Максим Сиряченко - Чумные
Только начав занятия, вновь видя заинтересованный блеск в глазах подопечной, Филипп понял, что ему гораздо легче. В голове у него то и дело проносились мыли о том, что смерть уже близко, времени на поиск лекарства нет. Только в Ванессе он находил спокойствие, находил все время с начала эпидемии. Ради нее он отказался от бесплодных попыток поиска лекарства за три дня и решил потратить их на то, чтобы дать девушке все возможное. Заботу, счастье, знания, добрую и долгую память о себе, труд, над которым он тайно работал ночью. Он видел счастье в глазах Ванессы и страх смерти исчезал, один вид девушки делал его счастливым и гордым. Чуть больше, чем за месяц, он научил ее тому, что остальные проходят за учебный год. Такой ученицей нельзя было не гордиться. И все же во время занятий он чувствовал, что она в чем-то сильно сомневается. Наконец наступил момент, когда она спросила во время урока:
— Филипп, а мы не должны искать лекарство?
— Вообще-то именно сейчас искать лекарство на практике не имеет смысла. Последний из препаратов, который должен был стать лекарством, эффекта не дал, и это поставило меня в небольшой тупик. Нужно доработать состав в теории.
— Тогда не нужно тратить время на меня, надо начинать!
— Я уже начал. В мыслях. Не обязательно сидеть за бумагой, чтобы заниматься теоретической алхимией. И эти занятия меня не отвлекают, кроме того, у меня много времени вечером, ночью и ранним утром. Думать можно где угодно, с кем угодно и когда угодно, думать никем и нигде не запрещено, для этого не нужно строго определенных условий, положения звезд, планет и настроения. Жаль, что в наше время люди об этом забывают. Продолжим. Яды. В Десилоне, особенно в юго-западной его части, много ядовитых существ, начиная от насекомых и заканчивая крупными плотоядными монстрами. Сейчас изготовим несколько противоядий на основе тех ядов, против которых они используются. Иногда очень полезно, зная, чем отравлен человек и имею под рукой конкретный яд, изготовить противоядие, очень удобный способ. Запоминай, метод сложный, но универсальный для большинства животных и растительных ядов…
Занятия длились до вечера. Филипп дал Ванессе несколько уроков, тех, которые, по его мнению, больше всего могли пригодиться ей в будущем. Почти все были сложными и требовали либо хорошей теоретической подготовки, либо долгой практики. Ванесса справилась со всеми. В каких-то моментах дело шло со скрипом, приходилось объяснять каждое слово или действие, порой возвращаясь к самым корням алхимии и разрушая до того нерушимые догмы, созданные для того, чтобы облегчить жизнь алхимику до определенного момента. В такие моменты Ванессе казалось, что она в одиночку силой мысли ворочает огромные мельничные жернова, между которыми застряли стволы деревьев. И все-таки она справлялась, хорошо усваивала урок и шла дальше. Филиппа до кончиков пальцев пробирала гордость за ученицу. На его памяти таких способных учеников не было ни у него, ни у Университета вообще. А память у него была долгой.
Когда занятия закончились, Филипп и его подопечная отдыхали за обеденным столом, ели и говорили о чем-нибудь, кроме алхимии. Говорили о многом, часто споря или смеясь. Звезды, звери и народы, история, география изученного мира, мифология, начинавшаяся с устных народных сказок, пришедших с бесплодных и жестоких земель Востока, и заканчивая эпосами Юга и Севера. Филипп также много рассказывал о своих путешествиях, видах, которые ему открывались, о своих взглядах на разные вещи, которые ему там повстречались. Ванесса вслушивалась в каждое слово, однако какая-то ее часть, самая меньшая, но очень упорная, привыкшая к старому распорядку, говорила, что лекарь должен искать лекарство, не отвлекаться на нее. И девушка все же спросила у Филиппа, не отвлекает ли его этот разговор от поисков лекарства.
— Совсем нет. — Отвечал он. — Я привык к многозадачности, разговор с тобой меня не отвлекает. К тому же, мне лучше думается ночью.
Ванесса мысленно с ним согласилась. Она вспомнила, что половину ночи ее опекун проведет дома, работая над теоретическим составом препарата. Со спокойствием и радостью она слушала дальше. Так хорошо она не чувствовала себя очень давно. Ванесса слушала Филиппа, понимала, что он интереснее и приятнее в тысячу раз самой лучшей книги, даже той, которую он сам написал, и была счастлива. Алхимик это чувствовал и с наслаждением дарил подопечной секунды своего времени.
С наступлением ночи Ванесса легла спать. Филипп продолжил то, чем он занимался всю предыдущую ночь. И снова его не отпускало счастье. Казалось, кто-то специально закачивал в него радость, вводил в кровь восторг. Однако это чувство не появлялось из ниоткуда, и невидимая сила, редкими временами управлявшая его рукой, не была источником этой радости. Филипп чувствовал, что делает это для Ванессы, оставляет часть себя вместе с этими словами на страницах фолианта, часть своей души, которую его подопечная почувствует, прочтя эти строки. Он продолжит занятия с ней и после своей смерти. А тот, кто ведет его руку, заполнит пустые страницы в конце чуть позже, заполнит их тайными знаниями. Сильными знаниями, сокрытыми ото всех смертных, запретными для всех и каждого. И столь кощунственными, что Филипп не решался взглянуть даже на заметки темного Бессмертного. Алхимик догадывался, какая судьба уготовлена Ванессе, но не пытался вырвать те страницы или сжечь фолиант. Тьма не причинит ей вреда. Более того, Филипп был уверен, что это своеобразный подарок. Награда за все перенесенные ей муки, вознаграждение, довесок к судьбе, чтобы она была справедливой. Он так думал или Бессмертный заставлял его так думать, было не важно. Важно было закончить фолиант к исходу третьего дня. Филипп писал и чувствовал, как фитиль стал короче на треть. На столе тикали карманные часы, но ему казалось, что звук доносится отовсюду, звучит в голове и стенах, и тикают даже чернила, нанесенные на бумагу. Абсолютно все напоминало ему о сократившемся времени и о том, сколько ему осталось. Это не вызывало страх, Филипп уже в какой-то мере смирился с неизбежным, доносившееся отовсюду «тик-так» было лишь стимулом. Этот стимул был лучше боли, лучше удовольствия, лучше всякого страха и переживания. Впрочем, нет. Мысли о Ванессе подготавливали его лучше всего. Ведь для кого он это делает, кого взял под опеку, спас и обрек себя на смерть? Кого он уже считает дочерью, и только воспоминания о Солте напоминают ему, что Ванесса — не его родная дочь? К кому он привязался так, что готов отдать жизнь за нее, кто пробудил в нем отцовский инстинкт и прогнал ставшую привычной тайную обреченность, которая преследовала его много лет? Она, только она, Ванесса. И, думая об этом, Филипп также думал, что рад предначертанному. Пусть он умрет, но Ванесса будет жить, и будет под опекой куда более надежной, чем его, Филиппа.
