Вероника Иванова - Право быть
— А может быть, ты подошел с другой стороны?
— Может быть, — кивнул он, на удивление легко соглашаясь, а значит, беспорядочные выпады, сделанные мной во многом наугад, привели поединок к задуманному исходу, и нет смысла более медлить с последним ударом.
— Тебе пора уходить, Борги. Пока она не решила нас навестить.
— Сколько у меня времени в запасе?
— Час, может быть, два. Ее тогда здорово подкосило, на поляне. Думаю, сейчас наша тюремщица очень крепко спит.
— А кстати… — Рыжий, уже собравшийся подняться на ноги, передумал и вернулся с полпути. — Поляна, говоришь? Я так и не понял, в чем там было дело. Сначала тебе кожу не могли проколоть даже сильным ударом, а потом вроде смогли. Как понимать твои фокусы?
Вот для чего у меня еще меньше желания, чем времени, так это для неприятных воспоминаний! Серебряный зверек перестал быть тайной, которую хочется скрывать от других, зато перешел в разряд вещей, вызывающих стойкое отвращение, не способствующее откровенности. Но какой-то ответ, хоть плохонький, да нужен.
— У меня есть защитный амулет, магию которого женщина и старалась разрушить.
— Но не разрушила?
— Нет. Только остановила ее действие на несколько минут.
Правильно подобранная для истины маска помогает донести до собеседников главное, причем для каждого свое. Рыжий, не став исключением из правила, сложил один любезно предоставленный мной факт с другим и получил закономерный результат, выразившийся в выводе-вопросе:
— Значит, ты сейчас неуязвим?
— Только не вздумай проверять!
— Не буду, — ухмыльнулся Борг. — Но это все же как-то… нечестно. Мог и раньше сказать.
— Случая не было.
— Или желания? — подмигнул мне карий глаз.
— Желания уж точно!
И тут, на пике доверительности, наша беседа была бесцеремонно прервана явлением юного посыльного, распахнувшего дверь и хмуро поинтересовавшегося:
— Чего орали?
А мы орали? Ах да, Борг попробовал позвать на помощь, так сказать, кинул клич всем, кто мог отозваться. Четверть часа прошла, а кажется, это было давным-давно… И настроение настолько радужное, что хочется поделиться им с каждым живым существом.
— Да так, думали, составишь компанию. Угостить захотелось. Уж больнo хлеб хорош!
Недовольное лицо парнишки чуть прояснилось:
— Очень надо! Меня такой же дома ждет, мамка с утра напекла.
Мы с Боргом переглянулись и хором переспросили:
— Дома?
— Ну да, а что такого?
По меркам парня — ничегошеньки. По нашим с Боргом… Практически Все. С большой буквы В. «Дома», значит, «не здесь», где-то в другом месте. В другой Нити, уже не черно-белой, а многоцветной, живущей под неусыпным присмотром изумрудных глаз. Но надо удостовериться в правильности выводов прежде, чем пускаться в пляс.
— Да тут вроде никого из людей и не живет, — с нарочитым сомнением протянул я.
— Тут? — Посыльный прыснул. — Тут никто и не может жить, хозяйская же вотчина. Мы на белый песок ступить не смеем, только когда прикажут.
— Значит, тебе приказали?
Он тут же помрачнел и грозно выставил вперед безволосый подбородок:
— Если б не приказали, не пошел бы! Еще чего, кормить тex, из-за кого меня теперь друзья засмеют!
Все занимательнее и занимательнее… Продолжим расспросы?
— Засмеют? Из-за нас?
— Ага. Только ты еще больше виноват, чем верзила! — обиженно надулся парнишка.
— Да в чем? Объясни хоть.
— В чем, в чем… Колоду из-за тебя пришлось с озера утащить, стало быть, присяга еще когда будет! А мой черед вчера прошел, теперь всех остальных пропускать вперед придется, даже тех, кто по дням младше. Ужо они надо мной посмеются…
Присяга? Кажется, начинаю догадываться. Но живой рассказчик намного полезнее холодных логических построений.
— Кому присягать-то должен был?
— Кому, как не Хозяйке?
Титул, наверняка подаренный говорящей простым людом, был произнесен чуть ли не с придыханием.
— И все ваши ей присягают?
— Не-а. — Парнишка гордо выпятил грудь. — Она всех не берет, говорит, мол, это честь, а честь дается не каждому.
Хорошая отговорка. На деле, конечно же, женщина просто не может всех подряд обращать в полное подчинение, потому что на известное мне действо нужно тратить время и силы.
— А ты был выбран, значит?
На ясном юном челе снова появились тучки.
— Был. Только теперь толку-то… Может, и вовсе до меня черед не дойдет.
— А та присяга, для чего она?
На меня посмотрели как на убогого.
— Чтобы верность свою доказать.
— Верность… А твои друзья, которые уже присягали, рассказывали, что с ними было?
Парнишка подумал и качнул головой:
— Нет. Никто ни слова не проронил. Только так ведь и должно быть! Присяга же только для Хозяйки и того, кто в верности клянется, а другим о тех делах и словах знать ни к чему.
Думаю, молчание было вызвано не гордостью, а стыдом. Кому же охота откровенничать о внезапно открывшихся уязвимых местах духа и тела? И кто сможет открыто признать, что оказался слабее призраков собственного сознания?
— А как Хозяйка выделяет тех, кто принес присягу? Милости свои дарует или еще что?
— Милости? — Мой вопрос снова поставил посыльного в тупик. — Да она и прочих не обижает ничем, ни на кого руку не подняла, никому в просьбе не отказала.
— Так зачем же тебе присяга нужна?
— Как зачем? Ведь это же честь!
В последнее слово он вложил весь пыл, на который был способен. До скуки знакомая картинка: стоит украсить будничное занятие затейливым, а еще лучше — тайным ритуалом, и посвященные будут задирать носы, а непосвященные — ползать на коленях, вымаливая возможность прикоснуться к неведомому.
Нет, парень, мне хоть и жаль расходовать оставшиеся силы на кого-то кроме себя самого, здесь, как говорится, сама Пресветлая Владычица велела вмешаться!
— А прислуживать Хозяйке — честь?
Незамедлительный и пылкий ответ подтвердил выбранное мной направление атаки:
— Еще какая!
— А исполнять ее приказы?
— Спрашиваешь!
— Так сам посуди: тебя Хозяйка за едой послала, тебе велела нас накормить, а ты сам сказал, что мы для нее важнее присяги оказались. Куда уж больше чести-то?
Парнишка задумчиво запустил пятерню в белесые вихры.
— А ведь и верно… Что же получается? Что мне чести больше оказано, чем всем, кто присягу до меня приносил?
— Получается.
И ведь ни капли лжи ни в моих намеках, ни в его умозаключении. А о маленькой подробности вроде разницы между взглядом на ситуацию изнутри и снаружи имею право умолчать. Я уже одной ногой за Порогом, мне позволено вспомнить прошлые пристрастия и покуражиться напоследок.
