Максим Сиряченко - Чумные
Ванесса скоро попытается уснуть. Как всегда, будет ворочаться и не сможет, возьмет в руки какую-нибудь книгу. В удобном наплечном мешке Филиппа у самого входа лежал завернутый в белую чистую скатерть фолиант, там же лежала подписанная им копия «Видов болезней…». Ничего лишнего там не было. Сменная одежда для дальнего плавания, две книги и предметы, без которых девушка не смогла бы обойтись. Расческа, маленькое зеркальце, и чек на тысячу Десилонских талеров. Сумма, вполне достаточная, чтобы купить себе дом, и не халупу где-нибудь в предместье, а двухэтажный особняк, пусть и скромный, на втором кругу города. Чек был выписан на имя Ванессы Аретин со счета Филиппа Эстера, подлежал оформлению исключительно в центральном отделении Банка Людвига Эйме в Сиэльстене. В одном кармане с ним лежало рекомендательное письмо в Университет, настоятельно рекомендующее разрешить девушке пройти экзамен и тестирование, определяющее наиболее подходящий ей факультет и специальность. Там же было письмо Ванессе, которое он написал ей за час до рассвета. За него Филипп переживал больше всего, поэтому, немного подумав, он переложил письмо, а затем и документы, в сверток с фолиантом.
Солнце зашло за деревья давно, но только сейчас, выйдя на порог вновь, он почувствовал вечернюю прохладу. Духота отступала, земля отдала большую часть тепла воздуху и теперь отдыхала. Деревья дышали. Ветер что-то шептал им в их кронах.
Свет дня становился все более призрачным, хоть до заката было еще далеко. На небе уже появились первые россыпи самых ярких звезд и огромная луна, все еще бледные, но заметные и завораживающие. Они как будто были нарисованы разбавленной белой краской на воде. Наверное, подумал Филипп, на востоке уже темно, и там звезды светятся. Из-за деревьев не было видно ни западной части неба, ни восточной. Зато отлично была видна луна и звезды, бледные, как мраморная крошка в прозрачной голубой глазури. Ее свет был ничтожным по сравнению с тем, что давало солнце, и все же она светила ярче и ярче с каждой минутой. Вот она перестала походить на бледную подружку солнца и засветилась белым светом. На Большой земле королевства даже ученые люди часто спорили между собой, что представляет собой луна, отходя от общепринятой версии, но тут были невооруженным глазом видны ее горы, лишенные воды моря-кратеры, тени, которые они отбрасывают. Безжизненный и пустой мир, имеющий ту же форму, что и наш, подумал Филипп. Как жаль, что просвещенные круги об этом уже знают.
Для Филиппа, который не принял свою отраву, пахнущую железом, этот вечер наполнился силой. Ему казалось, что лунный свет проникает повсюду, в каждый клочок земли, листик, тень, в каждое существо и делает его необычайно четким и как бы светящимся изнутри. Дышалось легко, так легко, как не дышалось «двадцать» лет. Филипп снова ощутил себя таким, каким он был на самом деле. Его легкие казались ему кузнечными мехами, которые распаляли огонь изнутри, могучая грудь вздымалась и опадала, мышцы на руках и спине напрягались и расслаблялись в такт дыханию. Препарат больше его не сдерживал, близилась ночь, хозяином который Филипп был по своей насильно обретенной природе.
Мысли окружавших его существ, даже самых глупых, самых примитивных, слышались все отчетливее. Чужие мысли манили.
Свет дня стал еще более бледным. С наступлением темноты лекарь чувствовал, как обостряется его зрение и слух. Однако он был по-прежнему каменно спокоен и не испытывал желания, от которого спасался препаратом. Филипп понимал, что каким бы хозяином ночи он не был, от судьбы не убежишь. К тому же, то, что рассказал ему когда-то «нетленный» монах, было правдой в чистом виде. Проклятый действительно получает известие о смерти и шанс искупления за три дня до нее, но с одним условием…
Филипп не додумал. Обострившийся слух выхватывал из ночи все новые и новые звуки. Стрекотание ночных насекомых, бег редких грызунов, которых не пугала ночь, пение птиц и крики ночных животных. И еще яростные, нечеловечески крики чумных где-то на севере. Снова крики. Еще. Целый гул, как от скопления чумных. Сколько до той части деревни? Много.
Слух не обманывал алхимика. Звук приближался. Гомон тысяч яростных рассерженных глоток, топот сотен ног, вой безжалостной толпы, озверевшей от крови и позабывшей, что такое жалость. Скопление демонов, которые разорвут, растопчут, раздавят, а потом продолжат истязать тело, стараясь вытряхнуть из него остатки души.
Какой-то раненный стражник бежит к нему и уводит за собой чумных?
А разве чумные не дерут друг друга? Дерут, и еще как. Нет схватки страшнее, чем между двумя безумцами, потерявшими человеческий вид. Те с оторванными пальцами и откушенными носами, с вывихнутыми суставами и сломанными костями, как бы не были страшны их увечья, будут голыми руками выдавливать друг другу глаза, вспарывать животы и отрывать конечности. И что самое страшное, не обязательно быть безумным, чтобы вытворять такое. Нужно лишь отсутствие своего ума, толпа и чей-то призыв, и вот уже две толпы убивают друг друга голыми руками…
Филипп насмотрелся на беспорядки за свою жизнь. Но когда вдалеке, среди густой листвы кустарника, промелькнул огонек факела, лекарь вспомнил часть своего сна и понял, что это обезумевшая толпа. Понял, что ему не кажется, что это не толпа чумных, которую запросто можно завести на болото, понял и стремительной тенью вошел в дом.
На двери Ванессы заранее была сорвана задвижка. Филипп вошел без стука и увидел, что Ванесса пытается заснуть.
— Филипп? — Проговорила она и заметила светящиеся глаза лекаря. Лунный свет ярким прямоугольником падал за ним из открытой входной двери, делая темноту за его спиной еще черней, а глаза — еще ярче на фоне этой темноты. Ее, разумеется, пробрал ужас. По-другому никогда не было, инстинкты не дремлют.
— Ванесса, вставай. Одевайся и выходи к двери. — Голос наставника успокоил ее, убедил, что это именно тот Филипп, с которым он прожила месяц. — Скорее, времени мало!
— Зачем? Что произошло?
Ванесса пыталась рассердиться. Только вот светящиеся в темноте глаза лекаря сбивали с нее всю спесь, делали послушной овечкой. Только доверие и искренняя привязанность удерживали ее от дрожи в теле и от крика с плачем. Инстинкты трепетали, но доверие было сильнее.
— Разъяренная толпа идет к дому. Пока еще можно убежать, срежем через край болота и лес.
— Толпа? Но откуда?
— Я думаю, ты знаешь.
— И как? — Ее вопрос прозвучал почти одновременно с первым. Она надела в темноте брюки из грубой прочной ткани и блузу, натянула сверху куртку. Филипп тактично смотрел в щель между досками окна, через которую была видна дорога к дому. Тепло и движение молодого живого тела соблазняли, как соблазняет голодного пища, однако лекарь даже не обратил на это внимания. Большее, на что его подталкивала жажда в случае с ней — оглянуться и посмотреть. Он не сделал и этого, только дождался, пока утихнет шорох одежды за спиной, потом коротко приказал:
