Олег Верещагин - Не остаться одному
Мило повернулся в нашу сторону, взмахнув руками влево и, так и не выронив оружия, рухнул третьим трупом к ногам Арниса.
Стало тихо-тихо – почти совсем, и я понял, что весь остальной бой закончился. Арнис поклонился убитому и, обведя нас взглядом, спросил:
– Кто следующий?
Несколько секунд никто ничего не говорил. Потом я заметил, как напряглись плечи Видова, понял, что сейчас он рванется мстить за соотечественника – и сам шагнул вперед… но меня перехватил Сергей.
– Давай я, – предложил он, улыбаясь.
– Почему ты? – усмехнулся я в ответ.
– Надо же и мне создавать репутацию, а у тебя она уже всяко есть. – Сергей сжал мне плечо. Он вроде бы шутил, но глаза были серьезными. Я увидел, как у него шевельнулись губы, уловил вздох «Саня…» и понял: Сергей хочет если и не спасти меня от груза убийства, то, по крайней мере, разделить его со мной. – Ну, я пойду, – сказал Сергей, больше не дав мне вставить ни слова. И пошел навстречу Арнису, пригибаясь и раскручивая в руках палаш и дагу.
Арнис ждал, чуть сгорбившись. Со стороны это, наверное, было не очень заметно, но у меня был наметанный глаз, и я видел, что он устал и хочет успокоиться…
Арнис, Арнис… Мальчишка с медлительным акцентом, показывавший нам на остановке около училища ГА, как правильно вязать узлы. Мой… мой друг. Первый, потерявший тут свою девчонку, – вот он прыгает по льдинам на вскрывшейся балканской реке… Мне захотелось крикнуть: «Да черт возьми, хватит, вы чего?!»…
Клинки тяжко столкнулись с пронзительным, брызжущим искрами, визгом…
Вот и сошлись дороги…
В первые же секунды боя Арнис ранил Сергея – еще раз в уже раненное сегодня плечо. Не скажу, чтобы это как-то отразилось на быстроте моего друга, – у него даже лицо не дрогнуло. А еще через полминуты, заполненной яростным обменом ударами, Сергей коротко вскрикнул – его дага со стеклянным, очень красивым звоном обломилась под ударом скрамасакса. Как ни странно, но именно в этот момент Арнис получил рану. Очевидно, он не ожидал, что дага Сергея обломится – и подался вбок-вперед, а Сергей полоснул его по бедру, левому, снаружи. Арнис отскочил. Сергей с руганью швырнул в сторону рукоять с двухсантиметровым обломком клинка, сделал рискованный длинный выпад, отдернул клинок вовремя… и достал Арниса. Справа, в открывшуюся во время ответного удара подмышку, разрубив артерию.
Арнис снялся с клинка. Отшагнул, открыл рот, выплевывая кровь. Раскинул руки крестом и рухнул на спину, не выпуская оружия из рук.
Сергей бросил палаш и, закрыв локтем лицо, закачался, словно собираясь упасть тоже.
* * *Теплая, щекочущая вода дошла мне до колен, и я, остановившись, прикрыл глаза, подняв лицо к небу. Мне казалось, что я кожей ощущаю звездный свет…
Сережка Лукьянко умер на руках Раде, за десять-пятнадцать минут до того, как Вильма добралась до него. Его ранили в печень, и какое-то время он еще боролся за жизнь, то проваливаясь в бессознанку, то выплывая из нее на поверхность. Очевидно, хотел дождаться Вильму. Мы все хотели, чтобы он дождался. Но Серый вдруг начал метаться, попытался встать, и мы поняли – все. Он жестами подозвал меня, силился что-то сказать, но горлом лилась кровь, не слова… Я присел рядом с ним, ощущая, что сейчас завою от тоски.
– Не останется… места… игре, в которой… убивают… – прокашлял Сергей.
И – умер. Просто не стало его. Сережки Лукьянко, который хорошо дрался и мечтал писать книжки, а иногда – рассказывал то, что хотел бы написать. Интересно рассказывал, но я поймал себя на мысли, что с трудом вспоминаю сюжеты. Просто – интересно, захватывающе…
А еще мне не забыть, наверное, как Вильма с каменным лицом ломала свою длинную, тяжелую недевчоночью шпагу, которой так ловко владела, ранила руки и ломала… и наконец сталь распалась с плачущим звуком, похожим на человеческий крик. А потом Вильма ушла по берегу, не разбирая дороги… Лора плакала над Мило. Не знаю, любила ли она его, но не могла не привязаться к тому, кто ее-то как раз любил, кто вытащил ее из пиратского дирижабля и уговорил меня взять в отряд…
А Лидка, увидев убитого Леньку (а он погиб, ему разрубили череп, погиб – и дал мне подняться на ноги…), вдруг завизжала и забилась, выхватила нож… Не знаю, что она хотела сделать. Колька обхватил ее, прижал к себе, держал, целовал и говорил что-то утешительное и бессмысленное…
У меня погибли четверо. Семеро – у Нэда, еще трое – у защитников форта Сандры. Пиратов в плен попало не меньше полусотни, совершенно неясно было, что с ними делать, да меня это и не интересовало. Из трюма одной каравеллы вытащили десяток пленных, взятых где-то на севере и ошалевших от неожиданной свободы… И еще что-то происходило, крутилось, кувыркалось, неслось, сам собой завертелся какой-то праздник с кострами, плясками и песнями…
А я плюнул и ушел. До темноты шлялся по острову, но веселье было слышно везде, и за этим весельем стоял Арнис, убитый Сергеем, и сам Сергей, закрывший лицо локтем, и кровавые пузыри на губах другого Сергея. Наверное, меня искали. Не знаю…
– Эх, жить будем,
Эх, гулять будем,
А как смерть придет —
Помирать будем!
Это пел Игорь. Я различал его голос, разухабистый сейчас, не похожий, но все равно его.
А как смерть придет – помирать будем…
– Олег.
Я обернулся. Джек – в полном снаряжении, с вещмешком, луком – спускался к берегу, и я вышел на песок. Англичанин остановился в двух шагах от меня, тяжело дыша и не сводя с меня расширенных глаз, в которых дрожала луна.
Остро царапнуло сердце. Тоскливенько, глубоко. Я улыбнулся:
– Ты чего?
– Наконец-то я тебя нашел, – сказал он.
– А что, ищут? – без интереса спросил я.
Джек пожал плечами:
– Да не очень… Бесятся все. Или плачут… Олег, я пришел просить тебя. – Он сглотнул. Я молча глядел ему в глаза. – Нэд уплывает через час.
У меня пересохло во рту. Я тоже глотнул, громко, скрежещуще:
– И?..
– Избавь меня от клятвы, – тихо попросил Джек и опустил глаза.
А я вспомнил склоны Олимпа – вечность назад! – и его клятву верности мне… и Таньке…
– Ты хочешь уплыть с ним?
– Да. – Он с усилием поднял глаза. – Но если ты скажешь «нет» – я останусь. Я только прошу тебя… я никогда никого ни о чем…
А в глазах у него, за луной, за дрожащими бликами, были тоска и одиночество. И я ужаснулся мысли, до какой же степени нужно быть одиноким, чтобы самым близким и родным стал тебе твой враг… только потому, что не осталось на свете больше никого, с кем бы связывали тебя общие воспоминания…
Джек смотрел – и губы у него дрожали.
– Эх, ты, – тихо сказал я, – дурачок.
Я обнял его за шею и ткнулся в лоб Джека своим лбом. Он был умней меня, но сейчас я ощущал себя мудрецом рядом с мальчишкой… а еще ощущал, как близко у моих глаз слезы и как это – когда тебе печально и сладко одновременно.
