Маргарита Полякова - Бойтесь своих желаний
Когда поступил первый донос о связи Морреля с бывшей напарницей, Наррена не обратила на это должного внимания. Когда доносы стали поступать чаще, она насторожилась. Но после того, как Наррене сообщили, что Моррель собирается бросить ее, закрывать глаза на беспутства своего супруга она уже больше не могла. На сей раз все зашло слишком далеко. Моррель собирался отказаться от власти, отказаться от нее и улизнуть на пару со своей лешачихой куда подальше. Разумеется, можно было просто обвинить Морреля в связи с лешачихой. Это будет достаточной причиной, чтобы лишить его всех званий и привилегий. А смертная казнь за измену императрице может послужить достойным завершением мести. Но Наррена не хотела выносить на всеобщее обозрение свои проблемы. Хватит и того, что за ее спиной и так слишком часто шепчутся о запятнанной крови и неудачном выборе. Не хватало еще, чтобы все узнали, что Моррель ей изменяет и собирается ее бросить! Наррена вскинула голову и мрачно улыбнулась. Она не допустит этого! Ни за что! И если только Моррель не изменит своего решения, он очень об этом пожалеет!
Моррель оглядел поле сражения и удовлетворенно улыбнулся. Он победил! Территории файернов раздвинулись еще на несколько тысяч метров, угроза в лице небельсов была окончательно уничтожена, и он больше никому ничего не был должен. Теперь Моррель спокойно мог написать письмо Наррене и сказать, что больше к ней не вернется. Ни к ней, ни к файернам, ни к вожделенному когда-то титулу. Он сделал свой выбор. Моррель ухмыльнулся. Неужели в нем, наконец, сказались отцовские гены? Может быть. Только на сей раз файерн своего отца понимал. Если брукса, с которой тот связался, была для него так же дорога, как Лесс для Морреля, наплевать можно было на что угодно. Разве он стал счастлив, получив власть и титул? Нет. Счастливым Моррель почувствовал себя только тогда, когда решил от всего этого отказаться. И когда Лесс сказала ему, что любит его, и что согласна идти с ним хоть на край света. Файерн быстро набросал письмо Наррене, свернул свиток, запечатал и отдал его одному из гонцов. Ну вот и все. Теперь можно было двигаться к Лесс. Моррель стянул с себя имперский камзол, снял все украшения, переоделся в свою старую одежду и вышел из палатки. Опасность он почувствовал слишком поздно.
Небольшой кинжал, с характерным резким, жестким свистом воткнувшийся ему в спину, прошил старую кожаную куртку и взорвался острой болью. Моррель глухо застонал и осел на землю. К нему тут же подбежали, подняли его и даже понесли в палатку к штатной ведьме. Моррель почувствовал, как мир вокруг него начал кружиться. Он не мог открыть глаза, не мог разомкнуть губы, и только невыносимая боль в спине подсказывала ему, что он пока жив. Еще жив… Придавленное глухой тяжестью и необоримой тьмой сознание вбирало в себя обрывки чужих фраз, движений и, кажется, даже мыслей. Выстраивало их в цепочки. Моррель слышал, как ведьма, устав выгонять из своей палатки посторонних файернов, махнула на них рукой.
— Ладно, пусть постоят у порога, — и добавила вполголоса: — не все ли равно теперь…
Моррель попытался ухмыльнуться. Ему нравилась такая честность Суровая безрадостность слов «не все ли равно теперь» не отвлекала его мысли и силы от того самого страшного, что неизбежно приближалось. Моррель боролся. Боролся до последнего. Он совершенно не хотел умирать. Не теперь, когда он, наконец, сделал выбор. Не теперь, когда его ждала любимая самка. Не теперь, когда его жизнь только-только пыталась начаться заново… Перед сознанием Морреля невольно мелькнули дороги, которые он прошел, костры, которые он зажигал своим дыханием, бельсы, которых он вел неизвестными им путями… Файерн хрипло втянул в себя воздух, и это невинное движение отозвалось дикой болью в спине. Ему было жаль, что он так бездарно потратил свое единственное желание. И что больше уже никогда не увидит Лесс. Моррель попытался тихо произнести ее имя, но губы не слушались. Ему было безмерно жаль, что он так ничего и не…
* * *Серый день постепенно угасал и ему на смену пришел вечер. Тоже серый и тоже ничего не обещающий. Лесс стянула сапоги, повесила плащ на вешалку и рухнула в кресло. В комнате царила темнота. Абсолютная. Лесс не хотела включать свет. Она вообще ничего не хотела делать. Даже переодеться. Хотя промокшие ноги обещали насморк на ближайшие две недели. Наверное, в этот момент Лесс даже хотелось заболеть. Или умереть. Или хотя бы пожалеть саму себя. Лесс, не сдержавшись, хлюпнула, потом хлюпнула еще раз, а потом разревелась. Наверное, это была истерика. С рыданиями, всхлипываниями и причитаниями. Может быть даже, что так было лучше. Просто… в последнее время подобные истерики стали слишком частыми. Лесс попыталась взять себя в руки и оглядела комнату. Надо было что-то сделать. Надо было срочно что-то сделать, чтобы только не думать о случившемся. Занять чем-нибудь и мозги, и руки. Например, убраться. Так, чтоб к вечеру свалиться замертво и уснуть. Лесс решительно налила воды, вооружилась тряпкой и принялась драить дом. Окна, стены, все, что попадалось ей под руку. С остервенением она вычистила все ковры, посуду, шкафы… Не чувствуя тяжести она двигала кресла и кровать. Ей нужно было вымотаться. Вконец. Вдребезги. Чтобы выспаться нормально хотя бы одну ночь. Ведь можно же вымотать даже здоровый, молодой, спортивный организм! Можно если не останавливаться, не отдыхать, если загнать себя до отупения…
Лесс отодвинула очередное кресло и решительно вывезла пыль, сонную парочку пауков, свой кинжал и… ремень. Обыкновенный черный ремень Морреля, тоже невесть как оказавшийся под креслом. Дрожащими руками Лесс выудила неожиданную находку, обессилено опустилась рядом с диваном, уткнулась в этот пыльный ремень и разрыдалась. Какая уборка? Какая к небельсам усталость? Она не сможет забыть Морреля! Да и как это можно сделать в доме, буквально пахнущем его присутствием?! И надо ли это делать?! Лесс упрямо сжала губы и снова оделась. Она предпримет еще одну попытку. А потом еще и еще одну. Лесс не позволили проститься с Моррелем, но она не могла просто так его отпустить. Ей необходимо было пробраться в имперский фамильный склеп файернов. Сколько раз ее вышибали оттуда за эти два дня? Восемь раз? Десять? Лесс не хотела ни отступать, ни сдаваться. Лешачиха даже думать не хотела о том, что ей не удастся простится с Моррелем. Она вышла из дома в дождь и предприняла очередную попытку.
Наверное, стража уже устала. Или спала. Или просто Властители обратили, наконец-то, на лешачиху свой благосклонный взгляд. Файерны ее не услышали. И не почувствовали. И даже не преградили ей путь. Впластавшись в землю, Лесс тенью скользнула в мерзлое каменное нутро семейного имперского склепа файернов. Огромный мраморный саркофаг стоял в самом центре. Еще день, и его навсегда упрячут под землю. И Лесс уже никогда не сможет коснуться Морреля. Даже заточенного в эту холодную мраморную глыбу. Лешачиха подошла ближе. Видимо, над мраморным саркофагом поработал какой-то великий скульптор, потому что Моррель на его крышке выглядел живым и… совершенно на себя не похожим. Императорская одежда, дорогой меч, унизанные перстнями пальцы… Лесс опустилась на колени и коснулась ладонью холодного мраморного лица.
