Тимур Туров - Полукровка
Володя подумал, что чем чувствовать себя виноватой перед окружающими, лучше один раз хорошенько всыпать младому истерику. Но вслух, само собой, ничего не сказал.
Вскоре коридор обезлюдел. Вышли из купе попутчики со своим ноющим отпрыском. Когда повизгивание мальчишки удалилось и сошло на нет, Володя слез с полки, подхватил сумку и вышел.
Платформа уже пустела. Те вагоны, что в Москве были ближе к зданию вокзала, здесь оказались от него дальше других. Володя огляделся. Толпы встречающих и приезжающих уже снесло к вокзалу. Мимо проносились последние пассажиры, дотянувшие вроде него до последнего.
Володя поддернул воротник и зашагал по перрону. Никто за ним не следил. Никто его не встречал. Он был один в чужом заснеженном городе.
До Ермаковского он добирался долго, с множеством пересадок, но без приключений. К селу его подвезли в кромешной темноте. Причем высадили не там, где надо, и нужную улицу он искал уже сам.
Улицы были почти безлюдны. Или так казалось только по контрасту с Москвой. Скрипел под ногами снег. Володя шел и думал, как будет выглядеть встреча с мамой и Олей. Представлял себе ее так и эдак. Понимал, что все будет совсем по-другому, но продолжал рисовать в воображении картины.
Улицу Аэродромную он нашел на удивление быстро. Еще быстрее нужный дом. Темный силуэт дома светился желтыми квадратами окон, и было в этом что-то такое уютное, что у Володи на сердце потеплело.
У калитки замялся. Хотел постучать, позвонить, но передумал и достал из кармана мобильник.
– Вовка! – обрадовалась Ольга. – Ты где?
– На краю географии, – устало улыбнулся Володя. – Выгляни в окошко.
Трубка ойкнула растерянно, потом что-то грохнуло, и телефон отключился.
Через мгновение темный силуэт дома вспыхнул еще одним светлым пятном. На крылечке появилась Оля, из-за плеча ее выглядывала мама. Володя почувствовал щемящую радость в груди и, рванув калитку, бросился к родным.
Они говорили весь вечер. Женщины рассказывали про свое житье-бытье, Володя тоже поделился новостями. Правда, рассказал далеко не все. О каких-то вещах рассказать не хватило мужества. Другие не стоили того, чтобы их озвучивать.
Мама затосковала и разнервничалась, узнав о проданной квартире.
– Как же? – вопрошала она. – Ведь ее еще папа получал. И потом, куда нам теперь возвращаться?
– В ближайшее время мы туда не вернемся, мам, – спокойно ответил Володя.
– А работа?
– У меня нет работы. Кроме того, работу можно найти везде.
– А учеба? У тебя же последний курс. А Олин институт?
– Ничего, – вступилась Оля. – Учиться тоже можно везде. Было бы желание.
– Но...
– Ма, – оборвал Володя. – Когда вопрос стоит о жизни и смерти, не очень умно хвататься за работу, учебу, квартиру и привычную жизнь. Чтобы жить, и жить без страха, можно пожертвовать привычками. Мертвому ни работа, ни учеба, ни квартира не нужны. В могилу с собой ничего не утащишь. Все останется здесь.
– Ты говоришь, как папа, – сдалась мама и улыбнулась грустно. – Ты стал очень на него похож.
Спать легли поздно. Володя нырнул под холодное одеяло и долго ворочался, пытаясь согреться. Заснул с наконец-то пришедшим ощущением радости. Жизнь выходила из пике. Он был свободен. Впереди брезжила новая жизнь. И Володя надеялся, что она будет более светлой и радостной, чем последние месяцы старой.
* * *...Несколько стоящих по кругу свечей освещали фрагмент пола. Все остальное терялось в непроглядной черноте. От этого создавалась иллюзия, что место это находится вне пространства и времени.
Впрочем, время здесь текло. Его можно было ощутить и по горению свечей на полу, и по действиям людей. Их в помещении было двое. Один стоял поодаль, и в поле зрения попадали только ноги.
Второй сидел на полу в центре освещенного пространства. Его тоже не получалось увидеть. Пальцы сжимали мелок.
Рука с мелком аккуратно отметила несколько удаленных друг от друга точек. Сидевший на полу оглядел их по очереди, словно ключевые узлы будущей картины. На мгновение он замер. Затем, ползая по полу, начертил большой круг, вписав его в пространство между свечами.
Узловые точки оказались внутри круга. Свечи – снаружи, по периметру. Второй снова огляделся и опасливо, словно вспоминая что-то и боясь, что подведет память, принялся наносить линии внутри круга.
С каждым движением рука его двигалась все более уверенно. Линии разлетались в стороны и сходились в точку. Пересекались и шли параллельно друг другу. Внутри большого круга возникли несколько малых кругов, линий и треугольников, переплетающихся между собой в каком-то геометрическом узоре.
Следом за основными линиями стала возникать мелкая прорисовка. Сложное сплетение геометрических форм и линий зацвело вязью незнакомых символов.
Время шло. Сколько его утекло, было трудно даже предположить. Планомерное создание сложного и непонятного узора завораживало, заставляя забыть обо всем на свете.
Тот, кто был в круге, рисовал, чертил, писал.
Тот, кто стоял вне круга, наблюдал.
Они ничего не говорили. Казалось, речь здесь не нужна вовсе. Как в немом кино. Зачем болтать там, где все ясно без звука. И в этой слегка подсвеченной дрожащими свечами темноте была сконцентрирована та самая ясность.
Будто двое давно все поняли. Давно обо всем договорились. И теперь каждый выполнял свою работу или играл свою роль.
Здесь, в темноте, всем и все было предельно понятно.
Второй нарисовал последний значок, поднялся на ноги и оглядел свою работу. Узор поражал размерами и детальностью. Придумать такое мог либо гений, либо сумасшедший. Рисунок, несмотря на сложность, был логичен и закономерен. В нем была какая-то, пусть даже непонятная, но ощутимая суть и красота.
Тот, кто рисовал, сделал шаг за круг и отбросил остаток мела. Тот промелькнул, исчезая в темноте. В стороне раздался легкий стук о пол. Второй устало опустился на колени. Еще раз окинул взглядом плоды своих трудов.
Хотелось разглядеть если не лица, то хотя бы фигуры в темноте. Но не получалось, словно взгляд соскальзывал с фигур людей, уползал в сторону, не желал подчиняться.
– Чего ждешь? – спросил сверху простуженный голос со знакомыми нотками. – Начинай.
Рисовавший поднял взгляд на наблюдателя.
Володя подумал, что сейчас увидит лицо того, чей голос показался смутно знакомым, и проснулся...
* * *Он проснулся от стука. Стучали резко и с дребезгом. Причем уже не первый раз.
Володя потер глаза и вскочил с кровати. Схватил со стула джинсы, заскакал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину. Снова забарабанили в окошко.
Он застегнул и джинсы, натянул свитер и выглянул на улицу. Под окном стоял невысокий седой мужик и, подняв руку, самозабвенно долбил ладонью по стеклу.
