Вероника Иванова - Право быть
Мое призвание — разрушать Гобелен, но и я не удержался в рамках отпущенного могущества, опробовав презренное, зато доступное всем оружие. Добился успеха? О да! Последняя моя жертва сейчас топает через сосновый лес, поминая всуе имена всех богов и демонов, каких только знает. Зачем мне нужно было втягивать Борга во всю эту историю? Почему еще тогда, встретившись в «Трех пчелах», мы не разошлись после посиделок в разные стороны, сохранив друг о друге невнятные, но хотя бы не болезненные воспоминания? Потому что нам обоим нужен был шнурок, которым можно стянуть осколки разваливающейся души. Потому что мы оба хотели оставаться самими собой, а не покорно подставляться молоту обстоятельств на наковальне обыденности.
Я произносил не те слова не в то время, а уж действовал и вовсе как боги на душу положат, но стыд почему-то уравновешивается удовлетворенностью, ведь хотя бы один человек в мире будет помнить меня… Разным. Глупым, мудрым, умелым, беспомощным, жестоким, всепрощающим. Наконец-то все цвета радуги, составляющей мою сущность, не просто промелькнули на небосклоне, а были замечены и запомнены.
Я не изменился, Борги. Я просто перестал быть для тебя красивой картинкой на книжной странице, которую ребенок норовит перевернуть и обиженно надуться, увидев, что на другой стороне одни только непонятные строчки из букв. И ты не изменился, а всего лишь дал свободу многим чувствам, до поры спрятанным на самое дно души. Надеюсь, тебе понравилось быть разноцветным. В любом случае, у тебя еще появится не одна возможность добавить новые штрихи к своему портрету, у меня — нет, поэтому извини, что я вывалил на палитру сразу все краски, какие смог найти. Это была последняя возможность в моей теперешней жизни, плавно, но ощутимо быстро подходящей к завершению…
Глаза закрывать не хотелось. Наверное, из-за глупого детского желания еще раз поймать ласковый взгляд Серой Госпожи, хотя было яснее ясного, что в пределах черно-белой Нити богов не существует. А если хоть один имеется, то вряд ли снизойдет к моим просьбам.
Собственно говоря, это осознание стало для меня потрясением, и до последнего теплилась надежда, что Эна все же соизволит прийти проститься со своей игрушкой. О спасении даже не думалось: вряд ли среди магов мира нашелся бы умелец, способный подчинить серебро, получившее настоящую свободу. Что же касается драконов, они также не посмели бы покуситься силой на волю теперь уже истинно живого существа. А действовать уговорами… Для этого надо уметь говорить на языке ожившего металла. И уметь заставлять слушать, как умеет пришелица, ожидаемая мной, но явившаяся аккурат за вдох до окончательного превращения ожидания из утомительной игры в скучную обязанность.
Походка казалась нетвердой, словно каждый шаг начинался с размышления над вопросом: «А в том ли направлении я иду?» — из-за чего колыхание складок белого одеяния больше напоминало судороги, чем волны. И все же пришелица приближалась ко мне, пока ей под ногу не попалась горстка черного песка. Шорох осквернил плащ тишины прорехой, и говорящая ошеломленно остановилась, видимо, лишь теперь заметив, что в комнате остался всего один пленник.
Когда получаешь результат, который не мог ни увидеть на излете страшного сна, ни вообразить в безумных фантазиях, непременно удивляешься, и требуется некоторое количество времени, дабы поймать разбежавшиеся слова и помочь чувствам выйти на волю, пока они не натворили бед:
— Что здесь произошло? — спросили у меня спустя очень долгий вдох.
Я улыбнулся и ответил. Кристально чистую правду:
— Чудо.
Женщина не стала открыто проявлять недовольство, хотя в подобных обстоятельствах полезнее отпускать узду раздражения. Не проронив ни слова, она дошла до того места, где приказала сидеть Боргу, наклонилась, чуть согнув колени, провела ладонью по праху заговоренного серебра и вдруг резко выпрямилась. По всей видимости, за прошедшие часы силы к говорящей вернулись не полностью, потому что ее заметно шатнуло из стороны в сторону, но крик гнева в очередной раз оказался громче шепота разума:
— Теперь я знаю, кто ты.
Подумаешь, важное открытие! Я тоже знаю. Я — мыльный пузырь, переливающийся всеми цветами радуги, давным-давно вспорхнувший с кончика соломинки и как раз сейчас направляющийся в колючие объятия реальности. Но если вас удостаивают общением, негоже позволять беседе завершиться, едва начавшись.
— Поделишься знанием, сестричка?
— Ты — мое проклятие.
Интересное умозаключение. В чем-то весьма лестное для меня, не скрою. Но все же не откажусь проследить за всей логической цепочкой, приведшей к подобному выводу.
— Почему, сестричка?
— Ты не можешь быть ничем иным.
Замечательный в своей непоколебимой уверенности ответ. Обычно заключения подобного рода делают, либо тщательно перебрав все мыслимые и немыслимые варианты, либо смертельно устав после первого же десятка похожих на правду объяснений необъяснимого.
Однако упомянутый громкий титул ко многому обязывает, а я, признаться, хоть и вставлял палки в колеса кареты, на которой наследница рода Ра-Гро вознамерилась ехать к престолу правительницы всего мира, не слишком преуспел. Все заслуги — месяц или чуть более времени на то, чтобы построить линию обороны или хотя бы принять решение о ее необходимости.
— Тебя послали боги?
Выбранный ответ на заданную моими проказами задачку все же нуждается в подтверждении? К сожалению, ничем не могу помочь. Вполне возможно, боги послали меня уже давно и окончательно. По крайней мере, одна богиня, обожающая играть в игрушки.
— Не знаю, сестричка. Спроси у них сама.
— Спросить…
Шипение, похожее на то, с каким раскаленная сталь опускается в воду, сменилось глухим рычанием:
— О, я бы хотела спросить их о многом! Например, о том, почему они позволили моим родителям сделать меня такой!
Покрывало полетело прочь, обнажив плечи и голову женщины, спустившей свой гнев с поводка, и я все же расширил непослушные глаза, потому что зрелище того заслуживало.
Скульптурно выверенные черты, встречающиеся у многих людей и обычно смягченные природными красками, здесь представали во всей красе, потому что как и земля, подарившая наследнице рода Ра-Гро могущество, так и сама наследница были черно-белыми. Хотя в женском облике столь резкого перехода одного цвета в другой не было, наверное, по причине полупрозрачности кожи, чуть скрадывающей границы кровеносных сосудов, наполненных чем угодно, но не обычной человеческой кровью.
Мраморная статуя, поверхность которой сумасшедший художник расписал черными узорами. Черные глаза без единого светлого пятнышка. Черные губы. Черный язык меж белоснежными зубами. Демон, пришедший из ночных кошмаров, но не человек. Да, собственно, разве она была человеком хоть когда-нибудь?
