Карина Демина - Ненаследный князь
Аврелий Яковлевич смотрел.
Ему всякого доводилось видеть, но и поныне человеческая жестокость вызывала недоумение.
— Скажи, я хороша? — Януся провела разъеденными ладонями по мертвому лицу. — Красива? Достаточно красива, чтобы умереть?
— Ты хороша. — Аврелий Яковлевич положил руку на прозрачную стену. — И действительно имеешь право на месть… «хельмова сушь»? Я верно понял?
— Верно.
— Сколько?
— Месяц. — Она потрогала губы, которые от прикосновения рассыпались пеплом. — Она пила меня месяц… древняя кровь… сильная кровь…
Януся провела сложенными ладонями по лицу, возвращая прежнее обличье.
— Я не хочу мести, ведьмак. Я хочу справедливости. Для всех. Найди ее.
— Найду. — Аврелий Яковлевич раскроил ладонь, и темная густая кровь полилась на пол. Она впитывалась в паркет, и символы на полу набухали краснотой. — Именем своим, телом и душой бессмертной клянусь, что найду колдовку, виновную в смерти Януси Радомил. А теперь рассказывай.
Он отряхнул руку, и порез затянулся.
— Ничего, если я закурю?
— Ничего. — Януся, сев на пол, скрестила ноги, и белое туманное одеяние ее рассыпалось. Она лепила из этого тумана наряды, меняя один на другой столь быстро, что Аврелий Яковлевич не успевал их примечать. — Кури. Мой жених курил трубку. Меня просватали за него еще в младенчестве… сколько тебе лет?
— Триста двадцать…
— Много… не устал жить?
— Ничуть.
— А мне было четырнадцать, когда меня не стало. Обидно. А еще я его любила.
— Жениха?
— Да.
Аврелий Яковлевич тоже сел и кисет с табаком пристроил на колене, папироску крутил сам, умело, не просыпая ни крошки.
— Он был чудо до чего хорош… из рода Ольшевских… Анджей его звали, Анджей Ольшевский…
На темных волосах Януси появился белый веночек.
— Тебе повезло, ведьмак, что ты нашел меня. Другие бы молчали. Другие-то помнят мало, запрещено им, во власти ее пребывают, а я…
— Древняя кровь…
— Именно…
…белые цветы, невестины, кружевным покрывалом ложились на плечи Януси.
— Он был красивым. — Януся закрыла глаза. — Он приезжал в отцовское поместье и привозил мне сладости. Он был старше на десять лет, но я вовсе не считала своего Анджея старым… тем летом нас должны были обвенчать. Я только и думала, что о своей свадьбе. Мне сшили платье… нравится?
Она поднялась на цыпочки, и босые призрачные пальчики Януси поднялись над полом. Она же крутанулась, раскрыв руки, и туман, облетая с ладоней, становился платьем.
Красивым.
Пусть давно уже вышедшим из моды. И юбки-фижмы, украшенные гирляндами парчовых розочек, с трудом поместились в ловушке. Тускло мерцал жемчуг, вспыхивали алмазы росой на лепестках из ткани, вились серебряные дорожки шитья.
Жесткий кружевной воротник обнимал тонкую шейку Януси.
И расходились от локтей пышные манжеты.
— Очень красивое платье…
— Я мечтала о том дне, когда надену его…
Призраки не умеют плакать. И платье облетело пылью, а пыль истаяла, едва коснувшись пола.
— В тот раз он приехал в гости с королем. Отец не слишком-то был рад, но разве можно было отказать Миндовгу? Я сказалась больной и заперлась в своих покоях. Я не показывалась никому, но она все равно увидела. Узнала… все говорили, что Миндовг сошел с ума, и отец даже подумывал, не поддержать ли ему королевича, но… никто не знал правды. Она была виновата.
Януся стиснула кулачки.
— Она свела его с ума. Той ночью она пришла ко мне через зеркало. Дядька Стань, наш ведьмак, никогда-то зеркал не любил, а я не слушала… я была так красива… все говорили… и как девушке без зеркала? Той ночью спали все, и я тоже спала, только понимала, что происходит… она вышла из зеркала, такая холодная, ледяная просто-напросто. Она перешагнула через моих собак, а со мной всегда ходили волкодавы, их дядька Стань натаскивал… и они не очнулись, и чернавка, которая в ногах спала, тоже не очнулась. Я хотела закричать, но не смогла. Она же наклонилась к моему лицу и поцеловала.
Ее и теперь, спустя годы, передернуло от отвращения. И Януся вытерла рукою губы.
— Чем от нее пахло? — спросил Аврелий Яковлевич, скатывая новую папироску. Люди, хорошо знакомые с ведьмаком, по сему признаку с уверенностью заявили бы, что Аврелий Яковлевич пребывает в расстроенных чувствах.
— Пахло? — Януся нахмурилась, но все же ответила: — Болотными лилиями… и багной…[21] у нас рядом болото, мы на куропаток выезжали охотиться… и еще дядька Стань крикс гонял… и возил мне мар показывать… что с ним стало?
— Не знаю, девонька.
— Узнаете?
— Узнаю.
— Не носи мои кости в храм, — попросила Януся, скрещивая руки на груди. — Пока не носи… верни, где лежали… у нее нет надо мной власти… и помогу, чем умею. От поцелуя я заболела… нет, неправильно, я… меня будто бы в собственном теле заперли. Я слышала все, видела, но ничего не могла сделать, кто-то иной поселился во мне. И он вышел ночью из комнаты… переступил через собак и через охрану, спустился во двор. А там уже ждал возок… и на козлах сидел мой Анджей. Она сказала, что Анджей сам меня предложил… ему не хотелось жениться…
— Ты поверила?
— Не знаю. С ней сложно. Я не хотела верить, а она… она все говорила, что меня не найдут, что не ищут даже… что все думают, будто меня болотницы позвали, и значится, я сама… не болотница — двоедушница…
Она замолчала, приложив пальчики к губам, глядя на Аврелия Яковлевича с детскою надеждой.
— Лгала, — с уверенностью сказал он. — Двоедушником человек становится по собственному согласию, когда пускает в себя хельмову тьму. Тебя закляли, девонька, и не только через зеркало. Не получала ли ты накануне подарков?
По тому, как нахмурилась Януся, понял — получала.
— Анджей прислал… лилию болотную из белого золота… и выходит, что он…
— Не спеши судить, — Аврелий Яковлевич покачал головой, — ты же сама заклятою была, знаешь, каково это… сильная колдовка любого воли лишит.
…почти любого, но о том ей знать не следует. Призраки доверчивы как дети…
— Да?
— Ты у богини про своего Анджея спроси. Она-то правду знает.
— Непременно спрошу. — Януся вновь опустилась на пол, села на корточки, в белой полупрозрачной рубашке она выглядела куда моложе своих четырнадцати лет. — Дальше обыкновенно все было. Меня привезли в Цветочный павильон. Заперли. Она разрешила Миндовгу… ты и вправду хочешь знать подробности?
— Не эти, девонька.
— Тогда ладно… в первый раз я хотела на себя руки наложить, а она не позволила. Она никому не позволяла умереть просто так… Миндовг от вида крови зверел… он пил ее… и других тоже поил. Она ему сказала, что если пить кровь, то можно жить вечно, как упырь…
