, вот это да!
– Я не говорю за глаза о девчонках, – сердито отозвался я. – И не думаю, что я секс-гигант.
– Ты такой, как надо. Особенный, – серьезно ответила она. – Самый лучший… А вот я у тебя, – она вздохнула, то ли в шутку, то ли всерьез, – средненькая вся…
– Ты – средненькая? – усмехнулся я. – Ну-ну…
– Конечно, средненькая, – упорствовала Татьяна. – У Ингрид грудь красивей, и у Ленки Чередниченко, кстати, тоже… У Клео талия тоньше, а бедра шире… И у Радицы, и у Лидки ноги длиннее…
Она упоенно перечисляла свои недостатки, пока я не прервал ее:
– Ничего подобного. И ноги, и грудь, и талия у других девчонок хуже…
– А ты их разглядывал?! – возмутилась Танька. – Ах ты, порочный мальчишка! – и вдруг добавила: – А самое страшное, Олег, это то, что мы все равно умрем.
– Жанна из тех королев,
Что любят роскошь и ночь… —
пел неподалеку Игорь.
– Да, – отозвался я. – Мы вернемся в Европу через пару лет, я соберу всех, кого смогу собрать, и пойду на Город Света.
– Я с тобой, – спокойно ответила Танюшка. И я кивнул в ответ…
– У королевы нет сил.
Трудно пойти вновь на риск.
И она разбивает часы,
Чтобы продлить себе жизнь —
Жить!!! Ведь пока,
Как богиню, на руках
Носят Жанну,
Жанну…
– Пошли к остальным, – попросила Танюшка, и мы вышли к огням. Олег Крыгин (у него левая рука была на перевязи) увидел меня первым и оживленно зашумел, остальные подхватили, и Раде – неожиданно для меня – перекрыл остальных:
– Спой, Олег! Спой, князь!
Я отмахнулся, смеясь, но шум нарастал (в том числе, орали и совершенно мне незнакомые люди), и я, отчаявшись отмахаться, знаком попросил у Игоря его инструмент, который он мне ловко перекинул. Настраивая его, я не столько пытался добиться хорошего звучания – уж Игорь-то знал, как отрегулировать свою бандуру, лучше моего! – сколько соображал, что же спеть.
– Ладно, сейчас! – рявкнул я, выпуская из-под пальцев перебор. – Тихо!..
По рыбам, по звездам носит шаланду —
Три грека в Одессу везут контрабанду…
Я всегда любил эти стихи Багрицкого, хотя, если честно, не все в них понимал. Не знаю: нынешние слушатели («подзаборный Интернационал» по определению, которое когда-то дал Йенс), конечно, тоже не все понимали, но слушали очень внимательно, с молчаливым одобрением, и я разошелся:
– Так бей же по жилам, кидайся в края,
Бездомная молодость, ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться Вселенной навстречу
И петь, задыхаясь на страшном просторе:
«Ай, Черное море! Хорошее море!»[13]
Мне захлопали, засвистели одобрительно. Я передал кому-то арфу (лиру) и, сев, получил поцелуй от Танюшки, которая мною явно гордилась. Правда, эту гордость она выразила со своим обычным своеобразием:
– Вот видишь, можно и осла научить петь.
– Спасибо, – краем губ ответил я, – милая моя ослица…
В ответ я получил точный и очень болезненный удар локтем в область почки, сопровождаемый милой улыбкой:
– Хватит или еще?
– Знаешь, по-моему, хватит, – пробормотал я, потирая бок, – больно как-то…
– Это хорошо, – так же мило сообщила она, – осленок мой дорогой.
А около костров кто-то – не понять было за пламенем – уже запел по-русски (но это был не наш) хорошо знакомое:
– Мы в такие шагали дали,
Что не очень-то и дойдешь,
Мы в засаде годами ждали,
Невзирая на снег и дождь,
Мы в воде ледяной не плачем
И в огне почти не горим —
Мы охотники за удачей,
Птицей цвета ультрамарин!
И больше половины присутствующих – в том числе и мы с Танькой – дружно подхватила:
– Мы – охотники за удачей,
Птицей цвета ультрамарин! [14]
– Мне осталась
одна забава —
пальцы в рот да веселый свист…
Прокатилась
дурная слава,
что похабник я и скандалист… —
пел Игорь, аккомпанируя себе резкими аккордами и местами форсируя голос. Кажется, это был Есенин – я не помнил, где слышал эти стихи.
– Пошли, Тань, отдохнем, – шепнул я. – Или ты еще посидишь?
– Пошли. – Она оперлась на мою руку и поднялась на ноги.
– …Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней —
Но, коль черти в душе гнездились,
Значит, ангелы жили в ней!
– Значит, ангелы жили в ней, – задумчиво повторила Танюшка, ступая рядом со мной. – Почитай мне стихи, Олег.
За какую-то секунду до ее слов я уже знал – непонятным образом! – о чем она попросит…
– Ты за парту со мной
Снова рядом садишься.
Из-за этого я,
Может, двойку схвачу.
И не мне одному
Ты, красивая, снишься,
И к тебе я во сне,
Словно к звездам, лечу.
Завтра утром в метель
Выйдем вместе мы, чтобы
Лица ветром обжечь,
Стать в два раза сильней.
Вот какая любовь —
Это вера и верность,
Это счастье двоих
Повзрослевших друзей.
И когда полетим
На другую планету,
Мы об этом с любовью
Напишем рассказ, —
А пока про любовь
Говорим по секрету,
Только двое о ней
Знают в классе у нас.
Будет путь наш далек,
Будет трудным и длинным,
И таежным костром
Разожжем мы рассвет.
Про такую любовь
Пусть снимают картины
И пускают в кино
До шестнадцати лет.[15]
Танюшка довольно долго молчала. Потом тихо сказала:
– Спасибо, Олег.
Я поцеловал ее в теплый висок, пониже прядей волос. Хотел продолжать, если честно, но возникшая впереди рослая тень вдруг произнесла:
– Князь, мне надо поговорить с тобой.
Я узнал теперь одного из освобожденных пленных – рослого рыжего парнишку, который вел себя с непоколебимым достоинством и первым делом попросил себе оружие. Чем-то он напомнил мне нашего Фергюса, пусть ему мягко спится в земле прерии.
